В сибирь за мамонтом. Очерки из путешествия в Северо-Восточную Сибирь - Пфиценмайер Евгений Васильевич - Страница 18

Мое удивление еще больше возросло, когда я увидел, как уселся этот якут на свою лошадь. Легко разбежавшись, он прыгнул в седло, совершенно не прибегая к помощи рук.

Мы прибыли в Средне-Колымск второго сентября. Лежащие между Верхоянском и Колымском две тысячи километров отняли у нас полтора месяца времени.

Средне-Колымск произвел на нас лучшее впечатление, чем Верхоянск. Впрочем, мы, может быть, уже просто привыкли к сибирским городишкам и после скитания по тундре рады были снова встретить людей.

В этом городе бывшей Якутской области насчитывалось в ту пору двести семьдесят три жителя, из них восемьдесят человек политических ссыльных. Благодаря своему крайнему северо-восточному положению Колымск является одним из самых суровых мест ссылки.

Начальник округа находился в это время, вместе с Герцом на Березовке. Замещавший его казачий атаман передал мне письмо от руководителя экспедиции. Оно сообщало, что труп мамонта, вопреки нашим опасениям, был найден в хорошем состоянии. Повреждены были частично лишь мягкие части головы и спины.

Мы занялись срочными приготовлениями к отъезду на Миссовую. Это — маленькое якутское селение, расположенное на Колыме, близ впадения в нее реки Березовки.

Уже через два дня мы уселись в лодки. Нам предстояло проехать триста двадцать пять километров по р. Колыме. Ширина ее в этих местах превышает километр.

В продолжение трехдневного путешествия мы делали лишь очень короткие остановки для варки пищи. Наступление ночи нисколько не мешало нам двигаться вниз по течению.

Завернувшись в шубы из оленьего меха, мы крепко спали на дне лодки. Особенно ценными оказались купленные нами, по совету двух ссыльных студентов, доходящие до колен сапоги из оленьего меха.

Оба эти студента, по своей специальности, являлись нашими коллегами[15] и охотно приняли бы участие в наших работах. Мне, однако, так и не удалось получить на это разрешение от местных властей, которые сурово, грубо и чрезвычайно недружелюбно относились к находившимся здесь против своей воли политическим ссыльным.

Над лодкой то и дело проносились стаи перелетных птиц. Гуси и лебеди на рассвете и по вечерам опускались отдохнуть и подкормиться на попадавшиеся здесь островки. Мне не раз удавалось подстреливать их из нашей бесшумно скользящей мимо лодки.

Некоторые из этих маленьких островов казались совершенно белыми благодаря количеству покрывавших их птиц. Я обогатил нашу орнитологическую коллекцию двумя белоснежными экземплярами лебедя-кликуна и тремя северными видами гусей (Anser albifrons, Bernicla brenta и Bernicla ruficollis).

Перелетные птицы спешно покидали уже места своего северного гнездования. Эго говорило о наступающей перемене погоды. Действительно, в день нашего прибытия на Миссовую пошел снег. Он не прекращался в течение трех следующих суток.

Мы поняли, что короткому северному лету пришел конец. Полярная зима вступала в свои права.

Когда перестал идти снег, установилась ясная морозная погода. Ночью температура падала до −8° Ц.

На Миссовой нам пришлось в течение десяти дней поджидать лошадей, взятых отправившимся на Березовку Герцом. У меня, следовательно, было достаточно времени для охоты, и свежий снег был мне чрезвычайно кстати.

Помимо всевозможной водяной дичи мне удалось подстрелить несколько редких здесь соколов. Они улетали уже на юг вместе с прочей перелетной птицей. Среди них мне попался почти совершенно белый полярный кречет (Falco candicans Gmel).

В лунные ночи я подстерегал песцов. Их привлекали выбрасываемые якутами на берег Колымы рыбные отбросы. Миддендорф называет этих животных „шакалами севера”. Действительно, они невероятно дерзки и прожорливы. Не успевал я при трепетном лунном свете застрелить одного из них, как вслед за ним тотчас же показывался другой, привлеченный теми же рыбными отбросами.

