Черный амулет - Жиров Александр - Страница 46

• Предыдущая
• 46/48
• Следующая

Оставшись наконец один, Кофи плотно закрыл оба окна. Крутанул регулятор кондиционера в сторону большего холода. Через десять минут в спальне станет прохладно. Привычно, как в комнате общежития.

Тогда можно будет уснуть.

Барабанная дробь разлеталась по окрестностям. Там-там-татата, там-тамтатата, там-там-татата… Пять пар барабанщиков стояли друг против друга у подножия холма, на котором народ фон кремировал своих умерших. Мелькали черно-розовые ладони. Извивались гибкие тела. Рассекали воздух конические палочки.

Население деревни за годы дружбы с Советским Союзом резко увеличилось.

Площадка с племенным дубоподобным деревом уже не вмещала желающих. Поэтому еще великий Нбаби отвел для массовых шествий и манифестаций невысокий холм между хлопковым и ямсовым полями.

Жители в лучших галабиях толпились вокруг Священного холма. Сегодня никаких футболок, джинсов и шортов с сарафанами. Только национальная одежда, и никакой обуви!

Близ холма торчал шест, который символизировал оставшееся на центральной площади племенное дерево. По случаю празднования Дня Возвращения Вождя на шест были вывешены маски всех идолов народа фон, а выше прочих – маска Солнечного бога.

Жестокое солнце в тропиках. Даже на пороге октября. Боятся и почитают его африканцы. Скрестив руки на груди, стоял под шестом молодой вождь Кофи Догме.

«Там-там-татата, – гремело в двух шагах от него, – там-там-татата!»

Люди ждали и пропитывались ритмом.

Ноги непроизвольно притопывали. Вращались покрытые татуировкой животы.

Тряслись головы и груди. Звенели праздничные кольца – по килограмму колец в каждом ухе бритоголовых женщин.

Внезапно все стихло. С одной из сторон холма толпа расступилась. Из деревни двигалась процессия.

Во главе важно выступал главный колдун деревни Губигу. Горбатый Каплу. Его искривленные старостью руки сжимали над головой два ритуальных ножа. Каждый полуметровой длины.

Горбатый колдун описывал ножами восьмерки. Белые праздничные полосы на широком лице придавали ему особенно зверское выражение.

Острейшие лезвия пролетали в считанных миллиметрах от пальцев и головы колдуна. Он напоминал дирижера симфонического оркестра и одновременно каратэку с нунчаками. Вечерние лучи отскакивали от стали в глаза собравшимся, делаясь солнечными зайчиками. Люди вздрагивали.

Следом за Каплу мужчины в головных украшениях из цветных хлопковых нитей вели быка. Можно было подумать, что вся сила животного ушла в рога. Не в коня корм.

Африканские травы, усваиваясь, превращались не в говядину, а в чудовищные лопасти на головах. Каждый рог имел две ладони ширины и больше метра длины.

Всякий знает эту африканскую породу.

Невысокие животные с огромными саблеобразными рогами редко бывают хорошо откормлены. Не растут в Африке клевер с тимофеевкой. Туго в Африке с выпасами. Туго и с комбикормом. Даже ноги у саблерогих быков кривые: каждый в телячьем возрасте переболел рахитом.

«Н-да, животноводство у нас здорово запущено, – скептически подумал вождь. – Бык такой, что сейчас сам грохнется. Без помощи колдуна…»

Появление процессии у подножия Священного холма вызвало крики радости. Голод не тетка. Немедленно отыскались помощники с большими глиняными сосудами. В Губигу издавна, еще со времен пальмовых хижин, была гончарная мастерская, где работали женщины.

Бычок словно что-то понимал в происходящем и беспокоился. Четверо погонщиков дубасили его увесистыми палками по торчащим ребрам.

Кофи повернулся к шесту, который обозначал племенное дерево, простер руки к маске Солнечного бога и повалился на землю.

Затем рухнул, как подкошенный, горбатый старик.

Потом погонщики изможденного быка и ассистенты с сосудами.

Дружно взмахнув палочками, пали ниц десять барабанщиков.

И наконец залегла вся деревня.

