Сделка с дьяволом - Бенцони Жюльетта - Страница 48

• Предыдущая
• 48/69
• Следующая

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Лопата, кайло, ваша карета и что-нибудь, что могло бы послужить саваном.

Два часа спустя в трех лье от Вены в долине Ваграм на опушке небольшого лесочка Мармон и Тимур рыли могилу полковнику Дюшану. Его завернули в огромное манто из красного крепфая, в котором Гортензия ездила на балы, и цвет этот напоминал цвет ленты Почетного легиона. Затем мужчины не спеша забросали могилу землей, а женщины, опустившись на колени прямо на траву, молились за упокой этой гордой души, которая в жизни знала только две любви – к императору и к молодой светловолосой женщине, которая только что вложила в руки усопшего четки из слоновой кости и букетик фиалок.

– Эта земля, – сказал Мармон, когда все было кончено, – пропитана кровью бесчисленного количества его братьев по оружию, таких же храбрецов, как и он, поэтому она священна. Ему здесь будет покойно!

– Герцог де Рагуз, – прошептала Фелисия, – вам многое простится за то, что вы сделали сейчас.

Близился рассвет, когда обе женщины, измученные не столько усталостью, сколько печалью, возвратились наконец во дворец. Мармон отправился к себе домой, и, оставшись вдвоем, Фелисия и Гортензия почувствовали себя вдруг безмерно одинокими. И одна, и другая терзались угрызениями совести. Фелисия – потому что именно ей пришла в голову фатальная идея убить Меттерниха. Гортензия – потому что именно за ней следовал подлец Батлер, сеявший вокруг себя несчастье и смерть. Зябко прижавшись друг к другу, как две птички на ветке, они долго сидели рядом в желтой гостиной на той самой кушетке, на которой умер Дюшан. Обе плакали, пока больше не осталось слез. Мысли смешались. Впереди была пустота…

– Пойдем-ка лучше спать, – вздохнула Фелисия, заметив сквозь тяжелые золоченые шторы сероватую дымку раннего утра. – Попытаемся, во всяком случае. Завтра нужно предупредить Марию Липона… и беднягу Пальмиру. Мне кажется, она любила Дюшана, хотя и не хотела в этом признаваться.

– Что нам делать без него? – прошептала Гортензия, как будто кто-то мог их подслушать.

– Не знаю… Ничего не знаю. В первый раз в жизни. Голова кругом идет. Пойдемте-ка отдыхать. По-моему, нам это необходимо.

Однако расстаться им было невмоготу. Обе чувствовали такое же отчаяние, как девочки, которые боятся темноты, одиночества и страшных образов, нарисованных воображением.

– Не желаете ли лечь в моей спальне, Фелисия? – спросила Гортензия дрожащим голосом. – Я не в силах остаться сейчас одна.

– Я собиралась предложить вам то же самое.

Но, войдя в спальню Гортензии, обе одновременно увидели, что окно широко распахнуто, а на столе возле кровати, на котором горел ночник, лежит лист бумаги. Гортензия взяла его непослушной, дрожащей рукой, но читать пришлось Фелисии. На бумаге было написано несколько строк.

«Я видел, как он стрелял. Я мог бы донести на него, но предпочел убить, как убью всякого, кто осмелится вас любить…»

Записка выскользнула из рук Фелисии и мягко упала на ковер. В распахнутое окно дул легкий ветерок, где-то пропел петух, залаяла собака. Затем настала очередь птиц – раздались их радостные трели, гимн солнцу и весне. Свежесть и тепло наступающего утра разительно отличались от кровавой тьмы отступающей ночи.

– Или этот человек окончательно сошел с ума, – медленно вымолвила Фелисия, – или он – дьявол. Но кем бы он ни был, мы обязаны его найти.

– А когда мы его разыщем, – спросила Гортензия устало, – что мы будем с ним делать? Фелисия, честное слово, я не смогу хладнокровно убить человека, как бы виновен он ни был.

Римлянка на минуту вышла и тут же вернулась с ларцом из черного дерева, инкрустированным серебром. Она вынула оттуда пару дуэльных пистолетов, внимательно осмотрела их и зарядила.

