Путешественник - Бенцони Жюльетта - Страница 60

• Предыдущая
• 60/76
• Следующая

Это произошло после крупной победы франко-американских сил при Йорктауне, ставшей возможной благодаря разгрому английского флота в устье реки Чесапик адмиралом Грасом и его эскадрами во главе с флагманским кораблем, доблестным «Виль-де-Пари». Бугенвиль вел себя мужественно. Но Англия, вынужденная смириться с независимостью государства, ставшего Соединенными Штатами Америки, не могла снести блестящую победу французов. И когда они, сопровождая караван судов, возвращались к Антильским островам, она бросила на них три эскадры — в общей сложности тридцать шесть кораблей, — которыми командовали вице-адмирал Родни и контр-адмиралы Худ и Дрейк Со своей стороны, Грас мог выставить лишь тридцать кораблей под общим командованием находившегося во главе Белой эскадры «Виль-де-Пари», в то время как Красной командовал господин де Водрей на корабле «Победоносный», а Синей, бывшей в авангарде, — Бугенвиль на корабле «Величественный».

Сражение происходило близ Ле-Сент, небольшого архипелага, относящегося к Гваделупе. Оно было чрезвычайно ожесточенным, и поначалу силы противников были примерно равны, но часам к девяти обстановка уже не благоприятствовала французам, которых англичане грозили отрезать от каравана и окружить. Тогда адмирал Грас просигналил Бугенвилю, приказывая ему поворачивать через фордевинд и идти к нему на помощь. Тот не подчинился, сочтя маневр слишком рискованным. Позднее он утверждал, что не заметил сигналов, в то время как многие его капитаны просигналили в ответ, что видели их, и ожидали дальнейших приказаний своего командира эскадры. Но их не последовало. Один только капитан де Гландев, командовавший «Верховным», дважды попытался помочь «Виль-де-Пари». Но ему пришлось отказаться от дальнейших попыток, потому что он был единственным в Синей эскадре.

Флагманский корабль подвергся атаке самого Родни и защищался, как загнанный кабан. Поскольку у Граса кончались боеприпасы, он приказал расплавить столовое серебро и стрелял по англичанам серебряными пулями. К шести вечера из тысячи трехсот человек не осталось и сотни боеспособных моряков. Адмирал Грас предпочел бы подорвать корабль, чем сдаться, но на борту было много раненых, и он не захотел гибели достойно сражавшихся людей. Он сдался Родни, и тот обошелся с ним с большим уважением.

Когда Грас, пробыв некоторое время в Лондоне, вернулся в Версаль, король хорошо его принял, но некстати похвалил Бугенвиля, назвав его «вдохновенным моряком», тогда как адмирал считал, что он не способен командовать эскадрой в бою. Взбешенный адмирал обратился с жалобой в министерство флота. Ошибкой его было то, что он упомянул в ней других капитанов Синей эскадры.

Военный трибунал встал на его сторону, но благодаря своему знаменитому кругосветному путешествию Бугенвиль нравился королю. Ему лишь сделали «внушение» и, разумеется, лишили командования эскадрой. Так адмирал, которого Вашингтон считал одним из великих деятелей новой Америки, попал в немилость, а Бугенвиль сохранил доверие, поскольку Людовик XVI хоть и был добрым и справедливым, но страстно увлекался географией и естественными науками, да и королева однажды заметила, что он «забавен»…

Однако молчание не могло длиться вечно, и тогда Бугенвиль заговорил сам. Улыбнувшись краем рта, он тихо произнес:

— Похоже, вы знаете о том, что случилось у островов Ле-Сент, Гийом? Правда, в то время вы были далеко от Франции…

— Великие катастрофы, как и великие победы, похожи на отскочивший от воды камень: от них расходятся круги, и вот один дошел до меня…

Мореплаватель внезапно выпрямился. С надутой физиономией и желчным взглядом он сразу постарел лет на десять.

— Адмирал де Грас всегда меня ненавидел, — проворчал он, — потому что по происхождению я — «судейский крючок», человек без роду и племени, а он граф и…

— Вы тоже теперь граф, — прервала его жена. — А мои предки, то есть предки ваших детей, всегда служили в Королевском флоте. Стало быть, вам не на что жаловаться. Что, если мы поговорим о другом?.. Приглашаю вас, господин Тремэн, пожить в нашем доме в Ла-Бекетьер, недалеко от Гранвиля. Место красивое, из окна вы сможете любоваться островами Шозе… а в ясную погоду — даже Джерси.

Взгляд ее синих глаз умолял Гийома выйти вслед за ней на легкую дорогу светских разговоров. Ясно было, что очаровательная женщина научилась избегать малейших намеков на трибунал в Л'Орьяне и не тревожить болезненные раны человека, привыкшего к овациям и всеобщему восхищению. И Тремэн без труда вступил в игру. — Буду счастлив, сударыня, и очень вам благодарен! Как вы только что заметили, я иногда чувствую себя немного одиноким в этом доме.

