Чужой - Ахметов Фарит - Страница 23

• Предыдущая
• 23/27
• Следующая

Они и сегодня продолжают совершать новые преступления и занимать высокие посты.

В Ижевске я работы так и не нашел. С большим трудом меня приняли в прокуратуру Завьяловского района Удмуртии. Я стал старшим следователем. В первые недели ко мне внимательно приглядывались, стараясь держать дистанцию. По-видимому, и здесь прочитали мою публикацию в московском журнале, поэтому относились с опаской.

Прописался я у тещи, на этот раз она не возражала, поскольку подала заявление на расширение жилплощади и считала, что увеличение числа проживающих ей выгодно. Каждое утро я прибывал на автовокзал и уезжал автобусом в райцентр, что в двенадцати километрах от Ижевска, а вечером возвращался домой. Впечатление было такое, словно вся жизнь моя проходит на колесах и я вечный путешественник. Правда, маршрут оказался слишком однообразным и скучным. Зато работа скучать не давала.

Однажды вечером, когда я уже собирался домой, позвонил дежурный и сообщил, что в одном из домов деревни Чепаниха обнаружен труп женщины. Я спросил, имеются ли признаки насильственной смерти, но дежурный не мог сказать ничего вразумительного. Я все же решил взять судебно-медицинского эксперта и поехал за ним в город. Пришлось до десяти часов провести в томительном ожидании, поскольку эксперт был занят, а в этот вечер он дежурил один на всю республику. В Чепаниху мы приехали глубокой ночью.

Участковый, сообщивший о происшествии, оказался трусом — он даже не заходил в дом и о том, что там находится труп, знал со слов соседей. Дом стоял на отшибе, дверь в сенцы была закрыта на навесной замок. Я вытащил скобу и с фонариком в руках вошел внутрь. Прямо у входа лежал труп женщины, прикрытый покрывалом и подушкой. Мы с экспертом стали его осматривать.

На голове имелись три раны: теменная, затылочная и височная; кости черепа сломаны. Похоже, орудовали обухом топора. Пол и стены были забрызганы кровью. Лампочка в сенцах отсутствовала, в ходе осмотра я обнаружил ее на столе в доме. В единственной комнате все было перевернуто, на полу валялись разные бумаги. Нашлись и документы потерпевшей, она оказалась тысяча девятьсот двенадцатого года рождения. Среди документов мы обнаружили справку, из которой явствовало, что старуха получала двенадцать рублей пенсии.

Я писал протокол осмотра места происшествия почти до утра, чем вызвал недовольство эксперта и участкового. Утром я отправил эксперта в город. К обеду приехал начальник милиции с сотрудниками уголовного розыска. Конечно, лучше всего мне было бы остаться в деревне и непосредственно руководить оперативной группой. Но я должен был немедленно увезти на экспертизу предметы, изъятые с места происшествия, и присутствовать при вскрытии трупа. Необходимо было также допросить родственников потерпевшей, проживавших в Ижевске, и я уехал в город.

Утром следующего дня мы собрались в кабинете начальника РОВД. Ничего нового сотрудниками милиции добыто не было. Потерпевшая Юшкова с тысяча девятьсот семьдесят четвертого года жила в деревне одна. Трудно было определить, что пропало из дома, и все же по предварительным данным мы установили, что исчезли сушеная рыба, мед, чай, сахарный песок, конфеты, хозяйственная сумка. Допрошенные мною родственники ничего интересного следствию пояснить не смогли. Я набросал план следственных и оперативно-розыскных мероприятий по уголовному делу и выдвинул семь версий убийства.

Послав группу в деревню отрабатывать возможные версии, я остался готовить документы для назначения экспертиз. У меня в производстве были и другие уголовные дела, среди них и нераскрытые, и я не мог позволить себе работать только по одному из них.

