Мера любви - Бенцони Жюльетта - Страница 65
- Предыдущая
- 65/70
- Следующая
— Это касается его и Всевышнего, но пока я — его жена, буду выполнять свой долг! Ладно, Рено, хватит разговоров. Поторопитесь дать мне то, что я прошу, и, если я не вернусь, позаботьтесь о детях.
— Хорошо же, — сказал Рено. — Вы получите то, что хотите. — И он исчез из виду.
Вскоре потайная дверь снова открылась, и появился не конь, а три мула, по бокам которых свисали нагруженные корзины. На одном из мулов сидела Сара, такая спокойная, как будто бы она ехала на рынок продавать капусту.
Катрин вырвалась из круга окруживших ее людей и устремилась к ней.
— Что ты тут делаешь? Возвращайся! Ты не нужна мне! Твой долг — заниматься детьми.
— Мой долг — следовать за тобой, куда бы ты ни шла. В последний раз ты ушла без меня. На этот раз я поеду. Я буду нужна тебе.
— Я прекрасно это знаю, но дети…
— Мари позаботится о них так же, как это делала я, к тому же мадам Матильда пообещала мне помочь ей, она их просто обожает. Да и к чему эти увертки? Мы еще не умерли, и, если хочешь знать, я не собираюсь умирать и буду сражаться за твою жизнь. А теперь в путь! Жосс едет с нами?
— Что за вопрос! — откликнулся тот, пожимая плечами и посылая замку воздушный поцелуй.
— Прекрасно! А вы, — добавила цыганка, обращаясь к устроившейся на сухой траве по обе стороны дороги толпе, похожей на стадо баранов, безропотно ожидающих ножа мясника, — госпожа де Рокморель послала сказать вам, чтобы вы отправлялись на старые фермы, что виднеются вдали. Они разрушены, но там вы найдете укрытие в случае долгожданного дождя. К тому же там есть резервуар, где осталось немного воды.
Жосс помог Катрин забраться на мула, сам сел на третьего и возглавил этот небольшой кортеж, перед которым расступились повозки и скот.
— Госпожа Катрин! — крикнула Гоберта, сложив рупором руки.
Молодая женщина обернулась.
— Да, Гоберта?
— Если бы я была одна, то, клянусь вам, пошла бы с вами! Но у меня десять малышей, и я боюсь… все боятся! Вы не знаете, что такое чума!
— Нет, знаю, — ответила Катрин, прекрасно помня о своем коротком пребывании в стенах Шартра во время эпидемии. — Потому-то я и возвращаюсь. Не волнуйтесь, сорок дней пролетят быстро. Может быть, мы еще увидимся!
И, не оборачиваясь, догнала Сару и Жосса, стараясь не глядеть на этот замок, где оставила самую драгоценную часть самой себя — своих малышей, которых, может быть, ей не было суждено уже увидеть. Катрин силилась победить страх перед черной смертью и перед тем, что ей предстояло пережить, когда она заставит брата Анфима открыть перед ней двери ее дома, раньше времени превращенного в могилу.
Краем глаза Сара наблюдала за Катрин, взволнованная упрямой складкой на ее нежных губах, дрожь которых при всем усилии та не могла унять. Она не выдержала и так тихо, чтобы не услышал Жосс, прошептала:
— Как же ты его все-таки любишь, несмотря на все то, что он заставил тебя пережить!
— Не говори глупостей! Я выполняю свой долг, только свой долг! — возразила Катрин, не поворачивая головы.
Чтобы не встретить проницательный взгляд черных глаз, чью власть над собой она знала, ей еще ни разу не удалось обмануть Сару.
— Никто, даже Бог, не может требовать от женщины, принести себя в жертву и нестись на помощь отвергающему ее мужчине.
— В день нашей свадьбы я поклялась служить и помогать ему.
— Ты поклялась любить его, и, надо признать, что ты хранишь невероятную верность этой клятве. Катрин, посмотри правде в глаза. Ты просто сейчас измеряешь свою любовь.
— Какая глупость!
— Глупость? Ты так считаешь? Ведь не дурак сказал, что «мера любви — это любовь без меры». Аббат Бернар процитировал мне эти слова святого Августина, говоря о тебе.
