Кинжал и яд - Бенцони Жюльетта - Страница 47
- Предыдущая
- 47/89
- Следующая
Тот же гонец вручил Франсуа д'Антрагу еще более раздраженное и угрожающее послание, которое повергло семью в ужас.
— Дочь моя, мы погибли, если вы не помиритесь с королем! — воскликнул Франсуа д'Антраг. — В таком состоянии он вполне способен двинуть против нас войска. Вы должны уступить.
— И отослать ему обязательство? — насмешливо спросила Генриетта.
— Разумеется, нет! Однако нам следует позаботиться, чтобы у вас не вырвали его силой. Послушайтесь моего совета, поезжайте в Фонтенбло к королю. Он не устоит перед вашцми слезами.
Молодая женщина передернула плечами и улеглась на софу.
— Возможно, но я не желаю плакать и умолять. Это я оказала ему честь, а не он мне!
— Неужели вы хотите, чтобы гвардейцы короля разорили дотла наше родовое гнездо?
— Это дело мужчин. У вас есть оружие, есть слуги. Вы вполне можете защищаться.
Франсуа д'Антраг вышел из себя.
— Вы рассуждаете, как глупая курица! Немедленно отправляйтесь к королю, я вам приказываю!
— А я не собираюсь подчиняться!
Неизвестно, чем могла бы закончиться эта ссора, ибо отец с дочерью не уступали друг другу в надменности и упрямстве. К счастью, Мария д'Антраг успела вмешаться и предотвратить самое худшее.
— Я сама поеду в Фонтенбло! — заявила она. — Я знаю, что надо сказать королю, чтобы он простил нас. Надеюсь, — добавила она, повернувшись к Генриетте, — ты проявишь любезность и такт, если тебя вновь призовут. И выразишь сожаление о том, что произошло. У Генриха есть недостатки, но ты изрядно сглупила! О некоторых вещах лучше никогда не упоминать… Он добрый человек, однако нельзя безнаказанно задевать его мужскую гордость.
Генриетта со вздохом откинулась на подушки.
— Поступайте, как хотите, матушка. Я во всем покоряюсь вашей воле!
Через час бывшая фаворитка Карла IX выехала из Мальзерба в Фонтенбло, чтобы броситься к ногам Генриха IV. Не случайно Мари Туше была единственной страстью покойного короля, который избрал для нее девизом слова «Чарую все», что являлось анаграммой ее имени. Ей удалось повлиять на Генриха, пустив в ход обаяние еще сохранившейся красоты и безупречное искусство убеждать. Она плакала, умоляла и столь красноречиво живописала страдания дочери, потерявшей любовь всей своей жизни, что в сердце короля пробудилось сожаление. В сущности, он сам жаждал простить Генриетту и обрести былое счастье. Подняв Марию д'Антраг с колен, Генрих IV повелел ей отправляться в Мальзерб и как можно быстрее привезти к нему свою дочь.
— Ибо без нее жизнь мне в тягость, — промолвил он.
На сей раз Генриетта не заставила себя просить. Она примчалась мгновенно и, рыдая, упала в объятия короля. Слезы были самыми настоящими, ибо она испугалась не на шутку! В течение недели любовники не расставались, скрывая свою любовь под сенью деревьев Фонтенбло. Однако Рони в это же время усердно продвигал вперед переговоры о браке короля с Марией Медичи. Генриетта знала об этом, но хранила молчание: она ждала, когда родится ее долгожданное дитя.
Как и Генрих IV, она любила Фонтенбло за красоту и покой. Но в ночь на 1 июля 1600 года разразилась ужасная гроза. Парк был почти затоплен потоками воды, постоянно гремел гром, молнии то и дело освещали черное небо. Сидя в постели, испуганная Генриетта с трудом сдерживала крик. Внезапно в окно замка влетела шаровая молния и скользнула под кровать фаворитки, которая едва не умерла от страха.
Бог помиловал ее, но ужас был столь велик, что вызвал преждевременные роды. Сбежавшиеся служанки быстро подготовили все необходимое, и, когда ребенок появился на свет, одна из женщин воскликнула:
— Мальчик!
Молодая мать радостно повторила:
— Мальчик! Я королева!
Но стоявший у ее изголовья врач покачал головой.
— Нет, мадам, увы! Это действительно мальчик… однако он мертв!
Потрясенная Генриетта д'Антраг лишилась чувств.
