Неуязвимых не существует - Басов Николай Владленович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/91
• Следующая

Я выбрал отдельно стоящий сарайчик, к которому было очень трудно проехать, зато легко подойти на байкере по воздуху, закатился в него и осмотрелся. Сарай был довольно велик, загроможден и очень, прямо-таки адски темен. Это меня устраивало. Но еще больше я обрадовался, когда нашел у дальней стены, немного в стороне от входа, крохотный подвальчик – ямку глубиной метра в полтора, не больше, с плотной дощатой крышкой, на которой земля была присыпана таким образом, чтобы ее контур не выделялся на полу. Я поставил байкер, чтобы возможная стрельба не повредила его, залез в подвал, прибросил сверху немного темного сена и стал ждать.

Сержант, а это оказался именно сержант, а не офицер, со своей командой медленно подкатил к тому месту, где даже их «Лендкрузер» пройти не мог. После этого он угрюмо принялся командовать. Оставив в машине водителя, он взял двоих солдатиков и мелкими, частыми и, в общем, бессмысленными перебежками двинулся к сараю.

Я был почти благодарен этому борову. Он так и не доложил в особняк, что обнаружил что-то подозрительное. Среди всякой дряни, которой была набита башка этого дегенерата, я вычитал очень напряженные отношения с начальником охраны Сапегова и мечту как-нибудь с ним разделаться. Этот случай мог поднять его статус и отвоевать новые позиции в этой незаметной другим войне.

Трое служивых вошли в сарай, шаря по всем углам своими темновыми визорами, которые были гораздо хуже моего усилителя зрения, но все-таки давали и им некоторый шанс. Я же сидел под крышкой, не высовывая даже носа, и следил за ними ментально, хотя и очень ослабленно. Как бы я ни уговаривал себя, что ментаты из особняка – ребята не самого высокого класса, то, что они существовали, сделало поединок с харьковчанами более сложным, напряженным и непредсказуемым.

Должно быть, эта расслабленность слежения за мундирными, эта размытость меня и подвела. Когда я решил убрать сержанта и поднял крышку, чтобы выставить ствол, он вдруг откатился в сторону. То ли что-то почувствовал, то ли услышал, а может, я слишком явственно выделил в своем сознании боевую готовность, а он сам был немного телепат, ровно настолько, чтобы почувствовать этот сигнал… Говорят, у опытных бойцов такое бывает.

Тогда я не стал тормозиться. Я положил одного за другим обоих солдатиков, которые следовали за ним на расстоянии десяти шагов. Всего я сделал девять выстрелов, времени это заняло менее секунды, потому что мой «каспер» был установлен на максимальную скорострельность. Практически я не прекращал давить на гашетку, даже поворачиваясь к новой цели, то есть ко второму солдатику. И то мне показалось, что затвор автомата ходит слишком медленно, я мог поворачиваться и целиться гораздо быстрее его возвратно-поступальных рывков, просто некуда было торопиться… Или мне так казалось.

Потом я выскочил из своего подвальчика, с удивлением обнаружив, что я не столько откинул крышку, сколько отбил от нее кусок, который рассыпался на щепки. Еще я почувствовал, как от слишком резкого движения отозвались болью икры. Зато я успел прокатиться по земле и даже стал собираться, чтобы снова занять удобное для стрельбы положение, когда услышал выстрелы, бьющие в подвал, где я только что был.

Когда я развернулся, оказалось, что сержант стоит ко мне боком, изумительно удобно, я бы и сам не сумел поставить его выгоднее, если бы планировал эту позицию. Поэтому я не стал его убивать, а выронил «каспер» и достал электростатический пистолет. И прежде, чем мой противник, который вопил от ужаса и давил на гашетку своего автоматического пистолета, выбрасывая во все стороны, кроме нужной, снопы искр, стали и неприятного, незнакомого порохового газа, успел повернуться и поймать меня на свой ствол, я выстрелил, каким-то почти немыслимым образом успев передвинуть движок регулятора на максимальное напряжение.

Выпуленные на тонких проводках, как гарпунчики, остроконечные электроды полетели вперед, воткнулись в толстое, неправедным трудом нажитое брюхо, из рукоятки моего пистолетика вылетела голубоватая, очень красивая в темноте искра, и сержант начал падать лицом вперед.

