Путешественник - Бенцони Жюльетта - Страница 49

• Предыдущая
• 49/76
• Следующая

— Еще один вопрос! Зачем вы сказали, что люди радуются моей завтрашней дуэли? А если я не выйду победителем? Меня могут убить!

— Вы молоды и полны сил. А ему далеко за пятьдесят. Так же как и мне, только ноги у него здоровые.

— Это ничего не значит. Мы будем драться на пистолетах. Говорят, он с ними умеет обращаться… — бросил Гийом небрежно.

Луи Кантен сжал его локоть со всей силой, которой у него оставалось не мало.

— Даже если его пулю направит сам Дьявол, она не причинит вам зла, потому что о вашей должен позаботиться сам Бог. Или уж вообще нельзя рассчитывать ни на какую справедливость тут, на земле!

Отныне Матильде предстояло покоиться в мягкой земле, а над ее могилой возвышался красивый каменный крест — до тех пор, пока Гийом, если Господь оставит его в живых, не построит склеп для нее, для себя самого и своих потомков. Всех, кто его сопровождал, Феликс де Варанвиль и мадемуазель Леусуа увезли в свободных экипажах вниз, на постоялый двор Ридовиля, где, как и полагается в день похорон, их ожидало солидное угощение. Еще по пути Феликс распорядился об этом по желанию Гийома. Никто не удивился тому, что он задержался на кладбище. Все прекрасно понимали, что, выполнив свой долг, человек, которому завтра предстояло рисковать жизнью ради того, чтобы душа его матери обрела покой, хотел побыть возле нее еще.

Теперь, когда сердце его успокоилось, Гийому вновь открылось великолепие северной весны, а она обещала радость. Нежно-голубое небо светилось совсем не так, как раскаленный безжалостный небосклон между тропиками и экватором. Быстрые ласточки мимолетно перечеркивали его, а на высокий конек церкви, словно на корабельную мачту, уселась чайка. Огромный куст боярышника осыпал белыми цветами могилу Матильды, защищенную от западных ветров высокими деревьями. Ее сын ощущал на лице их дыхание, в котором к жизнеутверждающему запаху моря примешивался аромат пробужденной земли. Чтобы насытиться им, Гийом сорвал галстук и расстегнул рубашку. Его рука наткнулась на подаренный Конокой волчий коготь, с которым он никогда не расставался: лишь однажды, когда кожаная тесьма истерлась и юноша чуть было его не потерял, отец Валет отдал его на несколько часов ювелиру…

Привычным движением он зажал в кулаке слегка затупившийся коготь, и он впился ему в ладонь в том же месте, что и обычно. И как всегда, волшебство на него подействовало: Гийом почувствовал прилив сил и уверенность перед тем, что на него надвигалось. Он не боялся смерти, но, достигнув ближайших целей, устремлялся к другим. Было бы так жаль, если завтра все оборвет слишком метко пущенная пуля! Конечно, его принесут сюда, и до Судного дня он вместе с матерью сможет сколько угодно любоваться декорациями, которые выбрал сам. Но сможет ли его душа спать спокойно, зная, что Рауль де Нервиль с еще большим рвением продолжит творить зло, а несчастная девушка спустится в самый ад?

Не в первый раз его мысли возвращались к Агнес после того, как он пережил гнев, вызванный ее столь странным поведением. Во время неистовой скачки до Кутанс и обратно у него было достаточно времени, чтобы подумать об их необычном свидании и вновь ощутить вкус ее поцелуя, который был свеж, как дыня, и одновременно жгуч, словно красный перец. Он был таким пламенным, что в какой-то миг ему страстно захотелось ею обладать. Даже произнести слова, которые она от него ждала. Слава Богу, он удержался, вызвав тем самым естественную досаду… Теперь он охотно все прощал, ведь в душе честно себе признался, что в иных обстоятельствах с радостью предложил бы ей руку и сделал хозяйкой дома На Семи Ветрах.

