Самак-айяр, или Деяния и подвиги красы айяров Самака - Эпосы, легенды и сказания - Страница 8

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая

Темерташ поклонился, вышел и дождался, пока ночь кончилась и стало светло. Остановились они на привал, царевич захотел вина выпить – он ведь всю ночь успокоиться не мог, говорил себе: «Если бы этот мальчик не выказал приязни ко мне и не открыл мне этой тайны, как бы я узнал, что кто-то питает ко мне такую злобу? Пришлось бы нам с братом погибнуть». Возблагодарил он бога. Только приступил к винопитию, появились оба богатыря со свитой. Темерташ стал разливать вино. Богатыри-то возмечтали, что они царевича убьют, а царевич их опередил, упрочил свое положение. Пребывал он в безопасности, но не в беспечности, все поглядывал, когда вино свое действие окажет. Оба богатыря начали невольнику знаки делать, а царевич тотчас заметил. Виночерпий потихоньку бросил яд в чашу и вошел в круг пирующих. Приблизился к Альяну, подал чашу, тот ее осушил. Он сразу чашу у него взял, яд туда бросил и передал Альяру. И этот выпил. Потом стал юноша другим наливать. Не успела чаша дойти до царевича, как оба богатыря упали мертвыми. Темерташ поклонился и сказал:

– О царевич, пусть все твои враги так вот падут с позором. Их надо обезглавить, ведь они тебе враги, а врагам надо головы рубить.

Тут царевич восхвалил Темерташа, а потом рассказал дружине, что случилось. Поднялись все и прокляли тех предателей. А царевич приказал, чтобы обоим отсекли головы. Приближенные же его сказали:

– О царевич, кто плохо поступает – по заслугам получает. Никакой обиды они от тебя не видели, сами впали во грех, а господь-то все знает!

Царевич поблагодарил всех, а Темерташу подарил красивое платье и пожаловал ему достояние Альяна и Альяра. Сделал он юношу своим личным надимом и казначеем назначил, поверенным своих тайн, положил ему особое довольствие. Пустились они снова в путь, миновали пустыню и достигли мест обитаемых.

А по ту сторону пустыни был город, который назывался Тур-Замин. Три дня они там отдыхали от дорожных тягот, а на четвертый день вновь отправились в путь, пока однажды рано поутру не открылись перед ними город и страна Чин. Вот уж они к городским воротам подъехали. Шах дал приказ опустить наружную дверь. Тогда принялись они палатки одну к другой ставить, а в городе волнение началось: жители высыпали на крепостную стену, наблюдают за пришельцами. Потом послали шаху Фагфуру доложить: мол, здесь военный отряд спешился числом в тысячу всадников, воины все отлично вооружены, богато снаряжены.

Всеми делами у Фагфура заправлял Мехран-везир, человек, умудренный опытом, много испытавший, жизнь повидавший; он как раз в это время сидел у шаха.

– О везир, кто бы это мог быть и зачем они прибыли? – спросил шах. – Пошли кого-нибудь разузнать, кто они и чего хотят.

А у того шаха был один хаджиб, умелый, и опытный, и красноречивый, а в своем ремесле и вовсе несравненный. Подозвал его Мехран-везир и говорит:

– Пойди-ка погляди, чья это дружина, откуда они прибыли, друзья это или враги, свои или чужие, надолго пожаловали или нет? И поскорее сообщи нам, чтобы мы наготове были.

Масгуль-хаджиб поклон отдал, булавой пристукнул, вышел из шахских покоев, оседлал резвого коня, выехал за ворота и поскакал в лагерь царевича.

А сочинитель сей истории рассказывает вот что.

Когда царевич спешился у ворот города Чин, Фаррох-руз, его брат, сказал ему с глазу на глаз:

– О великий царевич, братец мой ненаглядный! Хочу я тебе словечко молвить – так мне благоразумие велит, душа так просит. Коли ты не против, коли сочтешь слова мои правдивыми и полезными, тогда скажу.

– О великий и мудрый, о мой старший брат, – говорит ему в ответ царевич, – я тебе не стану противоречить, из воли твоей не выйду, ты меня старше, ты меня лучше, а уж наставления твои самые верные. Так о чем речь?

