Спросите ваши души - Житинский Александр Николаевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая
– Бедный мальчик, – говорила она, посмотрев какое-нибудь награждение на Олимпиаде. – Он же не готов к этому. Они его погубят…
Часто ее предсказания сбывались.
– Кто же, по-твоему, готов к славе? – спросил я однажды.
– Только тот, кто по-настоящему не думает о ней. По-настоящему, – подчеркнула мама. – А это очень непросто. Когда тебе начинают говорить, что ты звезда или гений – этому очень легко поверить. Но верить этому нельзя!
– А честолюбие? Желание победы? Успеха? – не сдавался я.
– Победить себя важнее, чем соперников, – сказала мама.
Я шел к ней по грустным коридорам огромной больницы. Навстречу мне попадались больные в блеклых одеждах – каких-то халатах, пижамах с выцветшими инвентарными номерами. И лица их были такие же, как их халаты, – помятые, блеклые, угасающие.
В их глазах я видел глубоко запрятанный страх.
Я словно слышал шепот их встревоженных душ, готовящихся покинуть эти ненадежные усталые тела, свои износившиеся пристанища, чтобы найти себе новые обители. Этих душ мы довольно нагляделись, пачками отправляли их туда и сюда, всаживали в стаи тараканов, обращались с ними довольно бесцеремонно, ни разу, в сущности, не пожалев их.
За что?
За необходимость расставания с теми, кого они одухотворяли, кого награждали желаниями, чувствами, красками жизни, чтобы в какой-то момент отлететь, упорхнуть от них навсегда.
Это ведь трагедия – быть бессмертными.
Мама сильно похудела за тот месяц, что я ее не видел. Я понял, что надо готовиться к худшему. Глаза ввалились, остро обозначились скулы. Она, как это ни удивительно, стала выглядеть моложе, но это была странная, болезненная моложавость.
Лишь страха не увидел я в ее взгляде. Она была сосредоточенна и спокойна. Она все уже про себя понимала.
Я попытался ее развеселить, рассказывая о незадачливых претендентах на души великих, о наших уловках и подставках, она улыбалась и даже посмеивалась, а потом сказала тихо:
– Женя, уходи оттуда.
– Это заработок, мама… И это… довольно любопытно. Меня знают, берут интервью.
– Вот это и ужасно. Нельзя зарабатывать на душах.
– Но это же все фантастика! Никаких душ нет! Мы придумали цирковой номер! – оправдывался я.
– Души есть. И ты это прекрасно знаешь.
Ну да, конечно. Я их видел в тараканах. Но не говорить же об этом маме. Скрытую, действительную часть работы с душами она не знала, она лишь читала газеты об аттракционе «Спросите ваши души».
– Ступай, Женя, – сказала она наконец. – Я устала. Больно… Прощай, мой мальчик, и больше не приходи.
– Но мама…
– Я сказала, – она прикрыла глаза.
Уходя, я встретился с лечащим врачом.
– Прогноз неблагоприятный, – сухо, с каким-то даже удовольствием, произнес он. – Болезнь слишком запущена.
«Болезнь слишком запущена», – повторял я по дороге. Слишком запущена…
И уже не понимал, у кого она запущена – у меня или у матери.
Я заехал к отцу и рассказал о встрече с мамой. Отец мой – нелюдим, молчальник, угрюмый отшельник – лишь смотрел в угол не мигая. У него никого не было, кроме матери, даже нас с сестрой он не подпускал к себе никогда.
– Как несправедливо… – проскрипел он. – Я должен был уйти раньше.
Дома меня встретил лишь попугай Мамалюк со своим приветствием.
Не успел он его прокричать, как в дальнем конце коридора, словно эхо, кто-то повторил нараспев:
– Спросите ваши души…
Так просят подаяние.
Я еще не успел закрыть дверь в нашу комнату и вернулся в коридор, чтобы разглядеть там в полутьме соседку Полуэктову, которая шла по коридору, воздев обе руки к потолку, и повторяла:
– Спросите ваши души… Спросите ваши души…
Она была в таком же халате, как те больничные, а руки у нее были белые-белые и тонкие. И совсем опрокинутое лицо.
Из своей комнаты выглянула бабка Морозова и подмигнула мне:
– Тронулась милочка. А я говорила…
И скрылась.
