Обнаженная тьма - Арсеньева Елена - Страница 4

• Предыдущая
• 4/90
• Следующая

Гость сделал крохотную паузу и в этот миг испытал чувство, схожее с тем, какое испытывает человек, ступивший на тонкий лед и ощутивший, как он гнется, дрожит под ногой: проломится или нет? Рука Сыча снова скользнула под полу куртки – и снова безвольно упала, когда гость договорил:

– И еще тех троих, которые ждут меня около твоей двери. Так что не надейся – мою голову тебе нацепить на древко не удастся. И не тяни ручонки под мышку, будто у тебя чесотка, не дергайся. Что там? Пистоль? Или твой знаменитый булатный ножичек по прозвищу Кащей? Кстати, а правда, что на вашей дурацкой мове «Кащей бессмертный» – «Чахлик немрущий»?

Мгновенное сверкание карих очей заставило его усмехнуться:

– Повторяю, не дергайся, Сыч. Сейчас я скажу тебе кое-что очень смешное. На самом деле мне на все это, – он брезгливо кивнул на страшную фотографию, – совершенно наплевать. И мне, и тем, кто работает вместе со мной…

– Чого ж тоби трэба? – хрипло выговорил Сыч.

– Да уж не сала! – хмыкнул гость, прислоняясь к косяку двери: он устал стоять, однако сесть хотя бы на краешек стула в этой комнате брезговал.

– А чого ж тоди?

– Выражайся на языке той страны, в которой живешь! – скривил губы гость. – Тут тебе, друже, не какая-нибудь западенская батькивщина!

Сыч опять люто сверкнул очами, но опустил голову, промолчал. Гость тоже выждал паузу, а затем заговорил – негромко, внушительно:

– Давай договоримся о терминах. Повторяю: нам плевать на твое боевое прошлое. Как только ты сделаешь то, что нам нужно, я передам тебе лично в руки папочку, в которой лежат с десяток подобных кошмарных фотографий, распечатка твоего досье, а также дискета с этим самым досье. Все это изъято из штаба «Вольницы». Когда наше дело будет сделано, все файлы на Сыча в компьютерах «Казачьей правды» и «Вольницы» будут немедленно уничтожены. Можешь в этом не сомневаться. Кроме того…

Гость сделал еще одно эффектное движение рукой – и поймал в ладонь выпавшую из рукава куртки пачку денег в пластиковой банковской упаковке.

– Здесь пять тысяч долларов. Это аванс. По окончании работы ты получишь еще столько же. Разумеется, если будешь мне помогать, а также оставишь дурацкие попытки то и дело чесать под мышкой. Овчинка выделки не стоит, поверь! Сейчас тебе выгодно сотрудничать со мной. Как говорится на вильной Вкраине, голодранцы усих краин, в едину купку – геть! Что в переводе на нормальный человеческий язык означает: пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Он с наслаждением поймал взглядом судорогу, пробежавшую по лицу хохла-убийцы.

– Получишь деньги, документы – и ты вольная птица. А я уйду, откуда пришел, и наши пути никогда больше не пересекутся. Как, согласен работать на таких условиях?

Сыч окинул его медленным взглядом своих влажных воловьих очей. Он увидел высокого худощавого человека, который стоял, сунув руки в карманы, чуть склонив к плечу непокрытую голову, и холодновато улыбался. Во всем его облике было спокойствие – непоколебимое спокойствие бесстрашия. Находясь наедине с убийцей, он был абсолютно бесстрашен, словно за его спиной стояла такая сила, рядом с которой даже мстительные казаки из «Вольницы» – просто мальчишки.

Сыч покосился на пачку в пластиковой упаковке. Да, он знал имя этой силы. Она зовется – Деньги. И ей в самом деле бесполезно противостоять.

– Годится, – сказал он. – Чого треба сробить? То есть это… чего делать-то?

Загадочной гулявицей оказалась самая обыкновенная голубка. Дома Александра прочла про нее в словаре и пожала плечами: а печь тут при чем? Сказано же было – «бежишь, как гулявица по печи». Придется, видимо, спросить самого Филатова. Нынче после обеда у нее опять с десяток вызовов в Высокове, не миновать встречи с ехидным стариком.