– О царевич, знай и ведай, что дело, которое ты затеял, трудное и рискованное, а жизнь дорога, нельзя ее каждый шаг опасности подвергать. Ведь все, что ни делается, совершают ради жизни, а коли жизни лишиться, какой прок от тех деяний? Поразмыслил твой брат хорошенько и решил: надобно всегда жизнь оберегать, только так и поступать. Мы с тобою очень похожи – и ликом, и оком, и волосом, и голосом, и всею статью. Никто нас различить не может, разве что слуги наши старые, но и те по платью судят, да порой ошибаются. Сама судьба велела этим воспользоваться, переодеться мне в твою одежду, сесть на твое место под именем Хоршид-шаха, а тебе преобразиться в Фаррох-руза. Да так, чтобы никто не знал об этом. Ведь когда нас приведут во дворец, явится нянька царевны и начнет свои загадки задавать. Я не смогу ответить. Нянька меня заберет, но ты-то будешь на свободе, авось что-нибудь сумеешь придумать. Если я жив останусь, ты меня вызволишь, а если убьют меня, воздашь за мою кровь и постараешься достичь своей цели. Я готов пожертвовать жизнью ради тебя.

Хоршид-шах вознес за него молитву богу, а потом сказал:

– О брат, это мое дело. Ведь влюблен я! Из-за этой любви я родной дом оставил, тебя вместе с собой невзгодам и лишениям подверг. И жертвовать собой надо тоже мне. А тебе надлежит, если со мной что случится, сообщить отцу и матери, так что будь готов отомстить за меня.

– Не я ли тебя, брат, с самого начала спрашивал – говорить мне или нет? – упрекнул Фаррох-руз. – Не ты ли молвил «говори»? Так что теперь не возражай. Надо сделать так, как я сказал, это будет благоразумно.

Выслушал его Хоршид-шах, тотчас одел Фаррох-руза в свое платье, тот вошел в царский шатер, сел на тахт, а Хоршид-шах стал почтительно возле него, и никто из свиты ничего не заметил. В это время и прибыл тот Масгуль-хаджиб. Стража, стоявшая у входа в шатер, доложила, что, мол, от богдыхана хаджиб прибыл, дожидается, какой приказ будет. Царевич приказал впустить его.

Фаррох-руз на тахте сидит, Хоршид-шах перед ним стоит, слуги и прислужники в ряд выстроились, тут и вошел Масгуль-хаджиб. Видит, Фаррох-руз сидит на тахте. Поглядел на него хаджиб, поклонился ему земным поклоном, приветствовал его как положено. Потом речь повел:

– О прекрасный юноша, царь мира Фагфур изволит спрашивать, какого вы, дай вам бог счастья, роду-племени, откуда прибыли, зачем пожаловали, по какой причине в нашу сторону завернули. Ответь нам, чтобы мы поступали в соответствии с вашими намерениями.

Когда хаджиб кончил говорить. Фаррох-руз головой кивнул и сказал:

– О почтенный хаджиб, передай мой привет шаху и скажи ему, что я – Хоршид-шах, сын Марзбан-шаха, падишаха Халеба и всей Сирии. Стало нам известно, что у шаха есть дочь, прекрасная, как звезда. Я прибыл в эту страну, чтобы посвататься к ней, ради этого приехал к шаху на поклон. Никаких других дел у меня здесь нет, я одного хочу – породниться с шахом. Коли соизволит он принять меня – поклонюсь ему в землю, почет окажу, коли нет – возвращусь домой, вот и все. Поезжай и передай это шаху.

Выслушал Масгуль-хаджиб эти слова, отдал поклон, вернулся во дворец к Фагфуру-богдыхану и сказал:

– Великий государь, сын Марзбан-шаха из Халеба приехал свататься.

Выслушал это Фагфур и опечалился. Обратился он к Мех-ран-везиру:

– Что за напасть такая: из-за этой девчонки все цари со мной рассорились! Уж лучше бы у меня совсем не было дочери, одни неприятности с нею.

Мехран-везир говорит:

– О шах, с тех пор как мир стоит, были у царей дочери и один царский род с другим то браки заключал, то раздоры затевал. А твои беды не из-за дочери, а из-за кормилицы-колдуньи, и все это по воле судьбы. Ничего не поделаешь, с этой ведьмой никто не справится: надо, чтобы истинный бог себя оказал. Прикажи украсить город, дружине вели навстречу гостю выступить – ведь он царский сын, ему подобает с провожатыми в город войти.

– Делать нечего, – согласился Фагфур. – Ну, пускай люди знают, что это ты их благодетель.

• Предыдущая
• 8/76
• Следующая