Кенигсмарк - Бенуа Пьер - Страница 42
- Предыдущая
- 42/47
- Следующая
— Оставьте мне всё, — сказала Аврора. — Скажите Дювеллеруа, чтобы он получил, что следует. К ноябрю мне нужен веер Ватто, или, в крайнем случае, Ланкре; я хочу иметь его, когда приеду в Париж.
— Ваше высочество получите его, — уверенно ответила девушка.
— Отлично. Вы поедете сегодня с пятичасовым экспрессом. Оставайтесь у меня завтракать. Вы расскажете мне, что готовится на улице Мира к будущей зиме.
В продолжение всего завтрака я любовался непринуждённою простотою, с которой маленькая парижанка отвечала на вопросы великой герцогини. Я гордился своей хорошенькой землячкой, видя, как Аврора, столь высокомерная с лаутенбургскими женщинами, с этою обращалась, как с равной. Но особенно пламенно восхищался я самообладанием принцессы, которая после трёх дней и трёх ночей, способных вконец разбить самого энергичного мужчину, находила в себе силы беспечно обсуждать тысячу мелких подробностей парижских мод.
— Так вы по-прежнему рекомендуете мне Карлье?
— Да, ваше высочество. Это лучшее, что есть в области шляп.
— Лоранс переехала с улицы Пирамид. Она открыла большой магазин на улице Обера. Я зайду туда посмотреть, может быть.
— Пусть ваше высочество посмотрит, но и только. Лоранс работает главным образом для вывоза. Она ведёт по большей части дела с иностранными комиссионерами.
Я был счастлив слышать эту болтовню, вносившую суетную ноту в окружавшую нас трагическую атмосферу и заставлявшую меня почти забывать её.
Около трёх часов великая герцогиня вручила Марте конверт.
— Вот вам на дорогу, милочка. Я не хочу, чтобы вы опоздали на поезд. Автомобиль отвезёт вас в гостиницу, а оттуда на вокзал. Я очень довольна вами. Не забудьте про веер. Ну, до свидания. В ноябре я сделаю вам визит.
Когда солнечный луч исчез, великая герцогиня погрузилась на миг в задумчивость, перебирая разбросанные по комнате безделушки, потом она сказала мне:
— Господин Виньерт, я хочу сообщить вам важную новость.
Я ответил ей полным жадного вопроса взглядом.
— Я хочу осведомить вас, что я получила только что письмо, письмо от г. фон Боозе.
И в ответ на выраженное мною удивление:
— Неужели вы думаете, — сказала она, — что эта миленькая Марта совершила путешествие из Парижа сюда только для того, чтобы привезти мне эти безделушки — правда, прелестные — от г. Дювеллеруа?
Пятница. Восемь часов вечера.
Мы только что кончили обедать. Вошёл лакей с вечерней почтой — около десятка писем, — которые он передал великой герцогине.
— Вы разрешаете, друг? — сказала мне она.
Она пересматривала один за другим запечатанные конверты. Потом вскрыла один из них.
— Так, — сказала она мне, прочитав письмо. И протянула его мне.
То была просьба о вспомоществовании от имени гамбургского филантропического общества. Великой герцогине сообщали о базаре в пользу ясель для детей рабочих, назначенном на следующий понедельник.
— Мы поедем, — просто сказала Аврора. — Это условный знак Боозе.
Два дня тому назад я узнал всё. Она рассказала мне, что сразу же после того, как я передал ей документ, найденный в Petermanns Mittheilungen, она написала в Конго барону Боозе. Какими аргументами подействовала она на этого человека, я не узнал никогда. Но так или иначе, а письмо, привезённое Мартой, сообщало великой герцогине, что он выехал из Африки. Теперь он прибыл в Гамбург. Не было никаких сомнений в том, что он мог сделать важные разоблачения.
— Это стоило мне недёшево, — с бледной улыбкой прошептала Аврора.
— Мы поедем завтра, — продолжала она.
Она посмотрела на меня, подумала минуту и затем произнесла:
— Друг, быть может, несколько поздно, но я всё же чувствую угрызения совести, я злоупотребляю вашей преданностью. Знаете ли вы, что вы впутались в очень опасную историю?
— А вы? — возразил я.
— Я другое дело. Я борюсь за свою свободу, которая для меня дороже жизни. И потом, я всё-таки великая герцогиня Лаутенбургская, княжна Тюменева. За мною стоит великая Россия. С этим приходится считаться. Но вы, друг… вспомните Кира Бекка, вспомните Мелузину. Зачем, для чего будете вы жертвовать собою?
