Введение в Лакана - Мазин Виктор Аронович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/22
• Следующая

Уже у Фрейда мир не является ни миром вещей, ни миром бытия, но миром желания. Именно желание стало той тайной, которая открылась ему в 1895 году в ходе толкования сновидений. В том же, 1895 году, в «Наброске научной психологии» Фрейд показывает, что первые переживания удовлетворения у ребенка нельзя свести к утолению естественных потребностей. Мать не просто дает ребенку то, что ему необходимо, но переводит потребность в пище посредством языка в запрос. Она ставит его перед необходимостью формулировать свою потребность: скажи, что хочешь! вырази свое желание! Потребность всегда связана с запросом еще и потому, что крик ребенка, выполняющий функцию разрядки возбуждения, истолковывается матерью буквально как запрос – как голод или жажда. Впоследствии субъект будет истолковывать напряжение, возникающее в своем организме, как нехватку. Для полного счастья всегда чего-то не хватает. Удовлетворение всегда обнаруживает фундаментальную неудовлетворенность. «Эх, так бы всегда!» – говорит человек. «Эх, еще бы раз такое пережить!» – повторяет он.

Формулируя свою теорию желания, Лакан опирается не только на рукопись Фрейда, но и на диалектику Гегеля в интерпретации Кожева. В частности, в том парадоксальном выводе, что желание обретается только как желание другого. Борьба за признание, борьба за желание разворачивается в диалектике отношений с другим. Лакан не раз говорит: формирование человеческого мира как такового происходит в изначальном соперничестве, в смертельной схватке с другими. Гегелевская диалектика господина и раба состоит в том, что господин лишает раба его наслаждения, овладевает объектом желания как объектом желания раба, получает признание со стороны раба, но при этом сам лишается своей независимости. У господина нет возможности своими силами преодолеть свою зависимость, свое отчуждение. 30 ноября 1955 года Лакан скажет: завоевавший наслаждение становится полным идиотом, ни к чему, кроме наслаждения, не способным, в то время как лишенный наслаждения сохраняет всю свою человечность. Раб признает господина, а значит, имеет возможность получить признание и с его стороны. Вот он веками и ведет борьбу за достойное признание. Раба заставляют работать, и он получает возможность воспринимать себя через творения своих рук. Господин остается в зависимости, в то время как раб готовит себя к независимости. У него появляется шанс быть признанным в своем труде. Итак, желание обретается как желание другого не потому, что другой владеет ключом к желанному объекту, а потому, что за желанием какого-то объекта, будь то предмет, или человек, скрывается желание быть признанным другим. Это желание быть желанным. Желание желания другого. Так уже за желанием получить молоко стоит желание получить признание, любовь матери. Это признание по сути дела подтверждает существование. Быть признанным значит существовать.

Еще один парадокс заключается в том, что желание утверждает нехватку существования. Я чего-то желаю, значит, мне чего-то не хватает для существования. Я желаю того, что находится вне меня. Я желаю того, что для меня – не я, нечто отличное от меня.

Борьба за признание, борьба за желание другого отчуждает его от объектов желания. Я желаю не то, что называю в качестве желанного объекта. Желание не может быть удовлетворено. Такую цену ребенок платит за вход в мир человека, языка, культуры. Удовлетворить можно не желание, а потребность.

Лакан отличает желание от потребности и запроса. Потребность нацелена на конкретный объект и удовлетворяется этим объектом. Запрос формулируется в обращении к другому человеку. Запрос этот, следовательно, возникает в поле языка и относится к чему-то отличному от удовлетворения, к которому он взывает. Запрос, будучи сформулированным в языке, всегда уже ставит вопрос о присутствии и отсутствии. Биологическая потребность и звучащий из языка запрос, таким образом, никогда не совпадают. Между ними всегда сохраняется зазор.

В этом зазоре между потребностью и запросом и рождается желание. Оно не относится к независимому от субъекта реальному объекту. Этот момент подчеркивается и в желании самого Лакана. Когда он утверждает в «Инстанции буквы», что бессознательное есть дискурс Другого, то желание его состоит в том, чтобы указать на то потустороннее, где признание желания сплетается с желанием признания.

Желание, в отличие от потребности, обладает постоянно смещающимся, блуждающим, эксцентрическим и даже скандальным характером. Еще один его парадокс состоит в том, что, апеллируя к реальному, желание довольствуется галлюцинаторным удовлетворением. Оно – источник фантазма как такового. Однако при этом оно воздействует не только на воображаемый порядок субъекта, но и приводит в движение символическую цепь означающих. Желание запускает все речевые акты, включая молчание. Оно движет всеми сознательными и бессознательными представлениями.

Наконец, еще один парадокс желания: объект становится желанным только в случае запрета. Желание пробуждается запрещающим его Законом. Оно нуждается в препятствии, которое нужно преодолеть. Нет инцестуозного желания до запрета на инцест. Ссылаясь на Святого Павла, Лакан утверждает: объект становится объектом желания только в случае запрета. Желание поддерживается запрещающим Законом. Как ни странно, но именно здесь коренится этика Лакана. Он не только противопоставляет Закон и желание, но говорит и о Законе самого желания. Завет Лакана: не предавай своего желания! Его Закон – единственный императив. Его проявление – во влечении.

Желание связано с влечением. Влечения, по Лакану, – частичные проявления желания. Влечения – частичные аспекты, в которых желание себя проявляет. Лакан подвергает жесткой критике переводчика Фрейда на английский, Стрейчи, за превращение основополагающего психоаналитического понятия «влечение» в биологический термин «инстинкт». Именно на Стрейчи во многом лежит ответственность за биологизацию психоанализа, за то, что человек оказался наделенным инстинктами. Влечение, подчеркивает Лакан вслед за Фрейдом, – символическое, культурное образование. Влечения, в отличие от инстинкта, крайне разнообразны и формируются вместе с разворачиванием истории жизни человека. В отличие от инстинктов и потребностей, влечение, как и желание, невозможно удовлетворить. Цель влечения не конечна, она заключена в самом пути его движения. Наслаждение достигается не достижением какой-то цели, а повторяющимся движением по замкнутой символической цепи. Лакан придерживается дуализма влечений Фрейда, только дуализм этот он понимает не как противостояние различных влечений, а как оппозицию в режиме пары символическое и воображаемое. В 1920 году, в книге «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд сталкивается с невозможностью окончательно противопоставить влечения. Несмотря на неудачу, он не отказывается от оппозиции «влечение жизни – влечение смерти». Лакан даже и не пытается поддерживать эту оппозицию. Для него всякое влечение – и сексуально, и – влечение смерти. Лакан приходит к такому выводу, опираясь на соображения Фрейда, высказанные в той же книге 1920 года: любое влечение характеризуется консервативностью и навязчивым повторением, иначе говоря, связано с влечением смерти. Кроме того, Лакан настаивает на частичном характере любого влечения. В теории Фрейда частичные влечения в Эдипов период собираются под эгидой генитальности в некое целое. Гениталии центрируют сексуальный интерес ребенка. Лакан, в отличие от Фрейда, настаивает на том, что влечения всегда сохраняют свою частичность и никогда не достигают гипотетической завершенной организации. Нет никакой полной интеграции влечений, никакого гармоничного слияния в единое целое! Лакан говорит о четырех частичных влечениях – оральном, анальном, зрительном, голосовом. Каждое из них связано с определенной эрогенной зоной – губами, анусом, глазами, ушами. Каждому из них соответствует свой частичный объект – грудь, фекалии, взгляд, голос. Первые два влечения связаны с потребностью, два других – с желанием.

• Предыдущая
• 5/22
• Следующая