Девять принцев Амбера - Желязны Роджер Джозеф - Страница 37

• Предыдущая
• 37/43
• Следующая

Окошечко в двери скрипнуло, открываясь.

— Что это?

— Чистая одежда. Свежий хлеб, головка сыра, говядина, две бутылки вина, сигареты, спички…

У меня ком в горле застрял.

— Спасибо, Рейн. Ты молодчина! Как это тебе удалось?

— Я хорошо знаю одного стражника… Он не проговорится — слишком многим мне обязан.

— Ничего. Свой должок он сумеет вернуть, сделав донос на тебя, — сказал я. — Так что лучше больше не приходи, хотя твой приход мне очень приятен. И я, конечно, постараюсь уничтожить все следы.

— Мне очень жаль, что все получилось именно так, а не наоборот, Корвин.

— Мне тоже. Спасибо, что хоть помнишь обо мне: всем ведь приказано забыть…

— Ну, это нетрудно.

— Сколько времени я здесь?

— Четыре месяца и десять дней, — ответил Рейн.

— Что нового в Амбере?

— Эрик сидит на троне. Этом и все.

— А что Джулиан?

— Отправился обратно в Арденский лес со своим войском.

— С чего бы это?

— Странные вещи происходят ныне в Тени…

— Так. А Каин?

— Он еще в Амбере. Наслаждается жизнью. Вино и женщины.

— А Джерард?

— Он адмиралом всего флота.

Я вздохнул с некоторым облегчением. Я опасался, что его уступка мне и отход к югу во время того сражения будут иметь дурные последствия.

— От Рэндома ничего не слышно?

— Сидит здесь же, в верхних камерах.

— Что? Неужели его схватили?

— Да. Он прошел Образом Ребмы и заявился во дворец с арбалетом. Ему удалось ранить Эрика, прежде чем его успели схватить.

— Да ну! Почему же Рэндома не убили?

— Прошел слух, что он женат на знатной даме из Ребмы. А Эрик не хочет портить с Ребмой отношения. У Мойры сильное королевство, поговаривают, будто Эрик даже хотел к ней посвататься. Слухи, конечно. Но занятные.

— Да уж, — сказал я.

— Вы ведь ей нравились, правда?

— Возможно. А ты-то откуда знаешь?

— Когда Рэндому выносили приговор, я улучил момент и успел с ним поговорить. Леди Виала утверждает, что она жена Рэндома, и просит разрешения присоединиться к нему в тюрьме. Эрик все еще не решил, что ей ответить.

Я вспомнил о слепой девушке из Ребмы, которой никогда не видел, и задумался о превратностях судьбы.

— Давно все это произошло?

— М-м-м… Тридцать четыре дня назад, — ответил Рейн. — То есть это Рэндом тогда объявился. А Виала подала свое прошение неделей позже.

— Необычная, должно быть, дама. Она что же, действительно любит Рэндома?

— Мне так кажется, — сказал Рейн. — Более странный брак трудно себе представить.

— Если тебе удастся увидеть Рэндома, передай ему от меня привет и скажи: мне очень жаль, что все так получилось.

— Хорошо.

— А как поживают мои сестры?

— Дейдра и Ллевелла по-прежнему в Ребме. Леди Флора пользуется полным доверием Эрика и занимает весьма высокое положение при дворе. А вот о Фионе я ничего не знаю.

— О Блейзе какие-нибудь вести были?

— Никаких. Вероятно, он погиб, — сказал Рейн. — Впрочем, тела его так и не нашли.

— Бенедикт?..

— От него по-прежнему ничего.

— А Бранд?

— О нем тоже ничего не известно.

— Так. Кажется, всех перебрали. Ну а сам-то ты как? Сочинил что-нибудь новое?

— Нет, — ответил он. — Я, правда, заканчиваю «Осаду Амбера», только вряд ли ее кто-нибудь увидит.

Я просунул руку в окошечко.

— Коснись моей руки, Рейн, — попросил я и тут же почувствовал ответное пожатие. — Я очень благодарен тебе за все. Но прошу: не приходи ко мне больше. Не стоит так рисковать. Опасно навлекать на себя гнев Эрика.

Он еще раз сжал мою руку, и мы расстались.

Я нащупал пакет, который он мне принес, и с жадностью набросился на мясо. Потом съел хлеб. Я уже почти забыл вкус нормальной пищи. После сытной еды меня стало клонить в сон, и я уснул. Спал я, правда, недолго, а проснувшись, откупорил одну из бутылок с вином.

Выпил я всего несколько глотков, куда меньше, чем позволял себе прежде, когда вино еще будоражило кровь. Потом закурил, уселся на тюфяк, опершись спиной о стену, и задумался.