Взгляд, который я бросил ей, светился таким укором, что она, гордая, надменная принцесса, опустила голову.
— Простите, — прошептала она.
Потом она прибавила:
— Ну, так решено. Мы едем завтра. Позвоните. Я сделаю необходимые распоряжения.
Я нажал кнопку электрического звонка. Раздались шаги. В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Аврора.
Дверь открылась.
— А! — прошептала великая герцогиня.
На пороге стоял лейтенант Гаген.
Он был немного бледен и словно застыл в позе часового, приложив правую руку к каске, медная чешуя которой была пропущена под его стянутым подбородком.
— Лейтенант Гаген, вот как! — произнесла, овладев собою, Аврора. — С которых же это пор арестованные офицеры выходят из крепости?
Гаген молчал, неподвижный и холодный.
— Удостоите ли вы меня когда-нибудь ответом, лейтенант… Ведь арест ваш, насколько я знаю, ещё не кончился?..
— Он кончился, ваше высочество, — пробормотал Гаген.
— Кончился? — воскликнула великая герцогиня. — Да вы с ума сошли, г. фон Гаген.
— Нет, ваше высочество, — повторил юный лейтенант тихим и упрямым голосом. — Арест мой кончился сегодня вечером.
— Кончился! — вне себя закричала Аврора. — Знаете ли вы, лейтенант, чем вы рискуете, продолжая такую шутку? Знаете ли вы, что одно, только одно может прекратить наложенный мною арест?
— Знаю, ваше высочество, — сказал Гаген.
— И что это одно…
— Война, — докончил лейтенант.
Вам может показаться невероятным, что среди непрерывною цепью следовавших друг за другом драм при лаутенбургском дворе, великие события последней недели июля месяца прошли у нас почти незамеченными. Мы обратили, правда, некоторое внимание на сербскую ноту, но после ночи, проведённой мною в Оружейной зале, для нас перестало существовать всё, за исключением переданных мною вам фактов; мы пропустили и австрийский ультиматум, и германское Kriegszustand, словом, всё. А теперь вдруг это слово, такое простое: война.
Совершенно ошеломлённый смотрел я на Гагена. Он сменил свой красный камзол на походный доломан серо-зелёного цвета.
Поборов удивление и постаравшись вернуть свою обычную холодность, Аврора спросила:
— Война, вот как, г. фон Гаген, и с кем же?
— Сегодня вечером с Россией, ваше высочество, — сказал юный лейтенант, — а завтра, наверное, и с Францией. Великий герцог, час тому назад прибывший из Берлина, привёз приказ о мобилизации армии.
Аврора подошла к окну и широко распахнула его. Было жарко и душно.
— И великий герцог, лейтенант, прислал вас ко мне, чтобы сообщить мне эту важную новость… Но я не знаю, к чему вам могут понадобиться при этом четыре гусара, которых я вижу внизу у дверей.
Гаген вспыхнул и сразу же побледнел.
— Ваше высочество! — пробормотал он.
— Что? — надменно произнесла она.
— Мне дано другое поручение. Вы должны простить меня…
— Ну, ну, лейтенант, не дрожите же так. Если вы не можете даже высказать то, о чём идёт дело, как найдёте вы в себе силу исполнить это. Говорите же, я арестована во дворце, не так ли?
— О! ваше высочество, — воскликнул Гаген, — как можете вы думать… Я, принять на себя…
— Так в чём же дело?
Лейтенант, не говоря ни слова, обратил взгляд в мою сторону.
— Ваше высочество, — выступив вперед, сказал я, — не утруждайте ваши мысли решением этой загадки. Почему, г. фон Гаген, не хотите вы просто сказать, что вы пришли арестовать меня?
Наступило молчание.
— Это правда, лейтенант? — произнесла великая герцогиня.
Гаген опустил голову.
— Вы можете объяснить мне причину этого ареста?
— Ваше высочество, — сказал Гаген, к которому вернулся известный апломб, — я только солдат, я исполняю приказания, не входя в их обсуждение. Но тут понять нетрудно! Г. Виньерт — француз, больше того, он офицер. Франция мобилизуется против нас. Французские авиаторы уже бомбардировали, по-видимому…
- Предыдущая
- 42/47
- Следующая