Напряжением в несколько тысяч вольт, которое обеспечивала моя игрушка, можно было вырубить быка. Сержант тоже вырубился, но так и не прекратил стрелять из своего пистолетика. Мне пришлось, лишь немногим отстав от электродов, допрыгнуть до него, перехватить его руку и вырвать оружие, чтобы он случайно, рикошетом или еще как-нибудь, не застрелился. Он был мне нужен, поэтому должен был прожить еще хотя бы часа два.

Я попытался расслабиться. Это было необходимо, чтобы спокойно подумать и начать разыгрывать свою партию правильно. Каждый знает, как начнешь, так все и выйдет, только не у каждого хватает нервов использовать этот принцип в деле. А дело у меня теперь начиналось довольно сложное и, как бы я не отнекивался, опасное. Сгореть можно было в момент, и пепла не останется.

К тому же не я один нервничал, водила в «Лендкрузере» тоже, но тут ничего поделать было нельзя. Я не мог его успокоить, потому что не слышал голоса и акцента сержанта, а мне было важно, чтобы у Кароля ни на мгновение не возникло подозрение в подмене. Итак, мне предстояло покопаться в мозгах сержанта, чтобы «раскопать и рассчитать» его, как говорят, профессиональные ментоскописты. Я сел в позу медитации, хотя в том снаряжении, которое на себя навесил, это было непросто, и принялся работать. У меня получилось все довольно легко, поэтому уже через четверть часа я очухался от транса, натянул на голову шлем красномундирного честолюбца со встроенными ларингами и прошептал измененным голосом:

– Кароль, откати машину в деревню и затаись там. И никаких переговоров по связи. Одно слово скажешь, и я тебя кастрирую.

Голос у сержанта звучал хрипло, как у недолеченного сифилитика, со странными ударениями и каким-то дефектом на шипящих. Я был рад, что как следует поработал, прежде чем произнес эту фразу, иначе мне ни за что не удалось бы убедительно его сымитировать.

Потом я довел сканирование сержанта до конца, выяснив его привязанности, его страхи, имена подружек и незаконных детей, имена всех старших офицеров и половину кличек остальных красномундирных. Это было сложно, потому что многие, очень многие качества этого типа мне не нравились. Я подсознательно противился тем моделям, которые теперь должен был усвоить и которым должен был следовать. Но податься было некуда, выбор был невелик.

Наверное, в этом и есть причина того, что практические психологи без конца советовали мне, да и остальным подобным типам, чтобы мы очень аккуратно выискивали образцы для ментомоделирования. И всегда «осваивали» людей, у которых хотя бы одна черта характера нам нравилась, соответствовала данной нам от природы психологической палитре эмоций, ощущений, качеств. Это было необходимо, чтобы привязаться к ней, чтобы развить ее, чтобы погружение в психику другого человека не травмировало нас самих.

И безусловно, по этой же причине количество таких погружений, конечно. Якобы наступает такой момент, когда ты уже не сможешь вчитаться в другого человека и должен оставаться самим собой. К счастью, мне до этого было еще далеко, и я мог себе позволить даже этого дебила-сержанта расколоть довольно глубоко, насытив его жизнью свою психику, как губка впитывает микроорганизмы из окружающей воды, чтобы усвоить их крохотные тела.

Решив, что теперь я могу выглядеть как сержант, говорить как он, притворяться им, я стал менять свою наружность. На это ушло еще два часа, но справился я неплохо. Я просто чувствовал, что все получилось очень похоже, что я – это он, вернее, я сумею быть как он почти во всех ситуациях, которые у меня возникнут в ближайшие часы.

Я даже нашел одно качество, которое у него мне стало почти нравиться. А именно, он не любил ошибаться, а это не всегда бывает, особенно у служак. Служаки не боятся ошибаться, потому что с младых ногтей у них вырабатывается особенное отношение к ругани начальства. Неважно, прав ты или виноват, правильно ты все сделал или не очень, если командир захочет, он всегда поставит тебя в позу подчинения, и это даже считается своего рода командирским куражом, естественным правом вышеназначенного. Так в России было всегда, еще с Петровских времен, а с коммунистов и до сих пор стало просто визитной карточкой России, неизменно изумлявшей всех нерусских.

• Предыдущая
• 47/91
• Следующая