Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич - Страница 44

• Предыдущая
• 44/91
• Следующая

Партию милиционера пел отсутствующий Мулин. Значит, теперь должен был петь я. Мне даже интересно стало, что из этого выйдет.

– Следите за мной, – сказал композитор. – Я дам знак и вы споете: «Следуйте за мной!»

– На какой мотив? – спросил я.

– Все равно! – махнул рукой композитор. – Тут уже не до мотива.

– Меня публика узнает, – сказал я. – Я им лекцию о физике читал, а тут вдруг пою...

– Леша, прилепи ему усы, – сказал композитор.

Пока мне прилепляли усы и напяливали фуражку, поэт и футбольный комментатор уже закончили. Я взглянул в дырку на аудиторию и увидел, что она переполнена. Это комментатор постарался. Ответственный вышел и объявил сцену из оперы. Публика потихоньку стала расползаться.

Композитор сел за фортепиано и заиграл. Леша с партнершей запели. Текст Леши был совершенно уголовный. Певица его задушевно увещевала. Я должен был вступить после слов: «Нужно было расколоться, но нет, не могу».

Они попели минут десять, и Леша красиво исполнил:

– Нужно бы расколоться, но нет, не могу...

Я выпрыгнул на сцену, как чертик из коробочки. Есть такая детская игрушка на пружинке. Публика насторожилась, увидев милицейскую фуражку. Я раскрыл рот как только мог, чтобы пропеть свое слово, и тут у меня отвалились усы.

– Я же тебе говорил, что он все врал про физику! – закричал в первом ряду какой-то голый молодой человек. – Он артист!

Я поспешно поднял свои усы и приложил их обратно к губе под носом. Придерживая усы одной рукой, я рявкнул голосом Шаляпина:

– Встаньте!

Старушки в аудитории поспешно вскочили на ноги.

– Да я не вам! – сказал я, обращаясь к старушкам. Они продолжали стоять, как заколдованные.

Певец Леша встал и посмотрел на меня исподлобья.

– Двинь ты ему и чеши! – посоветовал певцу тот же парень.

Певец пошел на меня, как медведь. Не знаю, может быть, так и полагалось по либретто. Но мне это не понравилось. Я отступил на шаг и провел рукой по бедру.

– У меня пистолет, – пропел я. – Он заряжен.

– Врет! – убежденно выкрикнул парень.

Композитор от растерянности продолжал наяривать на фортепиано. Старушки скорбно молчали. Я ужасно разозлился, что мне этот тип не верит, вытянул указательный палец в виде пистолета и громко пропел:

– Кыхх!

Леша, видимо, был настоящим актером. Он жил по законам сцены. Поэтому он без звука рухнул на пол. А я совсем вошел в азарт.

– Ну, кого еще? – заорал я и повернулся к композитору. Тот прекратил играть и поднял руки вверх. Все старушки тоже подняли руки вверх. Голая молодежь была в восторге.

– Следуйте за мной! – победоносно закончил я, повернулся и ушел.

За мной последовали композитор и певица. Леша продолжал с минуту лежать для убедительности, а потом встал, раскланялся и тоже ушел. Старушки, крестясь, принялись покидать аудиторию.

Бедный Мулин, вероятно, кусал себе локти, когда услышал об этом моем триумфе. А композитор сказал, что я рожден для оперной сцены.

Раздался звонок, и я открыл дверь. На пороге стоял мужчина в шлеме мотоциклиста. Он вызывающе посмотрел на меня и сказал:

– Я ваш сосед снизу.

– Очень приятно, – сказал я.

– А мне не очень приятно, потому что у меня течет.

– Что именно у вас течет? – предельно вежливо осведомился я.

– Вода. С потолка. Я приехал, а она течет. Вот пойдемте, посмотрим.

Я охотно согласился, хотя при желании мог представить себе, как она течет.

Мы спустились на восьмой этаж. По лестничной площадке прохаживался какой-то тип в пижаме и шлепанцах.

– Акт будем составлять или как? – спросил он мотоциклиста.

– А что такое?

– Вчера молотком стучал, а сегодня протечка. На мотоцикле разъезжаешь, а у меня два часа течет. Долото куда-то запропастилось, а то дверь тебе надо было сломать, вот что!

– Значит, и у вас течет? – обрадовался мотоциклист. Я тут ни при чем. Это все девятый этаж! Посмотрим сначала у меня, а потом к вам.

Потолок у мотоциклиста был красивый, как акварель. Он плакал крупными, увесистыми слезами.

