Амулет смерти - Жиров Александр - Страница 19

• Предыдущая
• 19/48
• Следующая

Тысяча пар карих глаз напряженно следила за происходящим. Основной интерес вызывали два объекта.

Страшные лезвия в руках Каплу.

И рельефно выделяющаяся на бычьей шее артерия.

«Там-та-тата-там, там-та-тата-там, тамта-тата-там», – врывались звуки в пальмовую хижину вождя.

«Там-та-тата-там, там-та-тата-там, тамта-тата-там», – врывались звуки а бритую головку Зуби.

Черно-розовые ладони и конические барабанные палочки односельчан словно били прямо по мозгу. Крепкими белыми зубами страдалица закусила широкую коричневую губу. Глаза полуприкрыты. По лицу струится пот.

Черные пальцы дочери вождя с такой силой впились в основание ее ложа, что под ногтями стало белым-бело. Зуби испустила хриплый густой стон, и голова ее перекатилась налево.

– Я умираю! – заорала Зуби. – Не могу больше!!!

Голова ее перекатилась направо.

Две старые негритянки, совершенно голые, сидели рядом на пальмовых листьях. Старой в тропической Африке считают женщину после тридцати пяти. На старость отводится в среднем еще десять лет.

– Не умрешь, – равнодушно глядя, как перекатывается голова Зуби, сказала одна старуха.

Постель Зуби представляла собой нечто вроде широких носилок из пальмовых же ветвей. Груда листьев была прикрыта галабией. Над ней возвышался раздутый живот дочери вождя. Широко раскинулись ее ноги. Воды уже отошли. Галабия была совершенно мокрой. Шел четвертый час мучений – схватки начались на рассвете. Первый раз трудно рожать.

Негритянка рожает за свою короткую жизнь десятки раз. Большая часть детей либо рождается мертвыми, либо погибает во младенчестве.

К заболевшему ребенку родители сразу утрачивают всякий интерес. Пытаться спасти его бессмысленно. Можно лишь продлить мучения. Даже туберкулез не умеют лечить в африканских деревнях.

Жизнь детей природы подчинена закону естественного отбора. Гибель ослабленной особи – нормальное явление. Все равно до подлинной, немощной, старости лучше не доживать. Когда рука не сумеет поднять мотыгу или копье, кормиться станет нечем. Придется совершить ритуальное самоубийство под восторженные крики соплеменников.

В природе смерть – нормальное явление. Лишь белые извращенцы могли дойти до того, чтобы с помощью хитроумных аппаратов годами поддерживать жизнь человека, находящегося в коме.

Лишь белые извращенцы могли договориться до того, что вместе с человеком умирает целый мир. Если человек не в силах участвовать в добывании пищи, то это уже не целый мир, а целый лишний рот.

– Конец! – страшно закричала Зуби. – Смерть!

Крик перешел в рычание. Из прикушенной губы потекла кровь. Красный ручеек на черной атласной коже. Потный подбородок, потная шея. Раскинутые ноги содрогнулись в конвульсиях.

В глазах поплыл красный туман. Тамтам-тата-там, там-там-тата-там, там-тамтата-там. Бессильно разжались пальцы, сжимавшие пальмовые струги ложа.

В тот же миг ликующие крики донеслись с площади. Барабаны неожиданно смолкли. Ах, какой восторг. Старухи с сожалением переглянулись. Им хотелось быть там, со всеми. Их тоже мучил голод.

Погонщики висели на саблеобразных рогах. Прочные пальмовые веревки спутывали кривые передние и кривые задние ноги.

Ассистенты протягивали глиняные тазы. В последний раз молнией сверкнул нож колдуна под испепеляющим взглядом Солнечного бога. И вонзился в шею быка.

Из артерии, которая рельефно проступала под темной шкурой, хлынуло. Бык дернулся. Глаза его округлились и готовились выпасть из орбит.

