Медный кувшин - Энсти Ф. - Страница 7

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая

— Без сомнения, я говорю так, что меня понимают все, к кому я обращаюсь, — отвечал незнакомец. — Разве ты не понимаешь моей речи?

— Теперь вполне, — сказал Гораций. — Но вы сделали какое-то замечание, которые я не понял. Не будете ли добры повторить его?

— Я сказал: «Каюсь, о Божий Пророк? И никогда не вернусь к таким деяниям».

— А-а! — сказал Гораций. — Смею сказать, вы были несколько ошеломлены. И я тоже, когда открылась крышка сосуда.

— Скажи мне, это действительно твоя рука сняла печать, о чадо милосердия и добрых дел?

— Да, конечно, это я откупорил, — сказал Вентимор, — хотя не знаю, при чем тут милосердие, потому что не имею понятия о том, что было внутри.

— Я был внутри, — спокойно сказал незнакомец.

— Значит, вы были в этой бутыли? — сказал Гораций мягко. — Как странно! — Он начал понимать, что имеет дело с помешанным азиатом, к которому надо было найти какой-то подход. К счастью, он оказался не опасным, хотя, бесспорно, был эксцентричен. Его густые волосы свисали в беспорядке из-под высокой чалмы на щеки ровного, бледно-ревенного цвета, седая борода падала тремя жидкими прядями, а продолговатые узкие глаза цвета опала, были широко расставлены слегка под углом, в них отражалось любопытное сочетание лукавства и детской простоты.

— Ты сомневаешься, что я говорю истину? Говорю тебе, что я провел бессчетные столетия в этом проклятом сосуде! Сколько времени, я и сам не знаю, ибо его нельзя исчислить.

— Я бы не подумал, судя по вашей наружности, что вы так долго пробыли в бутыли, — вежливо сказал Гораций. — Но, конечно, вам уже нужна перемена… Могу я спросить пас, если это вам не покажется нескромным, как вы попали в такое ужасное и неудобное положение? Хотя вы, вероятно, уже забыли за это время.

— Забыл?! — воскликнул тот и красноватый огонек сверкнул в его опаловых глазах. — Мудро было написано: «Пусть тот, кто ищет забвения, оказывает благодеяния, но память об оскорблении будет жить вечно». Я не забываю ни благодеяний, ни оскорблений.

«Старый джентльмен, познавший горе, — подумал Вентимор. — И в придачу сумасшедший. Приятная личность для сожительства в одном доме!»

— Знай, о ты, лучший из людей, — продолжал незнакомец, — что тот, кто говорит теперь с тобой, есть Факраш-эль-Аамаш, один из Зеленых джиннов. И я жил во Дворце Горы Облаков над городом Вавилоном, Саду Ирема, о котором ты, без сомнения, знаешь понаслышке.

— Кажется, слыхал, — сказал Гораций, как будто это есть адрес, данный в адресном столе. — Восхитительное детство!

— У меня была родственница, Бидия-эль-Джемаль, которая обладала несравненной красотой и многообразными совершенствами. И так как она, хотя и джиннья, принадлежала к числу верных, то я отправил послов к Сулейману Великому, сыну Дауда, которому предложил ее в супруги. Но некий Джарджа-рис, сын Реджмуса, сына Ибрагима — да будет он проклят навеки! — благосклонно отнесся к девице и, тайно пойдя к Сулейману, убедил его, что я готовлю царю коварную западню на его погибель.

— А вы, конечно, даже и не помышляли ни о чем подобном? — спросил Вентимор.

— Ядовитый язык самые благородные побуждения может сделать грязными, — был уклончивый ответ. — Таким образом случилось, что Сулейман — мир ему! — внял голосу Джарджариса и отказался от девушки. Более того, он повелел схватить меня, заключить в медный сосуд и бросить в море Эль-Каркар, чтобы я там оставался до Дня Страшного Суда.

— Нехорошо! В самом деле, как нехорошо! — пробормотал Гораций тоном, которым надеялся выразить сочувствие.

— Но ныне, благодаря тебе, о потомок благородных предков и добросердечный человек, мое освобождение свершилось. И прослужи я тебе тысячу лет, ни на что иное не глядя, то и таким образом я не расплатился бы с тобой, потому что все это было бы ничтожно в сравнении с твоими заслугами!

— Пожалуйста!.. Не стоит благодарности! — сказал Гораций. — Я бесконечно рад, что был полезен вам.

