Компромат на кардинала - Арсеньева Елена - Страница 37

• Предыдущая
• 37/83
• Следующая

А через двадцать минут придет Майя, чтобы взять у него деньги.

Нет! Что ей сказать? Как вот такое рассказать про себя? Майя сразу заведет: «Вечно считаешь, что ты самый умный, даже со мной на занятиях вечно споришь, вечно ты все знаешь лучше меня, да я успела забыть столько, сколько ты знаешь! И вот, довыпендривался, пожалуйста! На самом деле ты – просто глупый мальчишка, которого надо пороть!»

Еще и не такое небось ляпнет… да ладно, это полбеды. А если Майя просто не поверит, что так случилось на самом деле? Решит, выдумал все, а баксы – прикарманил?

Да ну, она не подумает такого, она же знает Сергея уже десять лет, она его лучше всех на свете знает, наверное, даже лучше мамы!

А вдруг подумает?

Он зажмурился, прижал кулаки к глазам, так, что заломило голову. Ужасно захотелось поскорее оказаться дома, подойти тихонько к маме, приласкаться, а она бы напела в ушко, мол, ты у меня самый лучший, самый красивый, самый ненаглядный мой ребеночек, и Сережа бы слушал и верил, что это – правда, он один такой на свете, один-разъединственный, все его любят, все от него без ума, а значит, что бы он ни сделал, это будет самый лучший в мире поступок…

Вот-вот. Смуглый и меняла небось так же сегодня думают: какой хороший мальчик им попался, ну просто чудо, какой классный поступок он совершил, самый лучший в мире!

Сергей опустил руки. Уставился на желтое пятно фонарного света, которое освещало молоденькую липку, машущую тонкими голыми ветвями, будто растопыренными пальцами.

Не появится он сегодня в Доме культуры. Сейчас быстро домой, взять концертную одежду. Сегодня выступление в «Рэмбо» – надо поговорить с Петром, у него всегда есть какие-то заначки. Может, даст в долг, пусть и под проценты. Или посоветует, у кого можно перехватить деньжат. Для приятелей Петра, которые захаживают в «Рэмбо» чуть не каждый вечер, сто баксов – это такая мелочь, они за вечер в казино больше просаживают. А Сергей им скоро отдаст! Ну, может, не так скоро, но отдаст. Каким угодно способом. Главное – получить эти деньги не позднее сегодняшнего вечера. Ну, завтрашнего, в крайнем случае. Чтобы Майя ничего не успела подумать …

О господи, а как же быть с занятиями, с этими двумя школами, детской и взрослой?!

Да никак. Майя сейчас заявится в Дом культуры, будет ждать Сергея, обнаружит, что все уже собрались, а его все нет, – и сама проведет уроки. И у детей, и у взрослых. Конечно, разозлится…

Да ладно, она не умеет злиться долго. Ну, накажет Сергея как-то, ну, зарплаты лишит на месяц, ну, отстранит от занятий. Это тяжело, конечно, но самое ужасное было бы – увидеть однажды сомнение и подозрение в этих глазах, в которых раньше он видел только безоглядную доверчивость и любовь. Вот этого уж точно будет – не пережить!

И, последний раз окинув мстительным взором окрестности сберкассы, Сергей побежал на площадь Свободы, на троллейбус или маршрутку, чтобы ехать домой. И ни разу за весь этот безумный день ему не пришло в голову самое элементарное: взять да и обратиться в милицию.

Все-таки на юрфаке ему и впрямь совершенно нечего было делать!

Что-то происходит, чего я не могу понять. Серджио начал меня избегать. Прекращал разговоры неожиданно, задумывался, был порою груб, а на просьбу мою еще раз свести меня с отцом Филиппо буркнул нечто, граничащее с оскорблением, и ушел. Уже который день он не был у меня. Понять не могу, что такое вкралось в нашу дружбу. Может быть, он догадался о моей любви к Антонелле и теперь исполнился ко мне презрением? В самом деле, нужно быть законченным негодяем, чтобы позволить себе подобное по отношению к нареченной невесте своего друга! И я этот негодяй – я… Прочь из Рима. Завтра же еду вон!

