Мертвый еврей - Эверс Ганс Гейнц - Страница 4

• Предыдущая
• 4/4

– Нет, – промолвил он, – так нельзя… Надо устроить маленькую выпивку.

Бутылки с красным вином были откупорены, и мы стали пить. Товарищ командовал:

Прежде всего мы споем официальную песню: «Юность заботы не знает».

И мы запели:

– …Прекрасная песня. За здоровье веселых певцов!

Да, мы пили. Одну бутылку за другой мы откупоривали и пили. И снова пели. Мы пили и пели. Мы пьянствовали и орали.

– Траурная саламандра в честь нашего тихого гостя, господина Зелига Перльмуттера! Ad exercitium salamandris, раз, два, три… Salamander ex est! Факс заканчивает. Остатки долой.

– Черт возьми, Перльмуттер, старый пивопийца, вы могли, бы по крайней мере хоть сказать prosit, раз в вашу честь воздвигли саламандру. Пей же, тихоня! – Мой товарищ поднес ему к носу стакан. – Ты не желаешь, дружок? Ну, погоди же. – И он вылил красное вино ему на губы. – Получай. Вот так. Prosit!

Служитель, уже совершенно пьяный, крякал от удовольствия:

– Хе-хе, не желаете ли покурить? – Он старательно зажег длинную Виргинию и всунул ее мертвецу между зубами. – Вино да табак – славная жизнь!

– Тысяча чертей, ребята! – воскликнул товарищ. – У меня с собой имеется игра карт. Мы перекинемся в скат. Вчетвером. Один пасует.

– Пасовать будет, очевидно, главным образом господин Перльмуттер? – заметил я.

– С чего ты это взял? Он играет так же хорошо, как и ты. Вот увидишь. Готово! Сдавай, фукс!

Я сдал карты и взял десять себе.

– Не так, фуксик. Ты даешь карты господину Перльмуттеру. Воткни их ему в пальцы, пусть он играет сам. Конечно, он сегодня немножко вял, но мы не будем принимать это в дурную сторону. Поэтому ты должен помочь ему.

Я поднял руку мертвеца и всунул ему карты между пальцами.

– Пасс! – сказал товарищ.

– Вскрыть! – провозгласил служитель.

– Большой с четырьмя валетами! – объявил я за господина Перльмуттера.

– Черт побери! Вот везет, как утопленнику.

– Объявляю открытый! – продолжал я.

– Вот ведь счастье! – ворчал мой коллега. – Этот еврей сколотил себе состояние даже после своей смерти.

Мы играли одну игру за другой, и еврей все время выигрывал. Ни одной игры не потерял он.

– Господи Боже! – бормотал служитель. – Если бы он хоть наполовину так удачно стрелял сегодня утром. Хорошо еще, что нам не придется ничего платить ему.

– Не придется платить? – вскипел мой товарищ. – Ты не хочешь платить, бесстыдная блоха? Если этот бедняк мертв, так ты хочешь улизнуть от расплаты? Сию же минуту вынимай деньги и клади ему в карман! Сколько ему следует, фукс?

Я сделал подсчет, и каждый из нас сунул по серебряной монете в карман мертвецу. Мой взор случайно упал на конверт с моей фамилией: это было приглашение, полученное мною от одного знакомого семейства; меня звали на обед, устраиваемый в мою честь по случаю дня моего рождения. Я невольно вздохнул.

– Что с тобой? – спросил меня товарищ.

– Ах, ничего. Мне просто опять вспомнилось, что сегодня день моего рождения.

– Да, в самом деле? Я об этом совсем и забыл. Prosit, фуксик! Будь здоров! Поздравляю!

– И я тоже поздравляю, – промолвил служитель.

И вдруг из угла раздался заикающийся голос:

– И я т-тож-же П-поз-здравляю!..

Стаканы выпали у нас из рук. Что это было такое? Мы поглядели в угол: мертвец по-прежнему оцепенело висел в ремнях. Тело его качалось, но лицо было совершенно неподвижно. Длинная Виргиния все еще торчала между зубов. Тонкая черная полоска крови текла сбоку по его носу и бледным пепельно-серым губам. Лишь никелевое пенсне, забрызганное кровью (он его не потерял даже при падении), слегка дрожало на носу.

