Недостающее звено - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/108
• Следующая

Мелодичный перезвон прервал его речи. Вслед за ним раздался голос бортового компьютера:

– Разгрузочная операция завершена, эмиссар. Судно следует далее согласно штатному расписанию.

– Покажи, что у нас еще осталось за хвостом, – распорядился Тревельян.

Анна исчезла, и в раме, что обрамляла ее портрет, появилась корабельная корма. Длинного шлейфа барж-контейнеровозов, решетчатых ферм и криогенных цистерн со спящим зоопарком там уже не оказалось, болтались лишь полдюжины емкостей с водой и сжиженной дыхательной смесью. Это был самый объемный груз, предназначенный для Пекла, для базы на горе Шенанди, что возносилась в стратосферу. Все остальное – почту, одежду, продукты и технику – хранили трюмы корабля, уже пустые на три четверти. Сравнительно с командой, трудившейся на Горькой Ягоде, раванская миссия была невелика.

Вернув на место портрет девушки, Тревельян послал ей воздушный поцелуй, распрощался и отправился к Мозгу. Следующий час он провел, беседуя с искусственным интеллектом на языке кочевников, полном рычаний и хрипов. Под конец у него разболелось горло.

Предполагалось, что транспорт выйдет к Пеклу от Горькой Ягоды за восемь прыжков. Большая часть маршрута пролегла в Провале, но, разумеется, не в его глубинах, а у границы ветви Ориона, где все же попадались звезды и блуждающие планетоиды. Не слишком часто – примерно один объект на двести кубических парсеков.

Провал тянулся гигантским изогнутым серпом между двумя Рукавами галактической спирали, ветвью Ориона и ветвью Персея. Его ширина составляла тринадцать тысяч триста светолет, и пока ни один корабль землян, кни’лина, дроми или хапторов не перебрался на другую сторону этого потока тьмы. Но с контурным приводом он несомненно был преодолим – ведь бино фаата, технологическая раса гуманоидов, сумели его пересечь на своих огромных звездолетах. Они свершали это много раз, атаковали Землю, потом ее колонии на рубежах Провала, но в этих войнах удача им не улыбнулась. Битвы, однако, были кровавыми и упорными, потери – чудовищными, и разгром фаата не мог воскресить миллионы погибших. Прошло уже семь столетий, как они исчезли, но память об их нашествии еще не подернулась пеплом забвения, а само имя фаата вызывало ненависть и страх. Возможно, по этой причине опасались летать в другой Рукав, а к тому же в собственной ветви хватало многолетних споров и конфликтов, сопровождавших рост и упадок звездных империй.

Но, если не считать фаата, таившихся за Провалом, эта область была удобной для навигации. В отсутствие тяготеющих масс прыжки через Лимб могли достигать десятка парсек, что вдвое-втрое сокращало полетное время. Стартовать от Горькой Ягоды, выйти в Провал, преодолеть большое расстояние, затем нырнуть к двойной системе Асура и Ракшаса… Этот маршрут был оптимален по всем параметрам, кроме одного: вид Провала, пересекавшего черной лентой звездные россыпи, неизбежно нагонял тоску. Правда, имелась альтернатива – сидеть на жилой палубе и не заглядывать в отсек управления. Тревельян так и делал.

После третьего прыжка корабль двигался в Провале, в двух парсеках от его границы. Конечно, этот рубеж был условностью и существовал лишь на звездных картах; если сравнить два парсека с шириною черной пропасти, вопрос о том, где находился транспорт ГР-15/4044, на границе или внутри Провала, выглядел полной бессмыслицей. Но навигация, как и другие области знаний, строилась на моделях, и Звездный Атлас с координатами светил являлся самой точной галактической моделью. Во всяком случае, по мнению бортового компьютера; если он утверждал, что корабль в Провале, с этим не приходилось спорить.

Изучив вдоль и поперек отчеты раванских миссий и зафиксировав самое важное в памяти, Тревельян практиковался в местных языках. Из всего многообразия диалектов и наречий, имевшихся на Пекле, он выбрал три, знакомые ему по первой экспедиции: шас-га – язык кочевников, язык Кьолла и торговый жаргон, на котором общались в приморских городах. Он их, в принципе, знал, но верное произношение требовало хороших вокальных данных, крепкой глотки и усиленного тренинга. Наконец его горло стало справляться с рычанием и воем, хрипом и скрежетом, и он решил перевести на шас-га какой-нибудь героический эпос, песнь о Роланде или повесть о Ланселоте Озерном. Помнилось ему, что кочевники ценят устное творчество, так что подходящий рассказ мог спасти от вертела и котла – по крайней мере, на время.

Он как раз трудился над переводом, то декламируя отрывки вслух, то заставляя Мозг откорректировать семантику, когда заверещал сигнал тревоги. Это случилось так внезапно, что Ивар подскочил и опрокинул кресло. Но сигналы звучали недолгое время и казались не похожими на вой сирены в миг опасности – видно, натягивать скафандр или бежать к спасательным ботам не было нужды.

– Получена просьба об экстренной помощи, – раздался голос бортового компьютера. – Меняю курс. Ваше согласие, эмиссар?

– Да, – пробормотал Тревельян, – конечно. Помощь в Пустоте – святое дело.

Впрочем, его согласия не требовалось, но бортовой компьютер был неизменно вежлив с пассажирами. С древних времен навигационные устройства на беспилотных зондах и транспортах программировались так, что сигналы бедствия имели приоритет перед полетными задачами; поймав их, судно шло на выручку любому кораблю, инопланетному или земному. То был безусловный рефлекс, заложенный в компьютер и побуждавший его к цепочке стандартных действий: выйти в зону сигнала, связаться с объектом, терпящим аварию, оценить ущерб, выслать ремонтных роботов и, если нужно, снабдить экипаж дыхательной смесью, водой и продовольствием. В случае, если ремонт невозможен, принять на борт живых существ, доставить их к населенной планете и следовать по заданному курсу. Тревельян отлично понимал, что эта программа будет выполняться независимо от его желания, даже если Пекло сгорит в огне и развеется прахом.

«Задержка нам некстати, – пробудившись, буркнул командор. – Что за кретин болтается в Провале? И что там могло приключиться? Пиво кончилось? Или гальюн затопило?»

• Предыдущая
• 10/108
• Следующая