Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/62
- Следующая
Добряк многозначительно помолчал — видимо, ожидая, что Франц задаст вопрос, а потом продолжил:
— — Иными словами, те самые двое заключенных, с которыми вы только что подрались, оказались там же, где и вы. — Он поднял глаза на Франца. — Я искренне советую подумать, имеются ли у вас доказательства, что они были убиты до своего появления в карцере.
— — Наставник не мог отправить их в тот же карцер, — возразил Франц, — по Уставу участники драки должны быть разъединены.
— — А он отлично знает Устав … — язвительно произнес Скептик, — наверно, отличник по всем теоретическим. — Он раскрыл лежавшую перед ним папку и вытащил оттуда лист бумаги. — Только вот педагоги ваши так не считают, подследственный: дерзок, систематически проявляет несогласие, материал усваивается поверхностно … — он повернулся к Добряку. — Полюбуйтесь, коллега, — характеристика на него от преподавателя теории благодарности.
Добряк сокрушенно покачал головой.
— — Ну да не в характеристиках дело. — лицемерно продолжал Скептик после многозначительной паузы, — А дело в том, что, по имеющимся у нас данным, 12-ый и 16-ый ни в какой другой карцер Сектора не поступали, а следовательно, Наставник мог поместить их только в карцер вашего Потока.
Тыльной стороной ладони Франц вытер пот со лба и закрыл глаза — свет направленных в лицо ламп резал зрачки, как нож.
— — Это не согласуется с отправкой 24-го в изолятор, господин Следователь. — сказал он, не поднимая век. — Если б его обидчики ночевали в карцере, то сам он мог оставаться в камере.
— — Мне это тоже приходило в голову, — легко согласился Добряк, — но ваш бывший Наставник рассудил по-другому. И об этом свидетельствует запись в Дневнике.
— — Можно мне посмотреть в Дневник самому?
— — Нет. — встрепенулся Злыдень, — Ишь чего захотел!
— — Ха-ха-ха … — притворно засмеялся Скептик ненатурально тонким голосом, — а вы, оказывается, остряк …
— — Господа, господа! — в голосе Добряка чувствовалось невыполнимое желание сделать хорошо всем. — Давайте оставаться в рамках Устава. — Он раскрыл лежавший на краю стола том и, пошелестев страницами, зачитал, — Глава 11, Секция 5, Пункт 32: «Подследственный имеет право ознакомиться с копиями всех вещественных доказательств, проходящих по его делу.» — он передал раскрытый том Устава остальным двум следователям.
Злобно/саркастически ворча, Злыдень/Скептик покорились. Добряк подозвал стенографистку, и та передала Францу фотокопию последней страницы Дневника.
Увидев ее, Франц открыто рассмеялся.
— — Я так и знал: запись сделана другим почерком, господин Следователь, — он демонстративно обращался к Добряку, игнорируя двух других следователей, — сравните ее с предыдущей строчкой, где говорится о переводе 24-го в изолятор.
Некоторое время следователи изучали свои копии злополучной страницы. Потом Скептик хмыкнул и поднял голову.
— — Скажите, подследственный, а ваш Наставник был действительно хорошим наставником? — вкрадчиво спросил он.
— — Не понимаю вопроса. — осторожно отвечал Франц.
— — Ну, вот вы рассказали, что обнаружили в его апартаментах пустую бутылку из-под рома. Он что — пил?
— — Не могу сказать, господин Следователь. — Франц стал понимать, куда тот клонит, но поделать ничего не мог, — Пьющим я его не видел ни разу. Если хотите узнать — сделайте анализ его крови или содержимого желудка.
— — Уже сделали, подследственный, уже сделали, — Скептик не мог удержать восторга, — ваш Наставник был в стельку пьян! А отсюда и изменение почерка. — он посмотрел вправо и влево на двух других следователей, — Ибо, как доказано графологической наукой, в состоянии опьянения почерк индивидуума меняется!
И опять наступила тишина, прерываемая лишь скрипом стенографисткиной ручки. Скептик удовлетворенно откинулся на стуле, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой.
