Философские сказки для обдумывающих житье или веселая книга о свободе и нравственности - Козлов Николай Иванович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/91
• Следующая

Игорь, ворчливо: «А если и придет, обязательно найдется или добрый дядя милиционер, или внушительных размеров тетенька, которая поставит тебя на место. Еще бы, ведь ЭТО НЕПРИЛИЧНО!»

Природа обнажена – вся. И ничего. Даже, по-моему, прекрасна. А мы всегда одеты, потому что у нас есть «Се n'est pas comme il faut!» У нас есть правила приличия. Вы не объясните мне понятно, что это такое?

Несмотря на все высмеивания, продолжает как ни в чем не бывало жить строгий Ритуал Знакомств. Да, на танцах – можно, а отошел сто метров, на улице – уже нельзя. Почему – непонятно, но все равно нельзя. Нельзя знакомиться женщине первой, даже когда это больше нужно ей, – не принято, и вот хоть извернись, но сделай так, чтобы это сделал он. На улице знакомиться прямо и открыто нельзя, обоим надо делать вид, что происходит что-то совсем другое.

Вздох от Игоря: «И не то что знакомиться, даже когда уже давно знакомы, первой звонить тоже нельзя, особенно когда поссорились. Юля поссорилась с любимым, не разговаривают вот уже несколько месяцев. Позвонить самой? Да как же так, ведь она ДЕВУШКА, а ДЕВУШКЕ не принято первой звонить. А вдруг он откажется со мной разговаривать, а вдруг… А страдать лучше? Или это такой вид кайфа – СТРАДАНИЕ?»

Детям проще: если маленькому мальчику понравится другой мальчик, он подходит к нему и предлагает играть вместе. И они будут играть вместе. Так же он подойдет и к девочке.

Дети еще душевно здоровы и знают, что знакомиться – хорошо и естественно, а быть букой и не знакомиться – ненормально и неестественно.

Зачем забывают это взрослые?

За городом, на территории одного дома отдыха, я шел от столовой к своему корпусу. Солнышко, высокое голубое небо – а навстречу мне симпатичная девушка. Я посмотрел на нее, раскинул руки и пошел ей навстречу. Она посмотрела на меня, раскинула руки навстречу мне – и мы шли, любуясь друг другом. Мы встретились, я сказал ей: «Ты похожа на удивительно красивый цветок!» (и это была правда), мы обнялись. Из репродуктора звучала музыка, мы потанцевали. Я чувствовал ее тело. Я спросил: «Как тебя зовут?» Она ответила. Когда музыка кончилась, мы тепло попрощались друг с другом и пошли дальше каждый по своим делам.

Это было, правда, на семинаре психологов. А мне кажется – так и должно быть всегда, если люди доверяют друг другу и любят людей.

А вы – любите людей?

Кажется, ничто так не пропитано Ритуалами, как приготовление пищи и, конечно, сам процесс еды. Тут все привычно – но далеко не так безобидно, как хотелось бы. Особенно страдают дети.

Вначале мама готовит заведомо больше, чем дети съесть могут, – по ритуалу Заботливой Хозяйки, потом в растерянности наблюдает, что дети всего действительно не съедают (это Ритуалом не обговорено, и тут поведение мам немного сбивчиво), но тут на помощь приходит Ритуал Заботливого Кормления, и мама мягко-настойчиво (заметьте: всегда одними и теми же фразами) упрашивает детей все-таки все доесть. Дети отбиваются, но с переменным успехом.

Все это делается на таком автоматизме, что за десятки минут, а то и часы готовки и съедания приготовленного разум у мам не включается, кажется, ни разу.

Ребенок больше не хочет есть и говорит об этом. «Ты плохо поел!» – этой фразой пользуются, совершенно не задумываясь над ее смыслом. Что значит ПЛОХО? Мало? Но мало (тем более «мало» на взгляд тревожной мамы) совершенно не значит «плохо».

Если ребенок много и с удовольствием двигается, успешно занимается спортом – и мало ест, значит, он просто все хорошо перерабатывает. Радоваться надо.