Когда он провожал их до коляски, Бугенвиль уже успокоился и, в последний раз взглянув на постройку, неожиданно спросил:

— Вы назвали ее домом На Семи Ветрах? Ведь так, кажется, звалась ферма вашего отца?

— У вас прекрасная память. В тот страшный день тысяча семьсот пятьдесят девятого года я поклялся когда-нибудь заново построить дом, который бы носил прежнее название, и был убежден, что иначе мне не видать счастья. Теперь это надо доказать!

— Приезжайте к нам! Обещаю вам целую коллекцию молоденьких очаровательных девушек, — сказала Флора, протягивая ему руку, на которой он запечатлел, быть может, слишком горячий поцелуй.

Он находил мадам де Бугенвиль восхитительной. Если бы только она была свободна, он тотчас попросил бы ее руки, но, судя по всему, ему не везло с женщинами: либо на них нельзя было жениться, либо они уже были замужем.

— Остерегайтесь, — сказал ее супруг, к которому вернулось прежнее хорошее настроение, — моя жена так снисходительна к другим, что наделяет грацией и красотой создания, которые их полностью лишены. Из самых добрых побуждений… Ах да, пока не забыл, вы будете в Шербурге на следующей неделе? Вам известно, что двадцать второго числа прибывает король, чтобы познакомиться с ходом строительства дамбы?

— Честно говоря, неизвестно. Во мне еще столько осталось от дикаря, и меня не слишком привлекают официальные торжества…

— Напрасно. Если вы желаете обосноваться в этой области, было бы хорошо, чтобы о вас узнали, чтобы вас должным образом преподнесли. Я мог бы представить вас королю, — прибавил он с наивной гордостью человека, сделавшего себе имя.

— Приезжайте! — мягко и настойчиво проговорила жена. — Вы доставите удовольствие нам обоим…

Когда они уехали, Гийом вновь уселся под дубом, чтобы выкурить трубку, послушать птиц, полюбоваться новеньким домом и вспомнить, с какой восхищенной улыбкой госпожа де Бугенвиль увидела его в первый раз. Какая, в самом деле, изысканная женщина, и до чего повезло этому весьма пожилому человеку, сумевшему ей понравиться! Как бы там ни было, обольщение всегда было свойственно его личности: оно было его лучшим оружием, и мало кто мог от него ускользнуть. За исключением, пожалуй, адмирала Граса.

Впервые Гийом серьезно задумался над тем, что произошло у островов Ле-Сент, где честь Бугенвиля была серьезно задета. Когда после их первой встречи с мадемуазель де Монтандр Феликс кратко и с возмущением обо всем ему рассказал, он лишь пожал плечами и подумал, что человек, способный через несколько часов обмануть доверие ребенка, вполне мог бросить ненавистного начальника на произвол судьбы. Поступок был бы честным в иных обстоятельствах, но только не на море, где солидарность безусловна, и тем более перед лицом неприятеля. Принести в жертву собственной обиде, сколь бы оправданной она ни была, человеческие жизни и корабли было недопустимо! У презренных англичан, которых Гийом ненавидел всей душой, одновременно признавая их отменными моряками, подобная ошибка привела бы виновного к смерти…

Теперь, когда прерванные отношения восстановились, можно было взглянуть на вещи с другой стороны, и Тремэн искренне пытался понять аргументы командующего Синей эскадры. Так или иначе, о трусости не могло быть и речи. Воспоминания детства свидетельствовали об обратном: начиная с расположения вождей племени Черепахи, которого он добился в нелегкой борьбе, и кончая глубоким уважением, которое доктор Тремэн питал к молодому офицеру. Помимо всего прочего, он обладал бесспорными достоинствами мореплавателя, иначе бы никакое чудо не позволило ему успешно осуществить свое великое путешествие. Что же тогда? Одно из двух: либо порочное желание победы англичан — довод, который, несмотря на дружеские отношения, уже давно установившиеся между соседями по Ла-Маншу, не выдерживал критики, — либо его явная некомпетентность как командующего эскадрой. Вести корабль и маневрировать флотом — вещи совершенно разные, великим стратегом можно родиться, но нельзя им стать. Между тем Бугенвиль, поднявшись из зала суда до неслыханного для людей его круга звания, должно быть, чересчур гордился достигнутым и был убежден, что принятое им самим высочайшее решение освобождало его от необходимости подчиняться приказам вышестоящих командиров. В любом случае то была его вина… тяжкая вина, но не Гийому надлежало быть ему судьей. Поскольку он принял этого человека в своем доме, то был обязан забыть давнишнюю историю, которая его отнюдь не касалась. Да и как было бы жаль превратить прелестную Флору в своего врага!.. Давно он не чувствовал, чтобы его так привлекала женщина, и новое увлечение удивительным образом освежало его — с тех пор как Агнес вышла замуж: чуть больше года назад!

• Предыдущая
• 60/76
• Следующая