— — Вы можете выключить лампы? — глаза Франца слезились. — Или, по крайней мере, направить их не в лицо.
— — Нет. — по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается.
— — Почему, господин Следователь?
— — По Уставу, господин подследственный. — издевательский тон Скептика был особенно противен, — По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете.
— — Вы не имеете права видеть наших лиц, — извиняющимся голосом сказал Добряк, — и, кроме того, допрос записывается на видеопленку — нужен яркий свет.
— — Так зачем же тогда стенографистка, господин Следователь?
— — Ну, хватит! — рявкнул Злыдень, и, на этот раз, Добряк его урезонивать не стал. — Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! — Последние слова он проорал в полный голос.
На мгновение наступила тишина.
— — Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше объяснение событий, подследственный. — по голосу Добряка было слышно, что францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах.
— — Какой в этом смысл, господин Следователь? Двое ваших коллег уверены, что я — убийца, и мои слова не смогут ничего изменить.
— — Согласно Уставу, ваше дело будет прекращено, если вы убедите в своей невиновности хотя бы одного следователя. — сухо сказал Добряк, — Ну что, будете говорить?
Прежде, чем ответить, Франц еще раз просчитал оба имевшихся у него варианта:
доказательного объяснения он представить не сможет — что бы он ни сказал, все будет осмеяно и разбито в пух и прах;
однако, молчание в данной ситуации еще хуже — версия, по которой он выходит убийцей, останется тогда единственной.
Он должен представить выгодную для себя альтернативную версию, объясняющую все факты!
— — Ну-у?! — рявкнул Злыдень.
— — Хорошо. — сказал Франц. — Слушайте.
Он был в поту с головы до ног — эффект холодного душа, принятого перед допросом, давно испарился.
— — Я исхожу из того, что, послав зачинщика драки — то есть, меня — в карцер, Наставник оставил 12-го и 16-го в камере, а новичка перевел в изолятор. Вскоре после отбоя 24-ый вызвал охрану и заявил, что задыхается или что у него рези в желудке, или, может быть, почечные колики. В таких случаях охранник — перед тем, как вызвать доктора, — осматривает больного сам. Я предполагаю, что у 24-го был нож …
— — Откуда? — перебил Добряк.
— — Пронес с Первого Яруса, господин Следователь.
— — Это невозможно, подследственный: контроль в приемнике очень жесткий — все личные вещи, включая одежду, у заключенных отбирают … да что я вам объясняю — вы это лучше меня знаете!
— — Контроль везде жесткий, господин Следователь. Когда мы с работы возвращаемся, нас тоже обыскивают.
— — Обыскивают или не обыскивают, подследственный, а холодное оружие в цехах изготавливается и в камеры проносится. — Добряк говорил намного суше, чем раньше. — Надеюсь, вы не станете отрицать очевидного.
— — Не стану, господин Следователь, — не сдавался Франц, — да только и вы тогда не отрицайте, что оружие в камере могут иметь только урки. Если б они нашли у меня нож, то этим бы ножом меня тут же и зарезали.
— — А как, по-вашему, подследственный, — вмешался Скептик, — закон урок дозволяет, чтоб вы им морды били?
«Вот ведь сволочь!» — подумал Франц.
— — Драка с 12-ым и 16-ым мне потом дорого бы обошлась, после карцера …
— — Если б они до этого дожили … — перебил Скептик, — Ну да ладно, подследственный, давайте для экономии времени по вопросу ножа согласимся не соглашаться: вы считаете, что оружие легче пронести с Первого Яруса, а мы считаем — что из механических цехов. Не возражаете? — он посмотрел на двух других следователей, и те закивали. — Продолжайте.
Три черных силуэта неподвижно, как мишени в тире, застыли перед Францем.
— — Зарезав охранника, 24-ый завладел его пистолетом, пробрался на главный пост и застрелил второго охранника.
— — Каким образом? — резко спросил Добряк, — Второй охранник не подпустил бы к себе заключенного ночью за пределами территории Потока, не подняв тревоги.
- Предыдущая
- 32/62
- Следующая
