Валентина - Энтони Эвелин - Страница 33

• Предыдущая
• 33/65
• Следующая

Полевые госпитали были забиты до отказа ранеными и умирающими, и врачи работали при свете факелов. Звуки и запахи были невыносимы.

Макдональд отнес полковника к ближайшей палатке, и хотя он был закаленным в боях ветераном и не раз видел страшные последствия сражений, но его чуть не вывернуло, когда он оказался внутри. Весь земляной пол был покрыт стонущими и кричащими от боли людьми, стоял тошнотворный, как на скотобойне, запах крови, среди раненых двигались санитары, пытающиеся перевязать страшные раны. В дальнем конце два военных хирурга в окровавленных фартуках при мерцающем свете факелов оперировали за столом, под которым грудой лежали отрезанные руки, ноги, ладони, как в лавке мясника. К майору подошел санитар.

– Месье, у нас нет места. Стоит только вынести покойников, как опять приносят раненых. По-моему он уже готов…

– Скорее хирурга, – крикнул ему Макдональд. – Быстрее, черт возьми, – заорал он, когда тот попытался ему что-то сказать. – Не спорь со мной, или я тебе голову оторву! Веди сюда хирурга!

Он осторожно положил полковника у входа в палатку, рядом лежал мертвый кирасир, и Макдональд вытянул его за ноги наружу и оставил там. Похоронные команды собирали трупы и сваливали их в мелкие траншеи. Это единственное, что они могли сделать, физически невозможно было нормально похоронить тысячи трупов, разбросанных на поле и в лесах.

Он положил Де Шавеля на место кирасира и опустился перед ним на колени, через минуту к ним подошел хирург, вытирая руки о свой окровавленный фартук.

– Майор, двадцать человек ждут, когда я прооперирую их…

– Осмотрите этого офицера, – сердито произнес Макдональд. – Мне кажется, сердце еще бьется. Его любит император. Его необходимо спасти!

– В таком случае постараюсь. Но похоже, что он мертв. – Врач разрезал окровавленный мундир и увидел страшную рану, черную от запекшейся крови. Он поморщился и склонил голову к левой стороне груди, стараясь уловить стук сердца. Через секунду он выпрямился и поднял веко на пепельно-сером лице.

– Ну? – спросил майор.

– Он еще жив, – ответил врач. – Просто невероятно, до чего выносливо бывает человеческое тело. У него в груди пуля – да и правая рука мне не нравится – сильный сабельный удар, сейчас трудно сказать, повреждена ли кость. Необходимо извлечь пулю и прочистить рану. Санитар! Быстрее бинты и корпию! – Он повернулся к Макдональду. – Боюсь, не сможем донести его даже до операционного стола, – сказал он. – Он потерял слишком много крови, и эта пуля застряла где-то рядом с сердцем. Но когда я закончу с тем, что у меня сейчас на столе, я посмотрю, что можно здесь сделать. Сообщите, пожалуйста, мне его имя и звание, если он – такая большая шишка, мне необходимо будет внести данные в список жертв.

– Полковник Де Шавель, Императорская Гвардия, – сказал майор. – Я вернусь сюда через час.

– Лучше через два. Постараемся сделать все возможное.

Прошло больше двух часов, когда врач послал санитара посмотреть, жив ли еще полковник, и, к его величайшему удивлению, тот сообщил, что жив и даже приходит в себя. Они положили его на простой деревянный стол, скользкий и черный от крови, и сняли с него мундир. У них кончился опий, который они использовали для обезболивания, а свой скудный запас коньяка хирург приберегал для тех, кто находился в полном сознании. Де Шавель лежал без движения, меж зубов ему вставили кожаный ремень, чтобы он не прокусил язык. Тело и лицо его были серо-пепельного цвета.

Хирург извлек пулю капитана Николаева, что-то бормоча себе под нос, – она засела действительно лишь в нескольких дюймах от едва бьющегося сердца. Быстро осмотрев искалеченную правую руку, он обнаружил, что раздроблена кость. Он слишком хорошо знал, что такое гангрена при подобных ранениях, и не хотел полагаться на волю случая. Если полковнику и удастся выжить после ранения в грудь, то он умрет через несколько дней от гангрены.

Хирург отнял руку по самое плечо. Когда среди ночи в госпиталь явился майор, при нем был приказ, подписанный самим Неем, о переводе полковника Де Шавеля из полевого госпиталя в расположение штаба, если он еще жив. Когда Макдональд увидел, что с ним сделали, он от всего сердца пожалел, что не оставил своего друга умирать на поле боя.

– Так вы абсолютно уверены, что она приезжает в Варшаву? – спросил граф. Посланец, который привез в Чартац газету, кивнул. Граф уже несколько недель платил ему за то, чтобы он подробнейшим образом доносил ему обо всем, что он увидит или услышит в Чартаце, и это последнее сообщение чрезвычайно его заинтересовало.

– Я слышал, как графиня спорила с сестрой, – рассказывал посыльный. – Она говорила: «Я поеду в Варшаву, чтобы узнать, что происходит, – если он погиб, я хочу об этом знать точно. Я просто умру, если останусь здесь!»

– Ага, – воскликнул граф, – а что на это ответила княжна?

– Она очень сердилась, – ответил тот. – И сказала, что если графиня уедет из имения, то пропадет. В конце концов они поссорились, и я слышал, как графиня сказала: «Я еду. Мне все равно, что будет со мной. Я еду в Варшаву, а если понадобится, то я поеду и в Россию, чтобы его найти!»

– Прекрасно, – сказал граф. – Молодец. На, возьми. – Он отсчитал четыре монеты и протянул их посыльному. – А теперь ты должен сделать следующее – возвращайся в Чартац и поселись где-нибудь поблизости. Как только услышишь, что графиня собирается в дорогу, сразу же извести меня. А сам оставайся следить за ее сестрой.

«Я поеду в Россию, чтобы его найти». Значит они все-таки любовники, этот французский полковник и его жена. Теодор не знал, что такое ревность, он лишь испытывал бессильную злобу от того, что у него похитили то, что принадлежит ему и только ему. И еще от того, что его жена настолько влюблена в того человека, что готова покинуть свое убежище и броситься на его поиски. Даже в Россию. Это было совершенно дикое решение и совершенно не похоже на Валентину. Всегда такая спокойная и уравновешенная, даже, когда он избил ее, она сохраняла самообладание. Его больше всего злило то, что она лишилась его из-за страсти к французишке. Что же он такого сделал, чтобы пробудить в ней ответное чувство, страсть, которой так и не удалось вызвать у нее графу? Он испытывал невыносимое унижение при этой мысли, и лишь поразительная новость, сообщенная его шпионом, дала ему надежду отомстить за себя.

• Предыдущая
• 33/65
• Следующая