Нынче как бы мимоходом заглянул к Антонелле. Она не появилась, сославшись на нездоровье. Синьора Теодолинда держалась натянуто, поэтому я скоро принужден был собраться уйти, сославшись на неотложное дело, чтобы не быть выставленным, однако в гостиную вдруг вошла Антонелла. Я вскочил, уставившись на нее и совершенно забыв о приличиях. Глаза ее блестели еще ярче, чем всегда, но я заметил следы недавних слез. Лицо показалось мне осунувшимся, побледневшим. Но… belta folgorante38, всегда belta folgorante! Никого нет краше ее в целом свете!

Обменялись учтивыми фразами, и Антонелла вдруг пожелала, чтобы нам подали по бокалу доброго вина, хорошего, самого лучшего! Теодолинда позвонила, призывая служанку, однако на звонок никто не явился.

Ворча, Теодолинда вышла, и Антонелла подалась ко мне так стремительно, что я отпрянул, будто последний дурак. С силой, которой я не ожидал встретить в ее нежных пальцах, она схватила меня за руку:

– Когда вы в последний раз видели Серджио? Говорите скорей!

От растерянности я промямлил что-то нечленораздельное, пытаясь лихорадочно припомнить, когда же это было. Да ведь не менее чем неделю назад! Так я и сказал.

– Вы в ссоре? – спросила она быстрым шепотом.

– Клянусь, что нет! – пылким шепотом ответствовал я, однако совесть моя не была вполне чиста. Я-то нет, не в ссоре, а он? Вдруг он все понял и решил порвать со мной? Но отчего им покинута Антонелла?

– Вы состоите в заговоре с Теодолиндой? – яростно шепнула она. – Клянусь, что ее замыслы противны мне! Я лучше постригусь в монахини, чем выйду за вас!

Ежели бы сейчас в гостиную ворвался некогда побитый мною синьор Джироламо Маскероне (коего, к счастию своему, я после нашей встречи у отца Филиппо не видывал ни разу), я не был бы изумлен и поражен сильнее.

– Знаю, что это вполне в русле замыслов этого лицемера, отца Филиппо! – продолжала Антонелла, почти не владея собой от ненависти ко мне. – Он готов на все, чтобы разлучить нас и окончательно подчинить Серджио своему пагубному влиянию. В вас он видит превосходное орудие для сей цели.

Кажется, напавший на меня столбняк не убедил прекрасную девушку, что я вообще не понимаю, о чем идет речь.

– Не лгите мне! – почти выкрикнула она (хоть я молчал как рыба!). – Теодолинда все разболтала мне. К ней приходил посланец падре, синьор Маскероне. Тоже его духовный сын, однако он лучше отца Филиппо, потому что не притворяется, не изображает из себя агнца божия. Он прямо сказал мне, что падре чрезвычайно недоволен Серджио – прежде всего тем, что тот намерен погубить мою жизнь. «Антонелла достойна лучшей доли, чем быть женою нищего художника, – говорит отец Филиппо. – Они были бы прекрасной парой с богатым молодым синьором russo39. Антонелла получила бы богатого супруга, русский – красавицу-жену, а пресвятая католическая церковь – нового прихожанина, потому что, конечно же, и думать нечего, чтобы римлянка, католичка вышла замуж по богопротивному обряду chiesa ortodossa40.

Дар речи начал потихоньку возвращаться ко мне – правда, еще очень неуверенно. Уж и не знаю, что можно было понять из моих бессвязных, косноязычных оправданий, ведь сердце мое целиком и полностью было согласно со святым отцом и Джироламо! Но когда я поклялся именем господа, что ничего не знал и не ведал о нашем грядущем бракосочетании (мечты ведь не могут считаться достоверным знанием!), она вроде бы поверила.

– В таком случае эти разговоры дошли до Серджио, и он решил пожертвовать собой ради меня. О нет… – Глаза ее вдруг расширились, и смотреть в них мне стало невозможно, невыносимо, смертельно. – Наверняка они сказали ему, что вы уже просили моей руки! Наверняка он убежден, что я готова дать согласие, а ведь мне лучше взять в руки ядовитую змею, чем дотронуться до вас!

• Предыдущая
• 37/83
• Следующая