Черный амулет - Жиров Александр - Страница 37

• Предыдущая
• 37/48
• Следующая

«Рафик» опергруппы угрозыска затормозил возле дома Кондратьевых под хлесткими струями дождя. «16 сентября – природа работает точно по календарю», – подумал капитан Ананьев, помогая Кате выбраться из машины.

Под козырьком подъезда кучковались Ганя, Фоня и Пуня. Остальные пенсионерки в дождь сидели на кухнях с любопытными носами в окнах, но три их предводительницы позволяли себе роскошь уходить в дом лишь с наступлением темноты, независимо от погоды.

Ни на кого не глядя, Катя вошла в подъезд. Следом – следователь. Зазвучали в гулком сыром мраке шаги. Старушки – были вознаграждены за выдержку. Не всякий день такие гости подкатывают.

Первой открыла рот Фоня:

– А ти правда сказывають, Ленка с Васькой-то Кондратьевым числются без вести пропавшими?

– Ленку, так ту точно с субботы не видать, – подтвердила Пуня. – А Васька – помните, девочки? – вчера вечером как вышел белее смерти, так боле и не возвращался. Мимо нас-то в подъезд не попадешь…

Припомнилось и Гане:

– А ночью-то, а ночью? Я под утро на шум в форточку выглядывала. Клянусь, девочки, вот эта самая машина Катьку привозила. И вот этот самый в плаще ей ручку подавал и в подъезд провожал…

А вот Ваську, убей Бог, не видала!

– Тем более яле понимаю, – призналась Фоня. – Люди без вести пропадают, а войны нет. Может, они по путевке отдыхают где?

На это резонно возразила Пуня:

– И поэтому дети, Борька с Катькой, ходят горем убитые? Нет, тут что-то не так…

Ганя хлопнула себя по лбу и воскликнула:

– Так ведь и Васькины-то старики в деревне без вести пропали! Помните, Ленка сама на позатой неделе сказывала?

– А и верно, Ганечка, – пробормотала Фоня. – Эти-то по путевке никак уехать не могли. Деревня – она уже и есть путевка, на всю жизнь…

Пуня обняла подружек за плечи, притянула их укутанные платками головы и горячо зашептала:

– Я думаю, девочки, не иначе как тут в негре дело. Была семья как семья. А повадился этот черный ходить, и стали люди пропадать… И куда только милиция смотрит!

Из «рафика», прикрывая голову от дождя газетой «Комсомольская правда», выбрался оперативник в штатском и побежал в подъезд. Он неуклюже протиснулся между старушками:

– Виноват, бабушки, виноват…

Слева, под пиджаком, топорщилась кобура. Справа – мужским голосом бормотала радиостанция. Пенсионерки разобрали дюжину слов:

– …Задержано еще двадцать шесть африканских граждан. Из Бенина никого… Все с извинениями отпущены…

Четырьмя этажами выше Ананьев успокаивал Катю:

– Вы лучше прилягте, Екатерина Васильевна. Ничего не бойтесь, мы вас ни на минуту одну не оставим. До тех пор, пока маньяк не будет задержан.

– Где же вы раньше были, – повторяла Катя с закрытыми глазами, – где же вы были раньше…

– Екатерина Васильевна, – следователь взял Катину ладонь, – я вас очень прошу: прилягте. Конечно, родных не вернешь, но вы-то в безопасности. Вам ведь большое дело предстоит: семью возрождать.

Казалось, Катя не слышит Ананьева и вообще не ощущает его присутствия. Она в трансе декламировала, словно детскую считалку:

– Папу просила спасти – Туровский не спас, брата просила спасти – Ананьев не спас…

Кофи проснулся от холода и громко выругался. Эхо с удивлением разнесло слова незнакомого языка в воздухе полуразрушенной церкви на окраине СанктПетербурга. Болела израненная голова.

Вождь поискал шляпу, взял в руку плащ.

Вскочил на ноги. Он дрожал. В провалы стен влетал осенний ветер. Вчера весь вечер хлестал дождь, и теперь пол церкви тут и там покрывали большие лужи.

Было еще совсем темно. Кофи не разглядел даже стрелок на своем «Роллексе».

Он достал из кармана лучшее средство от голода, холода, страха и ран. Стрелок на часах было не разобрать, но черные полосы светились, как атомная бомба.