– Побелка пятнадцать рублей, мытье полов – пять, – резюмировал Седьмой этаж.

Я мысленно умножил на два, и мы спустились ниже. В квартире на седьмом этаже шла оживленная полемика, в которой участвовали хозяйка с шестого этажа и жена типа в шлепанцах.

– Вот он! – сказали Седьмой и Восьмой, вводя меня в квартиру, как арестанта.

– Господи! Что за люди! В такой момент! – сказал Шестой этаж. – У нас же дитё купают! Оно же простудиться может!

На ходу оценив ущерб, мы двинулись на шестой этаж. Купание было в полном разгаре. Всем пришлось включиться. Мотоциклист следил за температурой воды. Седьмой этаж давал советы, а я поддерживал головку дитя на нужном уровне.

Вокруг было очень много воды.

– А что это пятый этаж молчит? – задумчиво сказал тип в шлепанцах, посмотрев на пол. Судя по количеству воды на полу, поведение пятого этажа, действительно, представлялось загадочным.

Шестой этаж, довольный результатами купания, выдал нам сухую обувь, и мы пошли дальше.

Пятый этаж сидел с зонтиком перед телевизором и смотрел футбол.

– Как на стадионе! – крикнул он нам. – Присаживайтесь! Плащи есть? «Зенит» выигрывает!

В перерыве мы ели сосиски и пили кофе. «Зенит» выиграл. Меня растерли скипидаром и одели в чистую сухую сорочку. Сорочка оказалась весьма кстати, потому что на четвертом этаже праздновали свадьбу. Молодые в плащах болонья сидели во главе стола и были счастливы.

– Я так люблю, когда осень и дождь. И падают листья... – призналась мне невеста. Она с любовью посмотрела на жениха. – Он у меня такой хороший, замечательно все организовал, правда?

Седьмой этаж в пижаме произнес очень теплый тост. Я даже не ожидал. Второй и Третий этажи тоже оказались в числе гостей, и, когда все кончилось, мы пошли прямо на первый.

Первый этаж, маленький белый старичок, сидел на диване, поджав ноги. Он смотрел на пол. На полу были расставлены тазы, кастрюли и банки.

– Вспоминаю молодость, – сказал он, снимая шлем с мотоциклиста и подставляя его под капли. – Наводнение двадцать четвертого года. Я, молодой, сильный, несу по Васильевскому – представляете? – свою барышню... Радикулит схватил, но, как видите, живу. Здравствую, так сказать...

Кажется, Экзюпери сказал про радость человеческого общения. Когда старичок дошел до второй мировой войны, тип в пижаме посмотрел на потолок и сказал:

– Чего это она не останавливается?

– Да-да! – сказал старичок. – Пожалуй, надо пойти сказать, чтобы закрыли кран.

– Кран? – спросил я. О кране я как-то не подумал.

И мы все вместе отправились закрывать кран. Старичка мы несли на руках, потому что лифт, как всегда, не работал.

Шеф поймал меня в коридоре и сказал, пряча глаза:

– Вот что, Петя... Кафедра решила дать вам дипломанта. Пора вам попробовать свои силы. Я вас рекомендовал. Времени, правда, в обрез, но, я думаю, вы справитесь.

Разговор этот, между прочим, происходил в начале декабря, когда до защиты дипломов оставалось два месяца. Поэтому я насторожился. Шеф разъяснил, что в силу ряда причин дипломант на старом месте кончить работу не может. Излучение там какое-то, неприятное для здоровья. Поэтому нужно взять теоретическую тему и быстренько что-нибудь состряпать. Вот в таком разрезе.

– Идите, – сказал шеф. – Я ее послал в лабораторию, она вас там дожидается.

«Она! – подумал я. – Два месяца! Теоретическая тема! Попробуй тут попробовать свои силы!»

Дипломантка сидела на краешке стула, тихая, как мышка. На коленях она держала портфель.

– Ну, – бодро начал я, – будем знакомиться!

– Надя, – сказала она, поднимаясь.

– Петя, – проговорил я упавшим голосом, потому что ряд причин, о которых упоминал шеф, обнаружился сразу с убийственной отчетливостью. Собственно, ряда причин не было. Одна была причина. Живот у новой дипломантки был, извините, как первый искусственный спутник, такой же круглый. Только без антенн. Чувствовалось, что она, как говорится, готовится стать матерью. И довольно скоро.

• Предыдущая
• 44/91
• Следующая