Люди не сводили глаз с раскрашенных масок и умоляли их быть снисходительными. Люди поглядывали на колдуна и умоляли его быть расторопнее. В животах урчало. Один бык стоял и отгонял хвостом несколько по-осеннему злых мух.

Первым не по годам проворно вскочил старый Каплу. Корча страшные гримасы, бросился к несчастному животному.

Степенно, исполненный чувства собственного достоинства, поднялся с земли представитель племенной аристократии молодой вождь Догме.

Спустя мгновение все были на ногах.

Барабанщики затеяли мелкую и тихую сбивку, которая, однако, быстро прибавляла в громкости. Главный колдун скакал перед быком. Торчал из-под галабии его горб.

Бык отвечал довольно тупым взглядом.

Лишь размахивал хвостом, отгоняя немногочисленных мух. По дороге сюда бык волновался, крутил рогатой башкой, думал: там, куда ведут, накормят или не накормят?

Оказавшись в центре внимания, бык понял: не накормят. Сами голодные.

Перед таким быком можно поставить настоящего испанского тореадора с настоящей ярко-красной мулетой. Все равно коррида не получится.

Около тысячи пар карих глаз напряженно следили за происходящим. Основной интерес вызывали два объекта.

Страшные лезвия в руках Каплу.

И рельефно выделяющаяся на бычьей шее артерия.

Погонщики повисли на саблеобразных рогах. Прочные пальмовые веревки спутывали кривые передние и кривые задние ноги. Ассистенты протягивали глиняные тазы.

В последний раз молнией сверкнул нож колдуна под испепеляющим взглядом Солнечного бога. И вонзился в шею быка.

Из артерии, которая рельефно проступала под темной шкурой, хлынуло. Бык дернулся. Глаза его округлились и приготовились выпасть из орбит.

Барабанщики замерли. Народ фон, как один человек, испустил вопль восторга.

Животное удержали. Кровь лилась в подставленный сосуд. Жители Губигу сглатывали набегающую слюну. Они испытывали танталовы муки. Однако процедура есть процедура.

Размахивая окровавленным ножом, Каплу совершал ритуальные прыжки. Вернее, обозначал их. Годы давали о себе знать. Если прежде он взлетал, как резиновый черт, то сейчас едва отрывался от земли. Так шест с масками заменял племенное дерево.

Непрестанно выкрикивая слова заклинаний, колдун то подбегал враскоряк к сосуду с кровью и подставлял руки под струю. То подпрыгивал вверх, размазывая кровь по лицу. То бегал вокруг шеста, обмазывая кровью маски идолов.

Перепачкав очередную маску, он орал:

– Бог Земледелия принял жертву!

Народ фон, испытывающий свинцовую усталость от сельскохозяйственных работ, дружно повторял:

– Бог Земледелия принял жертву!

От горячей бычьей крови где-нибудь в России поднимался бы пар. Горячая кровь, холодный воздух. В тропиках если пар и поднимается, то над ядовитыми болотами. Да над действующими вулканами. Которых, к счастью, нет в окрестностях Губигу.

Наконец бык истек кровью. Погонщики отпустили саблевидные рога, и животное рухнуло под оглушительные вопли собравшихся. В нем было, пожалуй, килограммов двести пятьдесят. Может, даже все триста.

Да, мясо костлявое и жилистое, но предназначено оно не на антрекоты с бифштексами, а для огромного чана, который служил некогда белым людям непонятную службу, а после стал главной посудой деревни Губигу.

Наваристой, сытной похлебки хватит на полтора дня всей деревне. Двести грамм чистой говядины достанется каждому. Вот так сюрприз!

Четыре раза в год люди из бенинского буша едят мясное до отвала. Это случается в праздники Первого, Второго, Третьего и Четвертого урожаев. И вот неожиданная радость. Будто удачно поохотились. Пятый раз – пускай не до отвала, но мясо!

Молодой вождь прекрасно знал, что русские, как и многие другие белые люди, снимают в год всего два урожая, но едят мясо ежедневно. У этих белых все очень странно.

Колдун продолжал изображать скачку.

«Словно якутский шаман, который наелся супа из мухоморов», – усмехнулся про себя вождь.

– Бог Зеленой реки принял жертву! – кричал Каплу.

– Бог Зеленой реки принял жертву! – вторил ему народ.

• Предыдущая
• 46/48
• Следующая