Компромат на кардинала - Арсеньева Елена - Страница 21

• Предыдущая
• 21/83
• Следующая

Тоня, которая уже отдала билет решительной мадам Моник, вдруг засомневалась. Конечно, перспектива заманчивая, но откуда этот блондин вообще знает, что ей надо не в Москву, а в Нижний? Откуда?! Может быть, конечно, случайно оказался рядом, когда они с заволжцем братались по поводу внезапно обнаруженного землячества. А вдруг… вдруг этот блондин – не настоящий блондин, а один из подручных дьявола, который прежде таскался за Тоней будто привязанный, а теперь его что-то не видать. Небось смекнул, что Тоня его заприметила-таки в Нанте, потом взяла на заметку здесь – и решил обезопаситься, послав с нею вместе подсадную утку?

Или коршуна, это уж как угодно. В роли утки, вернее, курицы есть все шансы выступить Тоне. Она расслабится, заснет – сил-то больше нет, целый день на ногах, да в каком напряжении! – а коршун ка-ак тюкнет ее втихаря своим клювом…

Не лучше ли не менять шило на мыло, а терпеливо ждать отправки рейса в Москву?

Ну да. А ночью в парижском отеле, куда отвезут всех, в том числе и дьявола, под покровом темноты этот злой гений…

Тоня лихорадочно огляделась. Нет, дьявола не видать. Может, пошел покушать? Может, он даже и не знает про внезапно выпавший из гиперпространства рейс в Нижний? Может, удастся от него улизнуть? А блондин, очень может статься, существует сам по себе, а вовсе не является пособником врага рода человеческого? Ну не может, не может ведь так обалденно улыбаться плохой человек…

Впрочем, насчет улыбок обольщаться не стоит! Вспомнить хотя бы Сережу, Альдемаро из Лерина (учителя танцев). Когда он дает себе труд взглянуть на самую неуклюжую из своих учениц (Тоню Ладейникову, стало быть) и улыбнуться ей – из чисто педагогических побуждений, конечно, чтобы приободрить! – у Тони начинается натуральная дрожь в коленках. Невероятные Сережины глаза смотрят, кажется, в самую душу. Ох уж этот его взгляд: темный – глаза-то цвета горького шоколада! – и в то же время свет излучающий. Чудится, какие-то сверкающие, звенящие нити протягиваются в эти мгновения между ним и Тоней, у нее сладко сжимается сердце, и приходится силой напоминать себе о Катьке, о Витале, о том, сколько лет вообще пролегло между Сережей и ею, да между ними препятствий больше, чем было между Ромео и Джульеттой. К тому же пусть бог спасет женщину, которая бросит свою жизнь к ногам этого юного Казановы! Но все-таки словно бы никого не остается в этот миг меж ними, время останавливается. Сердчишко колотится в мгновенной, дурацкой надежде: «А вдруг он?..» А он вдруг переводит взор на другую трепещущую дурочку, и ты видишь, что в глазах его тот же светлый пламень, и та же нежность, и тот же тайный, сокровенный смысл, и понимаешь, что Сергей просто не умеет смотреть на женщин иначе. Казанова – он и есть Казанова!

Тоня тряхнула головой, отгоняя долгоиграющее Сережино очарование, и задумалась: к чему это все вдруг вспомнилось? Ах да, она размышляла, верить ли взгляду блондина.

Однозначно – нет. Пусть он даже и чист, как ангел, а все-таки доверяй, но проверяй. Хватит с нее и дьяволов, и ангелов. В самолете надо умудриться сесть от него подальше и не спать, пусть даже придется ломать себе для этого пальцы, как обстояло дело с персонажем какого-то романа – кстати, фантастического! – давным-давно читанного Тоней. Не спать! А в аэропорту сразу хватать такси и мчаться к Витале. Может, загадочный блондин утратит Тонин след и отвяжется?

О, вот отличная идея! Надо обеспечить свою безопасность в Нижнем тем, что позвонить Витале. Пусть встречает ее, желательно вместе с Катькой. И они поедут ни на каком не на такси – Виталик не даст деньгами швыряться, – а на рейсовом автобусе, в массе иных-прочих людей. Ангелу будет к ней не подойти. Авось и обойдется все, как оно обходилось до сих пор.

В самом деле, ежели обошлось дважды, почему бы не продолжить традицию в третий раз?!