Теперь Генрих IV мог спокойно жениться на Марии Медичи. Впрочем, Генриетта, сознавая свою власть над ним, решила не складывать оружия и поклялась, что так просто он от нее не избавится. Брак короля не помешал ему сохранить свою связь с фавориткой, и им обоим было так хорошо вдвоем, что уже в следующем году, вскоре после венчания Генриха с Марией Медичи, Генриетта вновь забеременела. Рождение сына доставило королю большую радость.
— Какой он красивый, сердце мое, какой сильный и здоровый! Клянусь Святой Пятницей, он гораздо лучше дофина, смуглого и толстого, как все Медичи.
Генриетта д'Антраг, маркиза де Верней, лежала в постели и смотрела на короля, который поднял новорожденного к свету. Генрих улыбался и строил рожицы ребенку. Молодая мать тоже улыбалась, но любой, кто вгляделся бы пристально в ее лицо, увидел бы в этой улыбке горечь и презрение.
— Разве он может быть иным, сир? Ведь это ваш сын, плоть от вашей плоти, кровь от вашей крови.
— Дофин тоже, милая моя, дофин тоже…
— Но наш ребенок — плод любви, а это самое главное!
Уложив с бесконечными предосторожностями младенца в колыбель, Генрих IV присел рядом со своей любовницей. Генриетта выглядела прекрасной и свежей, как никогда. Октябрьское солнце 1601 года золотило ее волосы, разметавшиеся по бархатной подушке, и вспыхивало пламенем в блестящих глазах. Схватив руку, лежавшую на голубом шелковом одеяле, король покрыл ее быстрыми горячими поцелуями, а затем с сожалением вздохнул.
— Как печально, что я не могу остаться с вами, Генриетта! Мне нужно возвращаться в Лувр, хотя меня туда совсем не тянет… Но я скоро вернусь, обещаю вам.
Маркиза отняла руку и поправила растрепавшиеся волосы.
— О, разумеется, это для меня большое счастье, сир! Ваша верная служанка всегда рада вашему величеству.
Слова звучали любезно, но тон был таким холодным, что король вновь тяжело вздохнул.
— Как вы ко мне жестоки, дорогая! А ведь душа моя полна любовью к вам, и я готов исполнить все ваши желания. Знаете, я хотел бы, когда наш сын немного подрастет, взять его в Лувр и воспитывать вместе с дофином…
Генриетта, словно ужаленная, мгновенно приподнялась на постели. Глаза ее метали молнии, а красивый рот искривился злобной гримасой.
— Упаси боже, сир, чтобы мой сын воспитывался вместе с бастардами! Потому что ваш дофин — бастард! Неужели вы совсем не помните о своем обещании жениться на мне, если я подарю вам сына к концу 1600 года?
— Господи, зачем опять к этому возвращаться? С этим покончено, и изменить ничего нельзя…
— Я так не думаю! Рим может аннулировать ваш смехотворный брак с флорентийкой. Перед богом я ваша жена! Я подарила вам сына до конца 1600 года, и не моя вина, что гроза стала причиной его смерти. Только что я родила вам другого… Правда на моей стороне, и я знаю людей, которые поддержат меня, если ваше величество отречется от своего обязательства!
И вновь тяжкий вздох вырвался из груди Беарнца. Ему так хотелось жить в мире и с женой, и любовницей, но, куда бы он ни пошел — к Марии Медичи или к Генриетте, — всюду его осыпали упреками.
— Сердце мое, ведь я женат… я принес обет перед богом и людьми. Королева месяц назад родила мне сына. Вы должны смириться. И будьте уверены, что я все сделаю для нашего ребенка! Вы сами увидите…
— О! Я знаю, что ваше величество не скупится на обещания. Что ж, я буду действовать так же, как вы, и исполнять свои обещания, лишь когда мне угодно!
После рокового удара молнии в Фонтенбло, лишившего Генриетту д'Антраг надежды взойти на французский престол, ее уязвленная гордость безмерно страдала. Она вспоминала свой триумфальный въезд в Лион, когда король велел преклонить перед ней знамена, захваченные у савойцев: тогда ей казалось, что это прелюдия к грядущему браку. Но затем ее отослали в Мальзерб, чтобы Беарнец мог принять Марию Медичи! А потом состоялась их свадьба.
Правда, Генрих совсем недолго оставался рядом с итальянкой, которую считал толстой и уродливой. Он очень быстро покинул ее в Лувре и примчался в Верней, где провел восхитительную неделю с Генриеттой. Та прекрасно поняла постигшее новобрачного разочарование и удвоила ласки, тщательно скрывая свою злобу и жажду мести. Новая королева оказалась настолько непривлекательной особой, что это давало фаворитке козыри, которыми следовало непременно воспользоваться.
- Предыдущая
- 47/89
- Следующая