Промахнувшись, я заметил однажды, что испугавшееся было животное обогнуло холмик, на котором я сидел, и все-таки направилось к соблазнявшему его лакомству. За свою безрассудную отвагу оно поплатилось своей пушистой белой шкуркой.

Неподалеку от юрты мы как-то утром заметили следы волков, очевидно привлеченных сюда теми же рыбными отбросами. Но за все время пребывания в Миссовой мне так и не удалось уложить хотя бы одного из этих серых разбойников. Перед отъездом на Березовку я приготовил ядовитые приманки и поручил якуту, в юрте которого мы здесь жили, разложить их по своему усмотрению.

После восьмидневного ожидания вернулся с Березовки начальник Колымского округа. Прибывшие с ним лошади остались пастись на противоположном берегу. Он рассказал нам о том, что на Березовке в настоящее время уже чрезвычайно много снега.

Нарисованная им картина заставила Севастьянова пасть духом. Он заявил, что геологические исследования при таком глубоком снеге совершенно невозможны, и вместе с исправником вернулся обратно в Колымск.

На следующее утро, переправившись через реку, мы снова двинулись в путь верхом. Пришлось делать небольшие переходы, так как лошади были уже достаточно утомлены.

Медленно продвигались мы по болотистой вначале тайге и уже на двенадцатом километре сделали привал для ночевки.

Лежащая восточнее Колымы тайга нередко выгорает на очень большие пространства. Нам то и дело преграждали дорогу наполовину обуглившиеся и поваленные на землю стволы. На склонах гор виднелись маленькие сибирские кедры (Pinus cembra pumilo). Они были без „шишек”. Долины пестрели лиственницами, карликовыми березками, кустарниковыми ивами и ольхой.

Проезжая на третий день лиственным лесом, мы натолкнулись на следы гиганта-медведя. Каждый след равнялся тридцати пяти сантиметрам и вмещал в себе всю мою обутую в меховые сапоги ступню. Медведь, по-видимому, проходил здесь очень недавно, но ямщики уверили меня, что с этого момента прошло не меньше, чем полдня.

Мы пошли по следам и шагов через сто обнаружили место, где Мишка подкрепился белкой-летягой. Видно было, что гигант разлегся под лиственницей во всю длину своего могучего тела и с удобством пожирал свою жертву. Несколько клочков шерсти объяснили нам, кто именно попался ему в лапы.

Рис. 20.

Перевалив через последний горный хребет, мы увидели, наконец, долгожданную Березовку. Сильно извиваясь, она протекает в северо-восточном направлении через непроходимую тайгу. Это — третий по величине приток Колымы, достигает около семисот километров длины. Ширина Березовки, в среднем, равна восьмидесяти метрам. Эта типичная сибирская лесная речка весною, во время снеготаяния, далеко выходит из своих берегов.

Еще находясь на склоне горы, мы увидели внизу избу. Из трубы ее подымался голубоватый дымок. Через четверть часа мы достигли, наконец, цели нашего путешествия.

В моих экскурсиях по окрестностям Березовки меня обыкновенно сопровождал молодой ламут[16], по имени Амускан. Он жил в расположенной неподалеку ламутской стоянке и поставлял нам дичь.

Однажды я показал ему способ пользования моим новейшей конструкции ружьем. Это оружие представилось ему каким-то колдовским инструментом, и он долго не решался к нему прикоснуться. Уложив одного за другим пять глухарей (Tetrao urogalloides), я привел его в неописуемый восторг. Он выражал свое ликование радостными прыжками и громкими криками, испугавшими остальных, спокойно сидевших на соседних деревьях глухарей.

Эти птицы совершенно не боятся ружейной стрельбы, но улетают, едва только услышат человеческий голос и вообще заметят человека. Очевидно, стрельба не представляется птицам более страшной, нежели привычный для них гром.