И Тоня отправилась обеспечивать свою безопасность – звонить бывшему мужу. Неподалеку от автоматов она снова увидела дьявола, который прижимал к уху мобильник и что-то говорил. Тоня попыталась поймать хоть слово, но дьявол тараторил с поистине адской скоростью: ее итальянский был слабоват для таких изысков. К тому же она опасалась подходить слишком близко и вслушиваться: дьявол ее пока что не заметил, не стоит попадаться ему на глаза и впредь.

Может, и в самом деле все обойдется?

Антонелла… Ее зовут Антонелла. Среди сонма прекрасных имен я пропустил прекраснейшее, не смог его угадать, а значит, никогда не сядет на мою трепетную ладонь эта самосветная птица – счастье!

– Я ждала тебя раньше. Теодолинда давно спит, она сегодня рано улеглась. Где ж был ты?

– Ну, я…

В его заминке мне почудилась насмешка судьбы. Этот неведомый Серджио опоздал на свидание, увлекшись, может быть, другой, тогда как я отдал бы жизнь, чтобы хоть на миг оказаться рядом с недоступной для меня Антонеллой!

– Нет, не говори, – ее ладонь прижалась к его губам и была тотчас покрыта поцелуями.

Господи, я видел каждое их движение так отчетливо, словно все вокруг освещало солнце, а не луна! Или это был свет любви, струившийся из необыкновенных глаз Антонеллы и озаряющий все вокруг?

– Нет, не говори. Я не хочу принуждать тебя лгать. Ты был у… него?

Голос ее дрогнул. Так дрожит голос у женщины, если она с трудом сдерживает слезы. Вот когда я пожалел, что еще не перенял обычая италианцев носить при себе для всякого случая кинжал! С каким наслаждением я вонзил бы его в грудь ветреного Серджио, не ведающего своего счастия!

– Антонелла, bella, belissima, умоляю тебя… Твои слезы разрывают мне сердце! Этот человек мой духовный отец, моя мать, умирая, поручила меня ему. Я ему обязан всем, всем. Даже встречей с тобою! Ты вспомни, ведь я впервые увидал тебя на мессе, которую служил отец Филиппо. И с тех пор…

– И с тех пор он понял, что я стою на пути к тому будущему, кое уготовано тебе по воле твоей матери и твоего духовного отца. Думаешь, я не знаю, что он оговаривает меня пред тобою?!

В голосе прекрасной девушки звенело исступление, а в голосе Серджио – негодование:

– Неправда! Это неправда! Ревность застит тебе разум, Антонелла. Никогда отец мой не позволил ни единого грубого слова о тебе. Он благословляет мою любовь к тебе, как все, что дорого мне, как мои картины и офорты. Да знаешь ли, что он сказал? Он хочет подарить мне все офорты Пиранези, собранные им за многие годы. Он хочет, чтобы они украсили стены моего дома… нашего с тобой дома!

– Я не понимаю. Нашего дома?

– Да! Отец Филиппо сказал сегодня, что понял свою ошибку. Я еще не готов жить в мире только лишь духовных радостей, земная суть моя довлеет надо мною. И он смирился с этим. Он готов благословить наш союз!

– Нет, я не верю. Почему вдруг?.. Что произошло?!

– Отец Филиппо сказал, что нынче ночью ему было видение. Он отпустит меня – если я сам этого пожелаю. Он еще сказал, что напоследок откроет мне некую тайну, которую заповедало ему…

Юноша не договорил. Мне почудилось, будто некий сгусток тьмы вдруг отделился от непроглядного скопления теней в конце проулка и набросился на Серджио.

Через мгновение, проморгавшись от изумления, я понял, что это были люди. Четверо в масках!

Антонелла испустила крик, но в ту же минуту чья-то грубая рука с такой силой оттолкнула ее от решетки, что девушка упала наземь и осталась недвижима и безгласна.

Лунный свет померк в глазах моих, сменившись тысячей солнц, взорвавшихся в приступе неистовой ярости. Кто этот негодяй, посмевший причинить ей боль, быть может, лишивший ее жизни?! Коли так, и он не проживет лишнего мгновения!

Я бросился в драку, вспомнив, как ходили на дворовых кончанские мужики у нас в Красивом, как бились стенка на стенку, как я стаивал то в одной, то в другой стенке, дабы испытать удары двух первейших в округе кулачных бойцов: батюшкина повара Силуяна и кузнеца Пахома. Бывал я ими бит неоднократно, однако же и от них успел кое-чему научиться, Пахом даже сказал мне о прошлый год, потирая ушибленное мною крутое плечо и болезненно морщась:

• Предыдущая
• 21/83
• Следующая