Амулет смерти - Жиров Александр - Страница 39

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая

– Точно! – в восхищении закричала Катя. – У них вместо бумаги или полиэтилена пальмовые листья!

– Я родился в доме, где стены и крыша тоже были из пальмовых листьев, – скромно заметил Кофи. – Сейчас, правда, таких домов не осталось.

– Мать честная! – сказал Борис. – А эт-то что такое?!

Он держал в руке повязку с сотнями торчащих из нее толстых нитей. Катя догадалась раньше брата:

– Да это же мужской головной убор!

Верно, Кофи? Какая прелесть… Надевайка…

Спустя полминуты Борис Кондратьев стоял в зелено-желто-красной головной повязке, над которой высоко колосился пышный султан из разноцветных хлопковых нитей.

– Это не просто мужской головной убор, – пояснил Кофи. – Это праздничный убор воина! Тебе очень к лицу.

– А это, это из чего? – Катя прыгала от нетерпения.

– Это из разноцветного хлопка. Белым людям удается вырастить только белый хлопок. А у нас в тропиках растет хлопок розовый и голубой.

– Друзья, я хочу водки. Хочу прямо в африканском боевом уборе, – объявил Борис. – Сперва выпьем за здоровье нашего гостя, а потом продолжим изучение гостинцев. Катька, надень хоть что-нибудь!

Катя просунула голову в ожерелье. Оно представляло собой кованое железное кольцо, на котором болтались чьи-то огромные зубы.

– Простенько, но со вкусом… За тебя, Кофи!

– Спасибо, но что все за меня да за меня, – смутился Кофи. – Давайте уж за вас…

Брат с сестрой замахали руками.

– Когда тост произнесен, уже нельзя переигрывать, – сказал Борис Кондратьев и осушил рюмку. – Ну-с, а теперь займемся вот этим.

– Должно быть, жрачка, – предположила Катя, морщась от водки.

Они принялись развязывать пакеты, лежащие на столе.

В одном пальмовом листе оказались клубни побольше. В другом пальмовом листе были клубни поменьше.

– Похоже на картошку, – сказал Борис.

– Ну да, – поддержала брата Катя. – Это у вас такая странная картошка растет?

– С вами неинтересно, – махнул рукой молодой вождь. – Все сразу угадали.

Это бататы. А это – ямс. Африканский картофель. Только бататы сладкие. Зато ямс очень на русскую картошку похож.

– А в кувшине что? – спросила Катя.

– Стратегический продукт, – усмехнулся Кофи.

– А из чего кувшин? – спросил Борис. – Шершавый.

– Из стратегического продукта, – снова усмехнулся гость.

– Борька, смотри, там масло! – Катя уже вытащила зубами затычку и принюхивалась. – Ну да. Растительное масло. Никогда не задумывалась, растут ли в Африке подсолнухи.

Борис озадаченно покрутил головой в боевом головном уборе.

– Если подсолнечное масло – стратегический товар Бенина, то из чего сделан этот шершавый горшок? Не из подсолнухов же… Что-то я в таком прикиде плохо соображать стал. Слушай, а может, в тропиках подсолнухи величиной с деревья, а?

Может, твои земляки из стволов подсолнечника горшки выдалбливают?

Кофи обнял Катю за талию и прикоснулся губами к нежной белой шее:

– Подсолнухи в Африке не растут. Это пальмовое масло. Главная статья экспорта.

Все остальное в нашей стране импорт. Неужели вам отец ничего про Западную Африку не рассказывал? Он же бывал где-то в наших краях.

– Меня черным колдуном в детстве пугал, – вспомнила девушка. – Но как-то шутя, я не боялась. И даже, как видишь, не выросла расисткой. Папа говорил: «А ну ешь манную кашу! А то придет черный колдун и унесет тебя в мангровый лес!»

Кофи прикрыл глаза. «Молчи, будь хитрым!» – умолял он самого себя. В висках колотили конические барабанные палочки. Уши будто забились серными пробками. Голос Бориса донесся издалека, глухо:

– Со старшими детьми отцы больше времени проводят. Меня1 он уже манной кашей не кормил. И слава Богу. Я ее терпеть не могу. Катька меня раз попробовала накормить, так я всю манную кашу по ее голове растер. Помнишь, Кать?