Кофи поднес амулет к носу. И словно вдохнул чистого кислорода. Тепло сразу обволокло черную кожу. Аромат тлена согревал, кормил, поил и оживлял.

На глаза навернулись слезы. «Спасибо тебе, Каплу, – с благодарностью подумал вождь. – Я не подведу тебя». Плача и смеясь, он судорожно отряхнулся и двинулся к выходу.

У самых ворот Кофи легким прыжком преодолел трехметровую лужу и что-то вспомнил. Рывком распахнул дверь каморки привратника.

И чиркнул спичкой. Глазам предстала отрадная картина. А перед мысленным взором замелькали события вечера.

Вождь вспомнил, как трясся в троллейбусах и трамваях, избегая метро и людных перекрестков. Как на одной остановке за Финляндским вокзалом пересел с трамвая на электричку до Приозерска, а на следующей остановке покинул поезд, едва заметил в окне вагона заброшенную церковь.

Кофи вошел сюда, промокший под дождем до нитки. Было еще совсем светло, и Кофи услышал голоса. Хриплые сбивчивые голоса мужчины и женщины. Так говорят шизофреники и алкоголики.

Вождь поднял, поискав глазами, кусок арматурной проволоки и достал амулет.

А после отворил дверь, из-за которой звучали голоса.

В каморке привратника царил полумрак, потому что имелось лишь небольшое оконце. Зато это помещение, видимо, сохранилось лучше прочих. Потому и облюбовали его два существа, которые копошились на куче тряпья.

Сейчас оба бомжа – бомж и бомжиха – лежали в точности так, как вождь оставил их накануне. Удовлетворенно хмыкнув, Кофи прикрыл дверь привратницкой и вышел из церкви. В свидетелях он не нуждался.

Портфель патологоанатома остался одиноко стоять йа сваленных в одном из углов досках. Доски послужили молодому вождю жестким ложем. Портфель с его курткой, джинсами и любимой рубашкой этой ночью заменял подушку.

Два обтянутых брюками зада вздымались над линолеумом, как зенитные орудия. Следователь Ананьев и судмедэксперт Амбарцумян из его бригады изучали находку.

За окном еще толком не рассвело, и под потолком горела лампочка без абажура. Ее давно заволокли клубы дыма, извергаемые ббоими любителями сигарет «Прима».

На полу перед сыщиками лежал белый чистый лист бумаги. На листе судмедэксперт рукой в резиновой перчатке перебирал желтые раковинки.

– Вот смотри, Саш, – говорил судмедэксперт, беря одну из раковинок. – Это старушечье.

– Любовь Семеновна! – обрадовался Ананьев.

Глаза у него от усталости были красные, как у кролика.

– Обрати внимание, какой странный срез, – эксперт погер резиновым пальцем. – Это уже не срез, Саш. Это скус.

– Скус? Что за слово? – Ананьев насторожился. – Я, Леня, таких ел овей не проходил.

– Я таких тоже не проходил, – кивнул эксперт и сладко зевнул. – Но это ухо было откушено – вот следы зубов.

Впервые вижу ухо, которое человек отгрыз зубами.

– Я, честно говоря, тоже впервые…

А эти, самые маленькие, чьи?

– А это, Саш, женские. В годах была бабонька.

– Елена Владимировна, – словно сам себе сказал следователь. – Видимо, это все, что от нее осталось.

Общежитие просыпалось. Хлопали двери. Перекрикивались в коридорах и туалетах студенты. Латиноамериканцы здоровались с африканцами.

В Африке распространены английский с французским, а вся Южная Америка пользуется испанским и португальским.

Поэтому студенты говорили друг другу «Доброе утро» по-русски. Без русского – никак.

– А вот, видишь, будто кисточки для бритья торчат?

– Стариковские, – догадался следователь. – Константин Васильевич, семьдесят пять лет.

Эксперт Амбарцумян покосился на него:

– Слушай, Саш, я вот все думаю: у тебя голова или компьютер?

Капитан Ананьев хлопнул соратника по плечу:

– Не отвлекайся. Давай ближе к телу.

– Да куда уж ближе…

– Тогда объясни: почему четыре пары ушей почти не воняют?

Эксперт зевнул и сказал:

– Это был первый вопрос, который я себе задал. Видишь, в пакете из-под ушей крупинки?

• Предыдущая
• 37/48
• Следующая