Обход вызовов Александра решила начать с десятого дома. Это был единственный, причем огромный многоэтажный дом на ее участке, все остальное – частный сектор. Из его окон открывался поразительно красивый вид на все холмистое Высоково с его живописными склонами и церковью на горушке, поэтому неудивительно, что в этом доме жили и никуда не собирались переезжать многие значительные люди, даром что здесь отнюдь не центр. Обитали тут чиновники из городской и областной администрации и даже один банкир, который, по слухам, начал строить себе обалденный особняк на улице Родионова, как раз над Волгой, а потом банк его «завис», как компьютерная программа, «зависли» на счетах деньги вкладчиков, «зависло» и строительство особняка. Однажды Александра даже сподобилась увидеть натуральную демонстрацию обманутых вкладчиков около дома, где жил Золотов. Фамилия у банкира действительно была именно Золотов! Демонстранты вели себя вполне прилично – правда, потрясали плакатами и метали вокруг хмурые взоры, однако не кричали, не бранились, общественный порядок не нарушали, да и было их всего человек шесть, поэтому из милицейской машины, припарковавшейся тут же, даже никто не вышел. Постояли протестанты – и разошлись ни с чем. Да они небось уже ни на что и не надеялись. Ну а Золотов вечером спокойно приехал домой на своем шикарном «БМВ», высадил жену и дочь – обе в несусветных норках, с надменно-брезгливыми лицами, какие, словно по мановению волшебной палочки, вдруг образовались у всех новорусских женщин, раньше бывших совершенно нормальными тетками и девчонками. Сам же уехал куда-то, наверное, прожигать жизнь, просаживать в казино остатние денежки обманутых вкладчиков, как предположили две бабки, прогуливавшие своих тощеньких собачонок и судачившие у подъезда.

За все три года Александриной работы Золотовы ни разу не вызывали на дом участкового врача и на прием в поликлинику не ходили: наверное, не болели, а может, лечились в платных больницах. Поэтому Александра была немало изумлена, когда в списке вызовов увидела имя Алины Золотовой, дочери того самого преступного банкира.

Она и оживилась, и огорчилась. Оживилась потому, что любопытно все-таки побывать у настоящего «нового русского», откупившего целые три квартиры на этаже, посмотреть, как теперь живут настоящие богачи. А огорчилась потому, что власть и деньги имущий народ с годами хамел все больше и больше и, что самое противное, обожал оттачивать свое хамство на нищете и бедноте, к которой относились теперь и участковые врачи. Сказывался, по мнению Александры, генетический быдлизм… Она уже заранее слышала брезгливые интонации в голосах прихворнувшей Алины и ее маменьки, видела их высокомерные физиономии. Поэтому, поднявшись на пятый этаж и нажав на кнопку звонка, Александра напялила на себя самую что ни на есть надменную маску, закинула голову и даже нижнюю губу заносчиво оттопырила, приготовившись процедить сакраментальную фразу: «Врача вызывали?»

Однако ее великолепный маневр пропал втуне: на звонок никто не отозвался.

Александра дважды нажала на кнопку, потом уткнула в нее палец и довольно долго вслушивалась в заливистые трели, доносившиеся из недр квартиры. Но на звонок так никто и не отозвался. Пожав плечами, она сбежала вниз по лестнице. В ее работе такое бывало: люди вызывали врача по пустячному поводу, а потом забывали и о своей хвори, и о человеке, который будет к ним идти, тратить время… Сначала это бесило, а теперь Александра относилась к подобным вещам философски. Наверняка Золотовы отъехали к очередному платному специалисту. Ну и ладно, хлопот меньше. Теперь в соседний подъезд, к двум хроникам: желудочнику и сердечнику.

Александра вышла во двор, щурясь от сверкающей белизны свежевыпавшего снежка. И в это время мужской голос окликнул:

– Алька!

Она и не хотела, а вздрогнула. Так ее называл единственный человек на свете, которому не нравилось ни ее полное имя, ни производные от него: Саша, Шура, Саня. Имя Алька, с точки зрения Кости Виноградского, звучало гораздо эффектнее и романтичнее. С точки зрения Александры, оно больше напоминало собачью кличку.

Так или иначе, с Костей Виноградским, а значит, и с Алькой уже около года было покончено. Однако рефлексы – штука устойчивая, их так просто не истребишь, поэтому Александра невольно завертела головой и уставилась на громоздкий, темно поблескивающий автомобиль, откуда ей кто-то приглашающе махал.

• Предыдущая
• 4/90
• Следующая