Холодное, холодное сердце - Эллиот Джеймс - Страница 27

• Предыдущая
• 27/69
• Следующая

— Уже знаете о ней? — взбеленился Калли. — Вы продолжаете за мной следить?

— Мы следили за тобой только до тех пор, пока не удостоверились, что ты в самом деле ищешь Малика. Как только ты показался в Шарлоттсвиле, я снял наблюдение.

— Держи своих чертовых ищеек подальше от меня. Если Малик заметит их, он тут же слиняет, ищи тогда ветра в поле.

— Договорились, — сказал Грегус.

— И я хочу, чтобы ты лично и ЗДО обещали не совершать ничего грубого по отношению к Хаузер.

— Никаких проблем. У нас есть множество способов принудить ее к молчанию, если это понадобится.

— Я говорю совершенно серьезно. Лу. Если ей доставят какие-нибудь неприятности, я уж постараюсь, чтобы ты и ЗДО обедали в льюисбургской тюрьме вместе с «Бешеным» Джеком и «Звездолетом» Смитом.

— С кем, с кем?

— Неважно. Можешь мне поверить, что вам лучше обойтись без этого горького опыта.

— Обещаю тебе, что мы не сделаем ей ничего дурного, — сказал Лу. — Много ли она знает?

Калли рассказал ему об их случайной встрече и о том, как быстро, из разрозненных клочков информации, Хаузер составила правильное представление о происходящем.

— Она большая умница, — сказал Калли. — У меня не было другого выбора, кроме как держать ее при себе.

— Тогда и держи ее при себе. Пусть думает, что соберет самый сенсационный материал в своей жизни. А пока мы тут кое-что предпримем.

— Выбрось из головы эту мысль. Я не хочу иметь при себе репортера. Не хочу беспокоиться, не случилось бы с ней чего-нибудь, если я столкнусь с Маликом.

— Она может оказаться более ценным приобретением, чем ты думаешь.

— А вот у меня такое чувство, будто она шип в моей заднице.

— Она ничего не рассказывала тебе о своем прошлом?

— О своем прошлом? Да она типичная журналистка.

— Она бывший полицейский, Майк.

— Полицейский?

— Она прослужила десять лет в нью-йоркской полиции. Отмечена наградой.

Калли заглянул за угол, в бар, где Хаузер пила пиво, болтая со сверхлюбезным барменом.

— Полицейский? Сдохнуть можно.

— И очень опытный полицейский. Почти два года работала в отделе по борьбе с наркотиками, затем детективом отдела расследования убийств. Два года назад вышла на пенсию по инвалидности. Подробностей я пока еще не знаю. Но она может надежно прикрывать твои тылы.

— Полицейский? — еще раз повторил Калли. — У тебя нет никаких сведений о том, где сейчас находится Малик?

— Пока нет. Но мы над этим работаем.

— Я еду в Шарлоттсвиль. Еще раз перетряхну его дом и магазин. Может, я не заметил чего-то важного?

— Неплохая идея. Где ты?

— В гостинице «Холидей». На 29-й Северной дороге.

— Если мы что-нибудь раскопаем, я сразу же позвоню. И ты тоже позвони, если у тебя будут какие-нибудь новости... Кстати, мы тут прикрыли твою задницу, чтобы тебя не обвинили в поджоге. Это была не лучшая из твоих затей, но я тебя понимаю.

— Занимайся своим собственным делом, Лу.

Калли повесил трубку и некоторое время смотрел на Хаузер, прежде чем присоединиться к ней в баре. Он всегда гордился тем, что хорошо разбирается в людях. Он принимал ее внутреннюю твердость за свойственную репортерам циничность. И ошибался.

— Ну что, каково ваше решение? — спросила она, когда он сел на табурет возле нее.

Калли не ответил: он обдумывал, как ему поступить с ней. Прежде всего он решил отвлечь внимание бармена от расстегнутого ворота шелковой блузки Хаузер, того так и тянуло заглянуть внутрь. Калли показал на кружку с пивом, подождал, пока ему принесут еще кружку, затем вонзил в бармена такой острый взгляд, что тот Тут же перешел в дальний конец бара, где не мог слышать их разговора.

Когда его глаза встретились с глазами Хаузер, она сказала:

— Вы собираетесь искать его один?

— По-вашему, это плохая идея?

