Мода на умных жен - Арсеньева Елена - Страница 28
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
В музее?
Наша писательница даже головой потрясла, чтобы прогнать возникшее перед глазами видение. Однако видение оказалось слишком монументальным, каменным, серым… слишком реальным, чтобы вот так запросто развеяться. О, это не видение вовсе, а самое настоящее здание Нижегородского художественного музея (между прочим, государственного) – того самого, чей сайт она разглядывала нынче ночью, пытаясь понять, что могло помутить рассудок такому трезвомыслящему человеку, как Алексей Стахеев.
На сайте Алена совершенно ничего умопомешательного не нашла. Но, может быть, больше повезет, если она посмотрит на те же самые картины в стенах музея?
Секундочку… А как же намерение плюнуть на задание Льва Ивановича Муравьева и даже доложить ему об этом?
Нет, доложить-то можно, почему нет, но разве не стыд и позор, что Алена не была в местном святилище красоты и искусства уже как минимум год?!
Войдя в музей, Алена чуть не наткнулась на кучку каких-то людей, которые беспорядочно мельтешили вокруг высокой худощавой женщины с черными волосами, одетой в длинный черный плащ. Вообще вид у нее был унылый, и радостные восклицания собравшихся вокруг, такое впечатление, ее совершенно не радовали. Озиралась она довольно затравленно, только делала вид, что улыбается, а сама словно бы мечтала оказаться отсюда подальше.
Алена обошла людей, спустилась в раздевалку и уже начала снимать плащ, как заметила объявление: «Пользоваться фотоаппаратами или видеокамерами воспрещается. Просим также выключить ваши мобильные телефоны». При упоминании телефона она подумала, что надо было бы все же предупредить Льва Ивановича Муравьева о том, что ею вдруг овладело неконтролируемое желание приобщиться к сокровищам Нижегородского государственного художественного музея. В самом деле, вдруг она набросится на какой-нибудь предмет искусства? А впрочем, что она означенному предмету может сделать? При ней ни ножа, ни кислоты какой-нибудь, попытка снять полотно с насиженного места, с веревок или крюков, или на чем там оно висит, вряд ли увенчается успехом – все же злоумышленница не одна будет в музее, там небось хранители есть, стоят на страже. На всякий случай надо держаться подальше от третьего этажа, где выставлена коллекция западноевропейской живописи, среди которой самый ценный экспонат – знаменитое произведение Лукаса Кранаха Старшего.
Нет, ну в самом деле, какая именно картина столь патологически влекла Алексея? Никаких, ровно никаких намеков!
Стоп. Алена совсем забыла… Вчера, когда Алексей метался в машине, пытаясь выбраться из нее и в то же время не желая этого сделать, он обронил странную фразу, которая показалась Алене просто бредом сумасшедшего: что-то о совах, тумане, мгле, о том, что лететь прекрасно, а блуждать по земле грустно, печально… Нечто в таком роде, словом. А вдруг это был не просто набор слов, не бред, а описание именно картины? Черт, ну почему Алена не вспомнила его слова вчера, когда бродила по сайту музея? Она бы обратила особое внимание на пейзажи!
Ладно, никто ей не мешает сделать это сейчас. При, так сказать, личной встрече с музейными пейзажами. Надо думать, на них окажется не так уж много сов.
Алена отдала плащ гардеробщице, получила взамен номерок, причесалась и поднялась к кассе. Женщины в черном плаще здесь уже не было, толпа разошлась. Остались только две дамы, чем-то похожие друг на друга, одетые тускло, с простыми прическами, с лицами бледными и невыразительными, с печалью в глазах. Их низкая зарплата и унылое существование угадывались метров за сто, притом что в их облике присутствовало нечто невероятно просветленное и возвышенное, на них словно бы некая печать стояла, благодаря которой безошибочно узнаются музейные и библиотечные работницы.
– Тяжко ей пришлось… – пробормотала одна из них, повыше ростом и постарше, тяжело упираясь рукою в стену, словно собираясь с силами перед тем, как форсировать довольно крутую и длинную лестницу, ведущую на второй этаж.
– Ну, такая операция… – развела руками другая музейная дама, росточком поменьше и годами помоложе. – Не знаешь, бесплатно удалось сделать?
– Думаю, да. Откуда у Майи деньги, сама посуди… Конечно, я не спрашивала, а сама она не говорит, но, думаю, бесплатно.
– А в какой больнице ее оперировали? В пятой?
– Вроде да. Точно, девчонки к ней ходили именно в пятую, а я тогда как раз в отпуске была, когда она под нож угодила.