К вечеру опергруппа привезла из деревни несколько человек для допроса. Допросив жителей Чепанихи, я распорядился, чтобы их отпустили, однако милиция собрала на них материал за мелкое хулиганство, и мужиков повели в суд, чтобы задержать на несколько суток. На милицейском языке это называется внутрикамерной разработкой, с помощью которой иногда удается добыть информацию. Вообще я против таких мероприятий, хотя формально нормы закона, как правило, соблюдаются. Жители Чепанихи были задержаны за нарушение общественного порядка: кто-то был пьян и подрался, кто-то выражался нецензурной бранью в очереди за хлебом. Но вся беда в том, что пьянство и матерщина, да еще в очереди, когда хлеб в магазин завозят раз в неделю, как это ни печально, давно стали нормальным явлением для советской деревни. Если бы не убийство, никто и никогда за такие действия их бы не наказал. В этой деревне и участковый-то появлялся раз в полгода, и то в основном летом, зимой туда можно было проехать только на тракторе, а в распутицу даже трактора вязли в непролазной грязи, и связь с внешним миром терялась.

Начальник уголовного розыска предложил снять отпечатки пальцев всех жителей Чепанихи. Я не одобрил и это мероприятие, поскольку у нас не было законных оснований подозревать всех. Кроме того, следы пальцев рук, изъятые с места происшествия, оставила сама потерпевшая, и только один след, ограниченно пригодный для идентификации, принадлежал неустановленному лицу.

Все шаблонные милицейские мероприятия почти ничего не дали, следствие топталось на месте. Надо было думать, а вот этого как раз делать никто не хотел. Все ждали распоряжений. В группу был включен сотрудник министерства внутренних дел, однако и он не проявил никакой инициативы.

Выдвинутые версии постепенно отпадали, и я решил повторно съездить на место происшествия, еще раз осмотреть дом, который мы предварительно заколотили, и поговорить с жителями. На следующий день я выехал в Чепаниху.

Осмотр дома и прилегающей территории почти ничего нового не добавил.

Сотрудники милиции утверждали, что преступник постучал в дверь и после того, как потерпевшая ему открыла и повернулась спиной, он ударил ее по голове. Для меня это было неубедительно, поскольку в ночное время суток старушка вряд ли открыла бы дверь незнакомому человеку — жила на отшибе.

— Выходит, она открыла дверь кому-то из знакомых, и он совершил зверское убийство? Но тогда у него должны были быть на то какие-то веские причины. А причин для убийства не было. У потерпевшей не было денег ни наличными, ни в Сбербанке, как не было икон или золотых изделий.

У меня складывалось впечатление, что убийство произошло случайно и что убийца был в доме, когда пришла Юшкова.

Около часа я беседовал с одной из жительниц деревни; сотрудники милиции, ожидая меня, томились от безделья в машине. Было жарко, но я пил горячий чай из грязной посуды, надеясь заслужить доверие хозяйки. Мое терпение было вознаграждено. Она рассказала о том, как в ночь, когда было совершено убийство, она слышала, как железный запор на ее воротах щелкнул. Видимо, кто-то схватился за ручку и хотел войти во двор. На вопрос, кто же мог это быть, она с трудом выдавила:

— Да сожитель Юра, приходит раз в полгода. Не знаю, откуда он и где живет, фамилия, кажется, Борисов.

Приехав в Завьялово, я послал одного из сотрудников в адресное бюро для установления точных данных Борисова, а сам отправился в прокуратуру республики. Дело в том, что в Чепанихе я вспомнил об убийстве двух одиноких женщин в деревне Новопоселенное Каракулинского района год назад. В то время я еще не работал в прокуратуре, но от коллег был наслышан об этих убийствах, которые пыталась раскрыть группа из прокуратуры республики во главе со старшим следователем по особо важным делам. В их распоряжении был даже вертолет, но следствие быстро зашло в тупик. А вспомнил я об этом потому, что, судя по рассказам коллег, дом в Новопоселенном, где были убиты обе женщины, тоже стоял на окраине деревни. Это была только зацепка.

• Предыдущая
• 23/27
• Следующая