Я помнил Рейна еще совсем ребенком. Я давно уже стал взрослым, а он всего лишь готовился к должности придворного шута. Тоненький умный мальчик. Над ним часто смеялись, в том числе и я. Но я тогда уже вовсю сочинял баллады и музыку к ним, а он раздобыл где-то лютню и стал учиться играть. Скоро мы пели с ним на два голоса, и Рейн мне нравился все больше и больше. Мы теперь вместе занимались и боевыми искусствами. Он, правда, почти ничего не умел, но мне было стыдно за прежнее пренебрежение к нему, я сам стал учить его, и в итоге он начал фехтовать вполне сносно. Мне ни разу потом не пришлось об этом пожалеть, да и ему, полагаю, тоже.

Вскоре он стал менестрелем при дворе Амбера. Но я продолжал называть его своим пажом: а когда началась война с темными порождениями из Тени по имени Вейрмонкен, Рейн стал моим оруженосцем, и мы всегда были вместе. После битвы у Водопадов Джонса я посвятил его в рыцари. Он этого вполне заслуживал. А чуть позднее Рейн потихоньку начал обгонять меня в том, что касалось стихосложения и музыки. Он предпочитал алые цвета, и слово его было просто чистое золото. Я крепко любил его; таких настоящих друзей в Амбере у меня было всего двое или трое. Но я и не надеялся, что он осмелится так рисковать ради визита ко мне, да еще принесет вкусной еды. Вряд ли кто-то еще из моих бывших друзей решился бы на такое.

Я выпил еще немного вина и закурил вторую сигарету, повторяя его имя. Очень хороший, добрый человек. Интересно, удастся ли ему выжить при дворе Эрика?

Окурки и пустую бутылку я спрятал в изголовье под соломой. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь обнаружил остатки моего пиршества в случае обыска. Я съел все, что мне принес Рейн, и впервые за все время заключения почувствовал себя совершенно сытым. Вторую бутылку вина я все же оставил на потом, на всякий случай, и вернулся к прежнему образу жизни. К своим воспоминаниям и самобичеванию.

Я все-таки надеялся, что Эрик не получил всей власти, какой может обладать правитель Амбера. Он стал королем, да, но всего еще не знал. Пока. Пока ему было в этом далеко до отца. Так что оставался шанс, один на миллион, что все еще может измениться. Только благодаря этому мне удавалось сохранять остатки рассудка, не сойти с ума от бесконечных несчастий и разочарований.

Правда, порой я, видимо, рассудок все-таки терял. Не уверен, но вполне возможно. Некоторые периоды пребывания в подземелье совершенно выпали у меня из памяти, я не помню абсолютно ничего, сколько ни пытаюсь вспомнить, когда стою здесь, у врат Хаоса. Бог его знает, что тогда происходило, и мне никогда не выяснить этого.

Впрочем, никто из вас, господа гиппократы, не сможет разобраться с нашей семейкой.

Я часами валялся на своем тюфяке, подолгу расхаживал по камере, но все — в полном мраке. Зато слух у меня предельно обострился. Я слышал шуршание крыс в соломе, отдаленное эхо шагов стражника, приносившего мне еду. По звуку я научился определять направление и расстояние.

Думаю, что и обоняние тоже стало значительно тоньше. Помимо различных тошнотворных ароматов, наполнявших темницу, я в течение долгого времени явственно ощущал запах разлагающейся плоти. Я мог бы поклясться в этом. Интересно, скоро ли заметят, если я умру? Сколько кусков черствого хлеба останутся несъеденными, прежде чем стража наконец соизволит проверить, что происходит?

Ответ на этот вопрос представлял для меня значительный интерес.

Запах смерти был весьма стоек. На мой взгляд, он меня преследовал, видимо, с неделю.

Сигареты я расходовал очень экономно, стараясь не уступать искушению. Но в конце концов осталась всего одна пачка.

Я открыл ее и закурил. Рейн принес мне целый блок «Салема», и одиннадцать пачек я уже выкурил. Всего, значит, двести двадцать сигарет. Однажды я заметил, что мне нужно семь минут, чтобы выкурить сигарету. Значит, на курение у меня ушло тысяча пятьсот сорок минут, то есть двадцать пять часов и сорок минут. Я был уверен, что между двумя сигаретами проходило не менее часа, скорее даже часа по полтора. Ладно, допустим, полтора часа. На сон уходило от шести до восьми часов в сутки. Это означало, что шестнадцать-восемнадцать часов я бодрствовал. Выкуривал я примерно десять-двенадцать сигарет в день. Стало быть, с визита Рейна прошло около трех недель. Он тогда сообщил мне, что миновало четыре месяца и десять дней со дня коронации. Значит, всего я находился в заключении уже пять месяцев.

• Предыдущая
• 37/43
• Следующая