Когда в три часа ночи они прибыли в Монсальви, было еще темным-темно. Город, словно призрак, вырисовывался на сумрачном небе. И только серый дым с красноватыми отблесками поднимался над церковной звонницей, — это дымили костры, зажженные монахами. Ветер доносил запах можжевельника. Стояла мертвая тишина, стены замка были пустынны, без привычных дозорных огней и чеканных шагов стражников. При виде своего дома у Катрин сжалось сердце: там не раздавалось ни звука, не светилось ни одно окно. Окна окружающих домов были также темны.
— Есть ли там кто живой? — перекрестившись, прошептала Катрин. — Трудно в это поверить!
— Надо пойти посмотреть, — произнес Жосс, — а для этого нам должны открыть городские ворота Монахи сочли ненужной какую-либо охрану, решив, что страх — лучшая защита, но они все-таки закрыли ворота.
Сняв с пояса серебряный витой рог, он поднес его к губам и трижды протрубил в него. Катрин задрожала. Он немного подождал и затрубил снова.
— Надо подождать, пока они подойдут, — прошептала Катрин.
— Лишь бы они не побоялись открыть.
Ожидание показалось бесконечным. Жосс в нетерпении собирался было повторить призыв, как на стсне показалось пламя факела, освещавшее черный, быстро передвигающийся к воротам силуэт. При свете факела Катрин узнала брата Анфима.
— Кто там? — раздался его неуверенный голос.
Жосс громогласно ответил:
— Знатнейшая и благороднейшая госпожа Катрин, графиня де Монсальви, которая приказывает вам, брат Анфим, открыть ворота ее города.
Монах стал заикаться.
— Го… Госпожа Катрин? Но это… совершенно, совершенно неверо… неверо… невероятно! Нас поразила чума и…
— Я все знаю! — крикнула Катрин. — И, несмотря на это, брат мой, я хочу войти. Откройте ворота, это приказ, в отсутствие отца Бернара я имею право приказывать…
Он колебался лишь мгновение, сломленный властным голосом хозяйки замка.
— Хорошо! Я иду, но пеняйте на себя, если с вами приключится несчастье…
Вскоре перед тремя всадниками открылась небольшая потайная дверь, и показался казначей монастыря, который поднял факел, освещая вход и желая убедиться, что перед ним действительно Катрин. Сидя верхом на муле, она сурово посмотрела на него:
— Вы не должны были выпускать их в такую жару.
— Хотел бы я на вас тогда посмотреть, госпожа. Сам Бог не мог бы им помешать. Увидев, как умер человек, они обезумели.
— Что вы сделали с телом?
— Мы его, разумеется, сожгли, подвергая себя опасности. В аббатстве у меня тридцать монахов, и я несу за них ответственность перед Богом.
Катрин проехала через арку и перед входом в замок наткнулась на груду бруса, преграждающего вход в него.
— А за тех, кто там, вы не несете ответственности? А за сеньора этого города, который, может быть, умирает сейчас без всякой помощи и исповеди, вы не отвечаете? Аббат Бернар не позволил бы водрузить эту страшную гору.
— Откуда вы знаете? — оправдывался монах. — Аббат Бернар тоже захотел бы спасти как можно больше человеческих жизней, по крайней мере, достойных жизней, а те, кто остался в вашем доме, — это слуги Сатаны!
— Аббат Бернар не делал бы различий, и не вам об этом судить. Идите за вашими драгоценными монахами и расчистите все это. Я хочу посмотреть, может быть, еще можно спасти мессира Арно.
Вместо того, чтобы подчиниться, брат Анфим встал, расставив ноги и скрестив руки перед огромной грудой.
— Никогда! Этим воротам суждено быть закрытыми сорок дней, так требует закон в случае чумы. Впрочем, там, должно быть, не осталось ни одной живой души. Вы, как и я, прекрасно знаете, что эта дверь выходит во двор, мы не входили туда. Никто не появился в галереях замка, никто не звал о помощи. Вы разве не чувствуете запах?
— Я сомневаюсь, чтобы вы открыли и в том случае. А сейчас я требую отворить ворота.
Нет, сто раз, тысячу раз нет!
Возмущенный Жосс, оттолкнув Катрин, схватил монаха за шиворот, но вмешалась Сара.
— Это бесполезно! Понадобились бы долгие часы, чтобы расчистить все это. Если там еще кто-то жив, надо действовать быстрее.
— Как быстрее, если нам не войти?
— Здесь не войти. Но Жосс забыл подземный ход в аббатстве, который аббат Бернар после твоего отъезда заставил продлить до самого замка. Ты этого не знаешь.
- Предыдущая
- 65/70
- Следующая