– А ты помнишь, какую трепку я тебе тогда задала? Хорошо помнишь?

– Помню, – буркнул Борис и сделал обиженное лицо. – Маленького отлупить дело нехитрое…

Кофи пододвинул Кате стул. Уселся рядом. Поднял рюмку.

– У меня оригинальный тост, – сказал он. – За хозяев этого дома. За вас!

Они выпили еще по чуть-чуть. Закусили сыром, вареной колбасой и капустным салатом.

– А что, если мы что-нибудь из этого приготовим? – Катя покатала по столу африканскую картофелину. – Я голодна, как сто китайцев.

– Кофи, напомни нам, беспамятным, где здесь ямс, а где эти… пататы.

– Не пататы, а бататы! – поправила Катя.

– У ямса клубни мельче, – сказал Кофи. – Ямс лучше жарить, как обычную картошку. Бататы лучше варить и кушать с чаем. Вместо булки. Странно, что Василий Константинович об этом не рассказывал.

Кстати, где он? Где мама?

– Докладываю: матушка в деревне, завтра вернется. Папа заступил в ночной дозор на складах фирмы «Тоусна».

Катя поднялась, собрала на пальмовом листе ямс и отправилась на кухню. Оттуда крикнула:

– Кофи, а кожуру тоже, как у картошки, срезать?

– Точь-в-точь! – крикнул в ответ Кофи и вернулся к славному боевому прошлому отставного полковника Кондратьева. – И еще, Борька, мне странно вот что. Из Африки люди стремятся привезти сувениры.

Маски везут, наконечники копий, стрел.

Всё это развешивают на стенах, показывают гостям. А у вас ничего такого не видно.

Африканские похождения отца очень мало заботили Кондратьева-младшего.

У нового поколения новые ценности. Новые интересы.

Африканские сувениры заботили Борьку еще меньше. Он действительно видел ритуальные африканские маски в некоторых домах и не испытывал к этим предметам ни малейшей тяги.

– По-моему, отцу было в Африке не до этого. Он там государственными переворотами, насколько я знаю, занимался. Правительственные резиденции захватывал…

Впрочем, Кофи, одна штучка у папы имеется. Сейчас покажу.

Борис встал из-за стола и скрылся в родительской спальне. Кофи Догме налил себе водки и выпил одним махом, чему научился прежде, чем овладел русским языком.

Борис прикрыл за собой дверь спальни и молча протянул Кофи какой-то предмет.

Нож! Деревянная рукоятка в форме змеи, покрытая черным лаком. Страшное обоюдоострое лезвие тридцатисантиметровой длины. И крупные буквы гравировки, протянувшиеся от рукояти к острию:

«А LА GUERRE СОММЕ A LA GUERRE».

А ля гер ком а ля гер – на войне как на войне. Такими штуками французские парашютисты вспарывали животы недовольным по всей Африке. В начале шестидесятых.

Когда французы ушли, то ножи, как водится, остались. Парашютисты меняли их на золото и алмазы. Дарили чернокожим возлюбленным. Отдавали черным колдунам в награду за амулеты бессмертия.

Нож задрожал в руках молодого вождя.

Он закусил губу. В голове грянули с беспощадной силой барабаны судьбы.

За окном угасал один из последних летних дней. Белые ночи были далеко позади.

Неумолимо надвигался учебный семестр, и это дело надо было как следует отметить.

На вечеринку Бориса, Катю и Кофи двоечник Дима привез в собственном джипе «Шевроле». Привез не куда-нибудь, а в чейто бывший дворец в центре Петербурга.

Собственно говоря, это в школе Дима был двоечником, которого тащили из класса в класс благодаря папе, одному из секретарей Ленинградского горкома КПСС. Затем папа стал «новым русским» и купил двоечнику Диме джип и квартиру во дворце.

Большое помещение с непривычки угнетает. Первым пример подал Борис: плюхнулся в кресло. И утонул. Катя постояла у картин и потащила Кофи за руку. Они осторожно примостились на краешке кожаного диванчика. Кофи посмотрел на часы.

Половина девятого. За огромными окнами сгущались сумерки.

– Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, – сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. – Пока народ не подвалил.

• Предыдущая
• 39/48
• Следующая