Глава 15. Скандал
Сигма вернулась в тот день поздно вечером, не сказав, где она была. Но настроение у нее было мрачное. Да и мне было не очень весело. Так мы и сидели по углам, стараясь чем-то себя отвлечь, пока мне не вздумалось спросить:
– Ты про Полуэктову в курсе?
Сигма подскочила, как ужаленная, и с ходу принялась орать:
– Чего вы ко мне прицепились с этой Полуэктовой?! Я тут при чем?! Мало ли у кого крыша едет! У меня тоже крыша едет, может быть!
– Да кто прицепился?
– Кто, кто! Костик сначала, теперь ты. Непротивленец, блин! Приходит мне проповеди читать. Отстаньте все!
– Да пожалуйста…
Мы оба надулись и больше не разговаривали.
Спать Сигма легла на своей половине. Она уже давненько не спала со мной в одной постели. Я заснул, но вскоре проснулся, почувствовав ее прикосновение. Сигма была рядом. Она прижималась ко мне, ее бил озноб.
– Мне страшно, Джин, – шептала она. – Они здесь летают… Их много…
– Кто? – не понял я.
– Души… Много душ… Они как во2роны…
Я обнял ее, пытаясь согреть. Так мы и уснули в обнимку.
Но приключения на этом не кончились. Посреди ночи я проснулся от каких-то непонятных звуков. Сигмы рядом не было, из-за шкафа, отгораживающего ее половину, выбивался свет. Я тихо поднялся, подошел к шкафу и выглянул из-за него.
Сигма в ночной сорочке, стоя на коленях на голом полу, сосредоточенно занималась следующим делом. Она держала в одной руке банку с тараканами (это была банка демократических тараканов), а в другой – свой тапок. Второй тапок был на ней.
Она вытряхивала из банки тараканов порциями по пять-шесть штук и, пока они разбегались по полу, успевала тапком всех их раздавить. После чего выпускала следующих.
Она была так увлечена своим занятием, что не заметила меня.
С минуту я оторопело наблюдал за нею, чувствуя, что во мне поднимается протест против этого зверского избиения тараканов, трупами которых был буквально усеян пол. Все же это были мои питомцы – славные демократы, построившие маленькое авторитарное общество с моею помощью. Они гибли под тапком молча и бессмысленно. Нынешний их правитель еще держался за стенки банки, но ему оставалось недолго ждать. Сигма трясла банку все ожесточеннее.
– Зачем ты это делаешь? – наконец спросил я.
– Я выпускаю души. Не мешай, – ответила она, даже не повернувшись ко мне.
– Но это же… мои тараканы, – я не нашел сказать ничего лучше.
– Во-первых, тараканы общие, Джин! – Сигма, воспользовавшись тем, что я проснулся и ей уже не нужно давить тараканов тихо, громко прихлопнула тапком очередного таракана, так что мне стало почти физически больно. – А во-вторых, они паразиты и отморозки. И душам нечего в них делать. Они от этого портятся.
– Кто? Тараканы?
– Души! Ты не знаешь, а я знаю.
И она лишила жизни еще одного таракана, уже почти убежавшего под шкаф.
– Ты садистка, – сказал я. – Оставь мне хоть парочку.
– Каких тебе? – деловито спросила Сигма, заглядывая в банку. – Тут еще остались детский писатель, капитан дальнего плавания, зубной врач и несколько продавцов и барменов.
– Оставь детского писателя… Ну и девушку из барменов.
– О’кей! – Сигма вытряхнула лишних, включая вождя, который был капитаном дальнего плавания в прошлом, и они в ужасе побежали к спасительному шкафу, надеясь укрыться под ним.
Но Сигма перебила их тапком быстро и ритмично, будто играла на ксилофоне. Души вылетали из тараканов легко и непринужденно, как бабочки из коконов.
В банке остались лишь два помилованных мною таракана.
– Теперь эти, – сказала она, придвигая к себе банку с коммунистами.
– Ты совершенно зря убиваешь их таким зверским способом, – заметил я. – На кухне осталась бутылка с дихлофосом после тех теток.
– Это мысль, – сказала Сигма и отправилась в кухню прямо в ночной рубашке.
Честно скажу, когда Сигма брызнула в банку с тараканами-коммунистами дихлофос, я почувствовал себя доктором Геббельсом. Вряд ли мой способ был более гуманен, чем убийство тапком, хотя применять термин «гуманизм» к тараканам вроде бы странно. Но нет! В них же хранились человечьи души!
- Предыдущая
- 23/26
- Следующая