Барабанщики замерли. Народ фон, как один человек, испустил вопль восторга.

Животное удержали. Кровь лилась в подставленный сосуд. Жители Губигу сглатывали набегающую слюну. Они испытывали танталовы муки. Однако процедура есть процедура.

Размахивая окровавленным ножом, Каплу совершал невероятные прыжки.

Едва касаясь земли босыми ступнями, он взлетал, словно резиновый черт.

Непрестанно выкрикивая слова заклинаний, колдун то возвращался к сосуду с кровью и подставлял руки под струю. То прыгал вверх, размазывая кровь по лицу.

То прыгал вокруг племенного дерева, обмазывая кровью маски идолов.

Перепачкав очередную маску, он орал:

– Бог Земледелия первую жертву принял!

Народ фон, свободный от тяжелых работ, дружно повторял:

– Бог Земледелия первую жертву принял!

Вторая старуха увидела, как между ног дочери вождя появляется темный предмет. Сотни раз принимала она роды. Сотни раз была на похоронах. Сама она рожала двадцать четыре раза. У нее было девять детей.

При виде новой жизни она не испытала ни радости, ни сострадания. Она не испытала ровным счетом ничего. Подсела поближе к роженице и стала глядеть, как выходит новый односельчанин. Не надо ли ему помочь.

Другая старуха придвинула большой глиняный таз с водой. С той мутной зеленой жидкостью, которая текла в соседней реке. Скорее обмыть новорожденного, привести в чувство молодую мать и – к своим. На площадь. Там вот-вот начнется самое интересное.

От горячей бычьей крови где-нибудь в России поднимался бы пар. Горячая кровь, холодный воздух. В тропиках если пар и поднимается, то над ядовитыми болотами. Да над действующими вулканами.

Которых, к счастью, нет в окрестностях Губигу.

Горячий воздух быстро донес аромат крови до чутких ноздрей второго быка.

Ноги его уже тоже были спутаны. Стоял он так, что не мог видеть первого жертвоприношения. Бык пытался повернуть голову.

Посмотреть, что происходит.

Будь бык потолще, может, и преуспел бы. Но много ли преуспеешь, когда бока как стиральные доски? Погонщики легко удержали саблевидные рога.

Едва под оглушительные вопли рухнуло обескровленным первое животное, Каплу всадил нож в шею второго. Площадь огласили новые приветствия народа фон. Как же не радоваться. Еще триста килограммов говядины.

Да, мясо костлявое и жилистое, но предназначено оно не на антрекоты с бифштексами, а для двух огромных чанов, которые служили некогда белым людям непонятную службу, а после стали главной посудой деревни Губигу.

Три дня вся деревня будет пожирать наваристую сытную похлебку. Четыреста граммов чистой говядины достанется каждому. Четыре раза в год люди из дагомейского буша едят мясное до отвала.

Это случается в праздники Первого, Второго, Третьего и Четвертого урожаев.

Причем Четвертый – главный праздник, потому что уборочная страда совпадает с началом охотничьего сезона. Малыши в стадах уже подросли, и животные возвращаются к обычной кочевой жизни.

Вождь Нбаби слышал в разное время от редких белых гостей, что белые снимают в год всего два урожая, но едят мясо ежедневно. У этих белых все очень странно.

Колдун скакал как обезумевший. Словно якутский шаман, наевшийся супа из мухоморов.

– Бог Зеленой реки принял вторую жертву! – кричал Каплу.

– Бог Зеленой реки принял вторую жертву! – вторил ему народ.

Наконец Каплу исчерпал весь запас заклинаний – и больших, и средних, и маленьких. Наконец все боги были дважды измазаны кровью.

– Солнечный бог принял вторую жертву! – с энтузиазмом скандировал народ фон заключительные слова обязательного текста.

«Та-та-тата-там, тата-тата-та-там», – вновь загремели пять пар барабанщиков, стоя друг против друга.

• Предыдущая
• 19/48
• Следующая