— В небесах, на воздушных страницах, начертано: «Кто делает добро, получит равную отплату». Разве я не Эфрит из джиннов? Итак, проси — и тебе будет дано.

«Бедный старичок! — думал Гораций. — Его голова сильно не в порядке. Теперь он вскоре захочет поднести подарок, и мне, конечно, нельзя будет принять его».

— Дорогой г. Факраш, — сказал он вслух. — Я ничего не сделал, ровно ничего, но если бы даже и сделал, то никак не могу брать плату за это.

— Каково твое имя и призвание?

— Я должен был отрекомендоваться раньше… Позвольте вручить вам мою карточку. — И Вентимор протянул ему карточку, которую тот взял и спрятал за пояс. — Это — адрес моей конторы. Я — архитектор… если вы имеет представление, что это такое. Это человек, который строит дома и церкви… мечети, знаете ли… в сущности, все, что только ему закажут.

— Воистину полезное призвание… За него платят чистым золотом.

— Что касается меня, — признался Гораций, — то платы еще не видывал. Другими словами: мне никогда не платили, потому что у меня еще не было заказчиков.

— Что это за заказчики, о которых ты говоришь?

— Ах, ну, какой-нибудь богатый купец, который хочет построить себе дом и не очень смотрит на расходы. Здесь их великое множество, только мне-то они никак не попадаются.

— Дай мне некоторый срок, и, если это возможно, я доставлю тебе такого заказчика.

Гораций невольно подумал, что рекомендация подобного субъекта вряд ли может иметь вес, но так как бедный старик, очевидно, считал себя в долгу и хотел расквитаться, то было бы не любезно окатить его холодной водой в награду за доброе намерение.

— Милостивый государь, — сказал он шутливо, — если вам когда-нибудь случится столкнуться с подобного рода заказчиком и если вы сумеете убедить его, что я как раз такой архитектор какого он ищет, — чего, скажу, доселе никто еще про меня не думал, — да сумеете направить его ко мне, то окажете мне величайшую услугу, на которую я едва могу надеяться. Но, пожалуйста, не хлопочите из-за этого.

— Это будет легче всего на свете, — сказал гость, — конечно (тут тень мучительного сомнения прошла по его лицу), если хоть часть моего прежнего могущества осталась при мне.

— Ну не стоит думать об этом, — сказал Гораций. — Если не можете, я благодарен и за доброе желание.

— Прежде всего, было бы мудро узнать, где пребывает Сулейман. Тогда бы я мог выразить ему покорность и примириться с ним.

— Да, — коротко согласился Гораций, — я бы так и сделал. И это поставил бы себе целью… Только, знаете, не сейчас. Вероятно, он в постели. Завтра утром.

— Я очутился в чужой стране и не знаю, в каком направлении искать его. До тех пор, пока я не найду его, не оправдаюсь в его глазах и не отомщу врагу моему Джарджарису, я не буду знать покоя.

— Хорошо. Только теперь идите спать, как умный старичок, — сказал Гораций успокаивающим тоном, боясь, как бы этот бедный безумный азиат не попал в руки полиции. — Завтра успеете побывать у Сулеймана.

— Я буду искать его по всем краям земли!

— Совершенно правильно. Будьте уверены, что найдете его в одном из них. Только, видите ли, бесполезно начинать сегодня: последний поезд уже давно ушел.

Пока он говорил, ночной ветер принес через площадь бой громадных часов на Вестминстерской башне, которые прозвонили четверть, а затем, после паузы, торжественным раскатом возвестили час ночи.

«Завтра, — думал Вентимор, — поговорю с г-жой Рапкин. Заставлю ее послать за доктором, чтобы поместить его под присмотр. Бедный старик в самом деле не должен разгуливать один!»

— Иду теперь… Сейчас же, — настаивал незнакомец, — потому что нельзя терять времени.

— Ах, полноте! — сказал Гораций. — После стольких тысяч лет несколько часов ничего не значат. Да вы не можете идти: теперь дом заперт. Позвольте мне проводить вас наверх, в вашу комнату, сударь!

— Нет. Я должен оставить тебя на некоторое время, о любезный юноша! Да будут счастливы дни твои, да будут равными пути твои, да низвергнутся во прах завистники твои, ибо любовь к тебе вселилась в сердце мое, если это будет мне дозволено, я приму тебя под покровительство моего благоволения.

• Предыдущая
• 7/48
• Следующая