Похититель душ - Бенсон Энн - Страница 78

• Предыдущая
• 78/127
• Следующая

– Какая красивая мебель, – сказала я.

– О, благодарю вас, – ответил он. – Большую часть я сделал своими руками.

Когда он это сказал, все встало на свои места: он плотник. Мне следовало догадаться, ведь я же видела, как он что-то строгал в таверне. Однако повсюду висели великолепные гобелены и ковры, какие можно увидеть только в домах аристократов. Я прикоснулась к плетеной дорожке, лежащей на невероятно красивом комоде. Гийом Карли заметил мой интерес.

– Матушка жаловалась, что у нее не остается времени на эти вещи. Ее научили плетению в детстве.

Умению делать подобные чудесные вещи не учат дочерей в простых семьях. Я вспомнила волнующие слухи о том, что мадам Карли по происхождению была герцогиней, которая сбежала из дома и постаралась, чтобы ее не нашли. Я никогда не верила подобным сплетням – мадам была слишком практичной и слишком хорошо знала естественные законы мира для женщины, рожденной в благородном доме. Мне же она сама говорила, что ее отец был врачом. А потом мне уже стало все равно, откуда она родом. Она была хорошей женщиной, воспитавшей хорошего сына, и я восхищалась обоими.

Я не могла удержаться и принялась оглядываться по сторонам. Мой взгляд упал на маленький портрет молодой дамы, нарисованный чернилами на пергаменте и вставленный в рамку из слоновой кости. Посмотрев на Гийома, я молча попросила разрешения взять рисунок, и хозяин дома ответил мне кивком.

Я с великой нежностью взяла портрет в руки. Женщина на нем едва заметно улыбалась; это выражение я иногда видела на лице повитухи.

– Это мадам? – спросила я.

– И никто другой.

Портрет был очень хорошим, потому что в нем я угадала черты женщины в самом расцвете лет, которая помогала мне произвести на свет моих сыновей. Несмотря на черно-белое изображение, я видела, что у нее очень светлые волосы; в более поздние годы они стали серебряными с золотистыми прядями. Выражение лица было исполнено достоинства, а в глазах пылал яркий огонь – оба эти качества я хорошо помнила по нашим с ней встречам. Я поставила портрет на место.

– Если вы мне скажете, что она жива, я нисколько этому не удивлюсь.

– Хотел бы я вам это сказать, – ответил ее сын, – но Бог призвал ее к себе в возрасте девяноста девяти лет. Точнее, так мы думаем. Она вспоминала, что ей удалось, остаться в живых во время эпидемии Черной смерти[58], поэтому мы и пришли к такому выводу. – Он грустно улыбнулся. – Но даже она не смогла не подчиниться последнему зову Господа. Никто из нас не может, о чем бы мы ни мечтали.

С тех прошло совсем не так много лет.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Я никогда не забуду того, что она сделала для моего мужа. И вы тоже.

Молчаливое присутствие брата Демьена напомнило мне, что пора перейти к делу, которое нас сюда привело.

– Скоро начнет темнеть, – с грустным вздохом проговорила я. – Наверное, когда вы открыли дверь, брат Демьен сказал вам, что мы только что из Шантосе. Мы навестили старого смотрителя замка, который продолжает там жить.

– Понятно, – сказал Гийом. – Месье Марсель.

– Да.

– Хороший человек. Как у него дела? Я часто о нем думаю, но в Шантосе я уже очень давно не бывал.

Тон, которым он это произнес, говорил о том, что его такое положение вещей вполне устраивает.

– Он здоров и пребывает в хорошем настроении, – ответила я. – Там почти ничего не изменилось, если не считать некоторого упадка, надеюсь, по причине времени, а не равнодушия тех, кто там живет. Впрочем, трудно рассчитывать, что место, которое так часто меняло хозяина, останется прежним.

– И хорошо, что хозяин сменился. – Он помолчал, а потом добавил: – В конце концов наступил момент, когда матушка категорически отказалась там бывать, как бы ее ни звали. Она говорила, что там творятся злые дела и что она чувствует это кожей.