– Вот что сейчас в моде! Вы что, совсем потеряли разум? Что касается меня, клянусь, как только он попадет мне в руки, я убью его так же хладнокровно, как дикое животное. – Она закрыла окна и устроилась в кресле. – А теперь ложитесь и постарайтесь заснуть. Нам нужно как можно скорее и под благовидным предлогом поменяться спальнями. Если этот человек решился забраться сюда, он может осмелиться и во второй раз. Но если он вернется, ему будет с кем поговорить! А Тимуру придется спать в соседнем кабинете…

Пальмира плакала тихо, почти беззвучно, уткнув свое хорошенькое круглое личико в шаль – первую попавшуюся ей под руку вещь. Только легкое подергивание плеч выдавало ее безутешные рыдания.

Не ожидавшие проявления такой острой боли, Фелисия и Мария Липона молчали, не зная, что сказать или предпринять. Они, конечно, подозревали, что Пальмира очень привязана к Дюшану, но никогда не предполагали, что связывавшие их узы так сильны и нежны.

– Я все испробовала, чтобы помешать ему напасть на Меттерниха, – пробормотала она наконец. – Это было блажью, и еще большим безумием было предположить, что ему удастся ускользнуть из лап полиции.

– И тем не менее ему это удалось, – сказала Фелисия. – Он спокойно покинул наш дом в сопровождении маршала Мармона, и только тогда на него, к сожалению, напали.

– Я знаю, но не перестаю думать, что оба события как-то связаны.

– Вовсе нет. Человек, который его убил, сумасшедший, он давно за ним охотился, давно ненавидел лютой ненавистью, – хладнокровно солгала графиня Липона. Они с Фелисией заранее договорились не посвящать юную швею в истину происшедших событий, дабы не омрачать ревностью ее великое горе.

– Может быть, вы и правы. Я немногое знала о полковнике. Вернее, только то, что он сам хотел мне рассказать. Но в чем я действительно уверена, так это в том, что он самый лучший и самый храбрый человек на свете и в том… что я его любила.

– А он, – тихо спросила Фелисия, – он любил вас?

– Я довольствовалась тем, что он мог мне дать, – с достоинством ответила Пальмира.

Она уже совладала со своей болью, поднялась, отбросила белую шаль и пошла в заднюю часть лавки – прелестную комнатку, отделанную деревянными панелями, выкрашенными в зеленый цвет с золотым рисунком поверх. В комнатке царил очаровательный беспорядок – разноцветные шелка, кружева, перья, цветы. Она нашла наконец носовой платочек, вытерла глаза и устремила на обеих посетительниц полный боли и решимости взгляд.

– Мне надо съездить в Ваграм! Вы правильно сделали, что отвезли его тело туда. Ему будет там хорошо. А теперь… нам остается лишь завершить начатое Дюшаном дело. Нет, не убивать Меттерниха, конечно, но попытаться спасти принца.

Пальмира произнесла это так тихо и спокойно, как будто выкрасть узника было самым обычным делом. Мария Липона отвернулась и сделала вид, что ее необычайно заинтересовал отрез цветастой материи, лежащий на комоде.

– Вы действительно считаете, что мы можем попытаться сделать это без полковника? На нем все держалось. Что касается меня, я, кроме вас и Паскини, никого не знаю. С кем Дюшан был связан в Хофбурге и Шенбрунне?

– Я знаю, – ответила Пальмира. – Проблема в том, как получить от них сведения. Обитатели квартала быстро обнаружат исчезновение Дюшана, ведь зал для фехтования будет пустовать. Этим, несомненно, заинтересуется полиция. Вот о чем следует подумать.

– Если вы знаете этих людей, а они знают вас, я не понимаю, в чем проблема. Их просто нужно как можно скорее предупредить о том, что произошло, и тогда осведомители будут приходить к вам, сюда, а не в зал для фехтования.

– В том-то вся и трудность. У мужчин был прекрасный повод зайти туда или в кафе Корти. Полковник каждый день заходил туда, просматривал газеты, к нему приходили люди. А нам как быть? Предупредить-то я предупрежу. Сегодня я должна доставить императрице Каролине-Августине корсаж из венецианского кружева и такой же чепец. Я не стану отправлять их с посыльным, а отвезу сама и постараюсь передать записку Фрицу Бауэру, он служит в Хофбурге выездным лакеем.

– Фриц Бауэр – это его настоящее имя? – спросила Фелисия.

• Предыдущая
• 48/69
• Следующая