Мой товарищ первый опомнился.

– Что за дикость? – промолвил он. – Мне показалось, что… Давай другой стакан!

Я достал из корзины новый стакан и налил его.

– Prosit! – воскликнул он.

– P-p-rosit! – раздалось из угла.

Товарищ схватился рукою за лоб, а затем быстро выплеснул вино.

– Я пьян, – пробормотал он.

– Я тоже… – заикнулся я и забился покрепче в угол, по возможности подальше от ужасного соседа.

– Это ничего не значит! – громко сказал мой товарищ. – Мы будем продолжать игру. Факс, сдавайте!

– Я не могу больше играть, – простонал служитель.

– Трус! Чего вы боитесь? Боитесь проиграть еще раз?

– Пусть он возьмет все мои деньги, но только я больше не притронусь к картам!

– Шляпа! – воскликнул товарищ.

– Ш-ш-шляпа… – раздалось из угла.

Меня охватил невыразимый страх.

– Кучер! – закричал я. – Кучер! Стойте! Ради Бога, стойте!..

Но тот не слышал ничего и погонял лошадей сквозь доя и мглу.

Я видел, как мой товарищ закусил себе нижнюю губу, капли крови упали на подбородок. Он резко выпрямился и наполнил снова свой стакан.

– Я покажу вам, что корпорант «Норманнии» не знает какого страха. – И он обратился к мертвому, с трудом отчеканивая каждое слово: – Господин Зелиг Перльмуттер, я сегодня убедился, что вы в высшей степени благородный студент, решите мне выпить за ваше здоровье? – и он залпом выпи красное вино. – Так! А теперь, милый Перльмуттер, я очень прошу тебя не беспокоить нас. Правда, мы все совсем пьяны! но некоторая доля понимания у меня еще осталась, и я в точности знаю, что мертвый еврей уже не может говорить. Итак, заткни, пожалуйста, глотку!

Но Перльмуттер оскалил зубы и громко засмеялся:

– Ха-ха-ха…

– Молчи! – закричал товарищ. – Молчи ты, собака, или… Но Зелиг Перльмуттер не унимался:

– Ха-ха-ха…

– Пистолеты!.. Где пистолеты?.. – Мой товарищ вытащил из-под сиденья плоский ящик, открыл его и выхватил оружие. – Я застрелю тебя, падаль, если ты скажешь еще хоть слово! – воскликнул он в безумном бешенстве.

Но Зелиг Перльмуттер продолжал каркать:

– Ха-ха-ха-ха…

Тогда тот прицелился ему прямо в лицо и выстрелил. Трахнуло так, что казалось, вся наша карета рассыплется на куски.

Но сквозь пороховой дым еще раз зазвучал ужасный хохот Зелига Перльмуттера. И долго-долго хохотал он, как будто так-таки и не хотел совсем остановиться…

– Ха-ха-ха…

..Я видел, как мой товарищ со стоном упал вперед на колени мертвецу. Я слышал из другого угла жалобное визжанье служителя.

И целые столетия ехали мы все дальше и дальше в этих ужасных, дождливых сумерках…

…Как мы приехали в лечебницу – все это я припоминаю лишь словно в тумане. Я знаю, что у нас взяли мертвеца, а заодно с ним вытащили из кареты и моего товарища. Я слышал, как он кричал и рычал, я видел, как он бил окружающих и как у него на губах выступила пена. Я видел, как на него надели смирительную рубашку и увели в больницу. Он и теперь все еще там. Врачи определили у него острую паранойю, развившуюся на почве хронического алкоголизма.

Собаку я взял к себе. Это был безобразный ублюдок. Десять лет я держал его у себя, но он все-таки не мог привыкнуть ко мне. Что я ни делал, чтобы заслужить его благоволение – все было тщетно. Он рычал и кидался на меня. Однажды я нашел его в моей постели, которую он всю перепачкал. Когда я стал гнать его оттуда, он укусил мне до крови палец. И я задушил его своей рукой.

Это было четыре года тому назад – в памятный для меня день – третьего ноября…

Теперь, господа, вы понимаете, почему это число имеет для меня такое страшное значение.

Рагуза. Март 1907

• Предыдущая
• 4/4