Но мама настойчиво, три раза в день приучает ребенка к перееданию, и через несколько лет «вся королевская конница, вся королевская рать не смогут его от еды оторвать». Он будет есть хорошо – много. Он будет болеть и раньше умрет – спасибо маминым заботам.

Люди умирают все. Но кто-то угасает в глубокой старости, а кто-то скоропостижно разваливается от кучи болезней.

«Хлеб ешь с маслом и колбасой, чтобы посытнее, а бутерброд надо запивать!»

С первого до последнего слова это обосновано так же глубоко, как использование настоя сушеных черных жаб против любовной привязанности.

По ритуалу, и это не обсуждается, в еду надо добавлять соль и сахар.

Если все-таки попробовать расшифровать ритуальный смысл, это делается только для того, чтобы обмануть организм, вызвать в нем искусственное желание есть еще и впихнуть в него еды побольше.

Дети садятся за стол. «Мам, дай сначала попить!» – «Нет, сначала картошка!» Почему? Отказ не мотивирован – действует просто ритуал, по которому КОМПОТ ВСЕГДА НА ТРЕТЬЕ. «Не будет после компота есть картошку?» – Ну и слава Богу, компотные фрукты полезнее.

Возможен, правда, расчет на то, что картошку он съест, потому что голодный, а компот – потому что компот вкусный. И тогда ребенок съест больше. То есть мама снова решает задачу, как бы ребенка поплотнее набить едой. Очередной – скрытый – вариант пищевого насилия.

А вот другая исходная ситуация: есть очень горячий суп и совершенно холодная картошка. Чтобы не ждать, пока остынет суп, и не разогревать картошку, я предлагаю просто всю картошку бубухнуть в суп, и будет одно блюдо нормальной температуры. Все женщины в ужасе машут на меня руками: ведь суп – это Первое, а картошка – Второе.

Убедительно, правда? Поэтому супом все обжигаются, а картошку разогревают на сковороде, насыщая канцерогенами. Зато – едят «как люди».

Я понимаю, что размышлять над тем, что делаешь, не хочется. Я знаю, что с помощью ритуалов можно не думать никогда. Но – все-таки – может быть?..

Веселый ответ моей Чуды: «Не на-дей-ся!»

Естественно, я не против ритуалов и традиций как таковых. Я очень даже за. Просто ритуалы и традиции бывают очень разные.

Вышли мы как-то «Синтоном» в поход, расположились на поляне – человек сто. Всем хорошо и весело, но вот Настя, ей восемь лет, начинает ныть и занудно требовать от мамы Кати какой-то ерунды. Катя – сильный человек и умница, пробует как-то договориться – нет, Настя хнычет и пристает. Я понимаю, каждый человек имеет право на плохое настроение, но здесь шла уже очевидная игра, в которой мама проигрывала, а дочка садилась ей на шею.

Кстати, голоса их сливались в такой чудесный унисон, что было ясно: пусть дочка запевала, но мама-то – тихая подпевала… Тем не менее воспитательный процесс я решил начать с Насти. Я подошел к ним и попробовал с ней поговорить – нет, в ее планы это не входило. Тогда, получив от мамы Кати разрешение на свободу действий, я беру Настю в охапку и несу к пруду. Чадо орет и зовет маму, но уже поздно.

Мы сели на обрывистый берег, свесив ножки над водой, и стали беседовать о жизни и о том, как вести себя можно, а как – нет. Настя пробовала капризничать дальше, но смысла в этом уже не было, потому что расклад сил в ситуации стал другой.

Мне от нее ничего не надо, а ей хочется воли. Соответственно условия могу ставить я, а не наоборот.

И я ей раз за разом спокойно объясняю, что начальник здесь – я и что в моем лагере капризничать и ныть – не принято. А кто буянит или канючит, тех относят сюда на берег, чтобы они успокоились и пришли в себя. И они не вернутся в лагерь до тех пор, пока не начнут говорить нормальным голосом и вести себя как полагается.

• Предыдущая
• 25/91
• Следующая