— Я думаю, что в этой ситуации у ФБР куда больше шансов задержать его.

— У них нет ни малейших шансов, — сказал Калли. — Позвольте, я вам кое-что расскажу о ФБР. Их криминалистические лаборатории, бесспорно, лучшие в мире. Их компьютерщики хорошо знают свое дело. Но их оперативная работа оставляет желать много лучшего. На бумаге у них хороший процент арестов и приговоров, но если надо задержать и осудить какого-нибудь умельца, который подделал чек на пятьсот долларов, или поставить на место безмозглого политикана, — истратьте хоть десять миллионов, вы от них ничего не добьетесь. Когда надо раскрыть какое-нибудь преступление, не организованное ими самими в качестве ловушки, они просто беспомощные дети. Их список десяти наиболее важных преступников, подлежащих задержанию, — сплошное надувательство; они включают туда только тех, чье местонахождение им хорошо известно.

Хаузер улыбнулась. Со времен работы в полиции она имела собственное мнение о деятельности ФБР. Она знала, что Калли прав. Каждая совместная с ФБР операция, которую они проводили, кончалась катастрофическим провалом.

— А что такое может сделать ЦРУ, чего не может ФБР?

— Да повзрослейте же наконец, Хаузер. Забудьте о законной процедуре. Забудьте об обычных методах получения свидетельских показаний. В крайнем случае, забудьте даже о самой Конституции. Мы можем делать — и обычно делаем — все, что хотим.

— Да, поэтому-то вы и попали в тюрьму.

Едва эти язвительные слова сорвались у Хаузер с языка, она тут же пожалела о сказанном.

— Извините. Это был удар ниже пояса.

— Нет, вы правы. Я действительно попал в тюрьму. Но игра все равно продолжалась. Любого из нас могут принести в жертву.

— Послушайте, я понимаю, к чему вы клоните. И я не цепляюсь за возможность раздобыть сенсационный материал. Но мы с вами договорились. Вы сказали, что если ваши приятели соврали и окажется, что Малик и есть «Трупосоставитель», вы отказываетесь от начатого дела и я вольна поступать, как хочу, с информацией.

— И вы считаете, что она у вас есть?

— Ее вполне достаточно, чтобы написать чертовски хороший репортаж.

— Вы ничего не опубликуете без согласия Управления. И вам ни за что его не получить. Если вы собираетесь написать о Спирко, то забываете, кто контролирует его жизнь. Сам он откажется от всего, что говорил. А если вы преодолеете это препятствие, Управление может оказать сильнейшее давление на вашу газету.

— Мой главный редактор не уступит нажиму ЦРУ. Могу вам это гарантировать.

— Ваш главный редактор и пикнуть не сможет. Все будет сделано на куда более высоком уровне. Директор позвонит в высшие инстанции, скажет, что вы основывались на недостоверной информации и интересы национальной безопасности требуют оставить в тайне все происшедшее. Вы будете дискредитированы, ваш материал пойдет в корзину, и на вас будут смотреть как на параноика.

— Мы говорим о том, как остановить убийцу-маньяка, Калли. А не о моей карьере. Если я расскажу ФБР то, что мне известно, у них будет куда больше шансов поймать Малика.

— Ошибаетесь, — сказал Калли. — Я могу предсказать, что произойдет в этом случае. Вы назовете ФБР имя Малика и скажете, что он бывший офицер КГБ, перебежчик. Управление сразу же откажется от него. ФБР начнет следить за каждым действием ЦРУ. У них не останется никакого выбора, кроме как прекратить их операцию. Без их помощи ФБР будет тщетно пытаться найти человека по фамилии Малик, который наверняка уже сменил эту фамилию на другую. Он, кстати, и предполагал, что они сразу узнают его фамилию. Представляете себе, что будет. Все ваши старания пойдут прахом. И у меня есть одно преимущество перед ФБР, — добавил Калли. — Малик ожидает, что они будут ловить его, он предвидит все их ходы и спокойно играет с ними в кошки-мышки. Он не знает только, что в этой игре участвую и я.

После долгого молчания Хаузер гневно сверкнула глазами.

— Я никогда никого не продавала, — сказала она, оскорбленная предположением, что она может выдать Спирко.

— Я только расквитался с вами. За эту вашу подколку о тюрьме.

— Я извинилась.

— И я тоже извиняюсь.

• Предыдущая
• 27/69
• Следующая