Она была совершенно права. Позже мы услышали от Пуату:

– Когда милорд Жиль снова забрал замок Шантосе у своего брата Рене, милорда де ла Суза, мы туда отправились, но с целью снова передать его в другие руки, на сей раз герцогу Бретани. Милорд продал его, хотя я подозреваю, что он не стал бы предпринимать этого шага, если бы была возможность его избежать. Я не знаю подробностей их договора, лишь то, что милорд был очень сильно расстроен и совершил сделку под давлением.

Именно тогда милорд Жиль потребовал, чтобы я дал ему клятву молчания. Он сказал: «Пуату, ты не должен предать моего доверия. И открывать мои тайны. Никому». В тот момент я не понимал, о каких тайнах идет речь, но я был ему предан и клятву дал.

После этого началось мое позорное падение в пропасть.

Милорд приказал нам – Анри, своему кузену Жилю де Силлэ, двоим слугам, Робину Ромулару и Хике де Бремону, а также мне – отправиться в башню, где, как он сказал, мы найдем тела и кости мертвых детей. Он хотел, чтобы герцог Иоанн не обнаружил их, когда он получит Шантосе в свое владение. Я сначала ему не поверил. Но остальные подтвердили, что все так и есть, и я начал опасаться за свою душу. Мы должны были взять останки и положить в сундук, а затем тайно перевезти в Машекуль. Он не сказал нам, сколько там тел, но, придя в башню, мы увидели тела тридцати шести или сорока шести детей, сейчас я уже не помню точного числа; тогда мы посчитали черепа.

Под покровом ночи мы отвезли останки – ни одно тело не было целым – в собственные апартаменты милорда в Машекуле. Затем с помощью Жана Россиньоля и Андре Буше мы сожгли тела в огромном камине под присмотром самого милорда. Когда на следующее утро пепел остыл, мы сбросили его в рвы и отхожие места Машекуля. Это было совсем не трудно, и мы вполне могли бы сделать все то же самое в Шантосе, будь у нас время, но герцог или его представитель, епископ Жан де Малеструа, должен был вот-вот, прибыть – мы не знали, кого нам ждать.

Я не могу сказать, кто убил тех детей; но мне известно, что кузены милорда часто его навещали, когда он там жил, и что между ними были близкие отношения, иногда противоестественного характера, как между мной и милордом. Я знаю, что они приводили к нему детей, я тоже это делал множество раз в более позднее время, чтобы удовлетворить его бесконечную похоть. Думаю, все вместе мы доставили ему примерно около сорока детей. Так много, что мне не хочется об этом вспоминать, да спасет Господь мою душу.

Только я знаю, что этого не будет.

После исчезновения Мишеля я так погрузилась в свое горе, что не видела зла, проникшего в Шантосе. Однако, в отличие от меня, Катрин Карли не испытывала теплых чувств к этой крепости – за многие десятилетия она неоднократно там бывала и наблюдала ее падение и подъем без особых чувств.

– Ваша матушка обладала удивительной наблюдательностью, – сказала я Гийому, – поэтому я поверю вам на слово, хотя сама тогда ничего не замечала. – На мгновение я задумалась о собственной слепоте. – Думаю, я должна была понять, что там происходит, ведь Шантосе много лет был моим домом, – грустно добавила я.

– Не вините себя, мадам. Никто не хочет видеть подобных вещей.

– Вы удивитесь, месье, сколько недостатков можно заметить, если хорошенько подумать, а у меня времени на размышления было достаточно. Но хватит сожалений. – И я открыла ему цель нашего визита. – Мы здесь в надежде больше узнать об исчезновении моего сына.

Он отодвинулся от меня и перекрестился. Мне не придется напоминать этому человеку о том, что случилось с Мишелем, – какое облегчение, а был момент, когда я считала, что чем больше я говорю о сыне, тем мне будет легче.

– Марсель думает, что вы сможете что-нибудь вспомнить. Мы с вами об этом тогда не разговаривали, как, впрочем, и с вашей матерью тоже. Теперь же я прошу вас, расскажите мне все, что вам известно.

Он протянул руку, взял портрет мадам Катрин и несколько минут с любовью на него смотрел. Затем, с благоговением поставив на место, сказал:

– Зачем вам мои воспоминания? Они причинят вам боль и ничего не изменят.

• Предыдущая
• 78/127
• Следующая