– Слушай, по-моему, она не все нам говорит. Мне кажется, у нее что-то онкологическое, не случайно же Майя так кошмарно выглядит…
– А как еще можно выглядеть, когда столько перенесешь? – Старшая дама наконец сдвинула себя с места и принялась неспешно взбираться по лестнице. – Операция есть операция. А насчет онкологии… Ты же знаешь Майю, у нее и спрашивать бессмысленно, все равно ничего не скажет.
– Да, она такая… И всегда такая была, как монашка угрюмая!
– Конечно, ведь живет одна, ни мужика, ни ребенка, ни близких никого. С кем особенно веселиться? Хотя… Знаешь, по-моему, пока она с Ларисой Стахеевой дружила, так хоть смеялась иногда. А как Ларису похоронили, Майя совсем поугрюмела. С Тамарой у нее все же не настолько теплые отношения.
Музейные дамы скрылись за поворотом лестницы, а Алена осталась около кассы.
«Дружила с Ларисой Стахеевой? – подумала она, покупая билет. – С женой Алексея? Вот те на! Значит, Лариса тоже работала в музее? Ого как интересно… Не потому ли с ним связана мания Алексея? Может быть, это его реакция на смерть жены? Хотя странная реакция. И еще более странно, что припадки начались спустя полтора года после смерти Ларисы. Или они случались и раньше? Может быть, я просто не знаю каких-то подробностей? Почему-то Алексей не сказал мне, что Лариса работала в художественном музее… Правда, мы и не говорили о месте работы жены. Я и не спрашивала его. А Муравьев знает или нет? Имеет это значение или нет?»
Алена купила входной билет и начала подниматься по лестнице, подмигнув какой-то древнеримской статуе, стоящей у самого выхода из раздевалки. Алена ее знала столько, сколько себя помнила, всегда любила украдкой потрогать каменное, иссеченное временем плечо, вот и сегодня собралась было его коснуться, но милиционер так свирепо уставился на посетительницу, что Алена не решилась его волновать, прошла дальше.
Контролер, очень скромно одетая и очень тщательно причесанная дама с таким же вдохновенно-музейным лицом, как у недавно виденных Аленой двух женщин, взяла билет, чуть надорвала листок и вверила с полупоклоном:
– Прошу, проходите. Вы у нас впервые? Начало осмотра – вот здесь, а дальше по стрелочкам из зала в зал.
– Нет, я не впервые, – гордо сообщила Алена. – Осмотр начинается с икон, я знаю. А скажите, в каких залах собраны пейзажи?
– Насколько мне известно, отдельных таких залов нет, – с сомнением в голосе ответила контролер. – Мне кажется, они все перемежаются с портретами, с жанровыми картинами, с натюрмортами… Но все-таки больше всего их на втором этаже, где у нас Шишкин, Левитан, Айвазовский.
– Спасибо, – кивнула Алена и вошла в зал иконописи.
Ей было бы ужасно стыдно и даже как бы страшновато кому-нибудь признаться, однако данный вид искусства всегда оставлял ее холодной. Хотя «Огненное восхождение пророка Илии» Алене все-таки нравилось – совершенно фантастический сюжет, да и изображение напоминает человека, который взлетает в каком-то красном космическом корабле. Особенно явственно это видно не на знаменитой ростовской, а на иконе нижегородского письма конца XV – начала XVI века. Но сейчас наша писательница только мельком взглянула на Илию с его красным «космическим кораблем» и поспешила пройти через залы.
Ага, вот и светское искусство. Отличные портреты… Да, портреты просто отличные! У художников восемнадцатого века получались какие-то поразительно живые глаза. Ну, так ведь Рокотов же. Да, Рокотов – это что-то особенное! Левицкий тоже невероятно хорош…
«Последние дни Дмитрия Самозванца» Бенинга… Очень смешная картина, в которой переврано все на свете! Алена, которая Дмитрия I любила, почитала и искренне считала подлинным сыном Ивана Грозного (его, кстати, тоже высоко почитала как великого государя, и ей было глубоко плевать на ту грязь, которой окружили его имя все, кому не лень, начиная с первого российского диссидента Андрея Курбского!), просто смотреть на это жуткое полотно не могла. Марины Мнишек, во-первых, рядом с Дмитрием во время мятежа не было, во-вторых, все происходило не в толстостенных кремлевских палатах, да и Петр Басманов героически сражался за своего государя, а не крался к окну на полусогнутых, словно вороватый кот! К тому же Дмитрий Самозванец, в жизни красавец-мужчина, до отвращения напоминал на полотне лидера коммунистической партии, товарища Z., который, может, и являлся надежным, проверенным и преданным идее борцом за светлое будущее, но красавцем его ни за что и никогда назвать было нельзя!
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