Потому, наверное, что в ней таилось что-то дикое и в то же время хрупкое…

Обходя в последний раз место, где он мечтал однажды увидеть свой дом, Гийом пришел к выводу, что суд оружия при любом исходе будет справедлив, так как определит судьбу рода Тремэнов. Если Гийом умрет, вопрос будет решен. Если он останется жив, ему придется найти идеальную продолжательницу рода, что в нынешней ситуации Гийому начинало казаться немыслимым подвигом. Ему все больше нравилась Роза де Монтандр, но она была безвозвратно влюблена в Феликса, и, судя по тому, как он только что поддерживал ей стремя, можно было предположить, что очаровательная девушка выигрывает партию…

Неожиданно Гийом протянул руку, сорвал веточку со старого дуба, который, как он надеялся, будет украшать его парк, и прижал ее к груди.

— Индейцы считают, что ты приносишь счастье, — сказал он высокому дереву. — Посмотрим завтра, правы ли они…

Он застегнул рубашку, небрежно повязал галстук и поехал к своим новым друзьям, ожидавшим его в гостинице Ридовиля… Женщины разошлись по домам, а мужчины пили и закусывали до наступления ночи. Но проспав до утра крепко, почти без сновидений, Гийом ощутил себя полным сил и был готов вместе с Феликсом отправиться к месту дуэли.

Серый холодный рассвет порозовел, окрасив ровный перламутровый атлас моря, словно голубиную шейку. Еще стоял легкий туман, но его скоро должен был развеять утренний бриз. Он стер очертания форта Татиу и придал неожиданную прелесть надменной башне Ла-Уг. Примерно полчаса назад начался отлив, и вода обнажила песчаный берег, почти в три раза расширив тонкий, заросший тамарином полумесяц, где через десять лет после Симон погибла Матильда и где со смертью повстречался Гийом.

Когда он приехал, господин де Ронделер, казавшийся еще более суровым в своем внушительном парике и черной треуголке, уже был там вместе с врачом из форта и измерял участок. Увидев двух мужчин, он поклонился и достал из кармана жилета большие часы.

— Вы пунктуальны как военный, господин Тремэн. Чего не могу сказать о вашем противнике. Я не слышу даже топота копыт, — прибавил он недовольно…

— Он, возможно, нездоров, — предположил Феликс, стараясь угодить и тому, и другому. Де Ронделер пожал плечами.

— Я бы ему этого не пожелал: его честь… вернее, то, что от нее осталось, оказалась бы смертельно оскорблена.

Волнения были напрасны. Тотчас послышался шум колес приближающейся повозки. Вскоре Нервиль и Уазкур пробрались через кустарник и спустились на песок. Тремэн со злорадством отметил, что даже слабый утренний свет выдавал возраст одного и потрепанное лицо другого. Глаза графа бегали, как у встревоженного зверя, и было видно, что он предпочел бы в этот миг оказаться в другом месте.

Чтобы избежать скопления людей, начальник форта выставил заслон из старых солдат, которых он отобрал из тех, что были не слишком покалечены, и перекрыл вход на дамбу. Это обстоятельство, нарушившее однообразие их существования, наполняло солдат радостью, и было приятно смотреть, как они, распрямив спину, стояли, опершись обеими руками на мушкеты и поставив приклад на землю между воинственно расставленных ног. По их уверенному виду чувствовалось, что они без колебания откроют огонь по любому, кто осмелится помешать встрече шестерых одетых в черное по самый подбородок мужчин, чьи фигуры на фоне светлевшего неба были похожи на крупных воронов, ожидавших восхода солнца…

Среди этих людей не было священника, несмотря на то, что один из них должен был умереть, а может быть, даже оба… Такое уже случалось. Но прежде чем явиться на место дуэли, Гийом заехал в церковь, где его ждал господин де Фольвиль. Так что он с Богом уже примирился.

В утренней тишине раздались равномерные удары звонкого колокола; все приготовления были закончены. Когда проверили пистолеты и бросили жребий, чтобы определить каждому место, господин де Ронделер сказал:

— Господа, следуя правилам дуэли, я обязан спросить вас, не желаете ли вы примириться. Я думаю, это не входит в ваши намерения?

Тремэн отказался презрительным жестом головы. Его противник ограничился молчанием, но в его взгляде чувствовался едва заметный смутный вопрос в адрес судьи, который поспешил добавить:

— Если бы вы этого хотели, знайте, что поскольку я расцениваю поединок как испытание правдой, то имел бы честь отказать вам в примирении. А теперь, господа, будьте любезны занять ваши места…

• Предыдущая
• 49/76
• Следующая