Сармат. Смерть поправший - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 38
- Предыдущая
- 38/56
- Следующая
— Имя, возраст, номер и место дислокации воинской части? — задал дежурные вопросы Метлоу, стараясь не смотреть на его окровавленное лицо.
Тот будто не слышал вопросов.
— Не советую упрямиться, сержант, — попытался внушить ему Метлоу. — За информацию, интересующую нас, перед тобой откроются двери свободного мира. В нем много колбасы и красивых вещей, потому что у нас нет колхозов и коммунистических начальников.
Смысл его слов, видимо, дошел до морпеха.
— Говоришь по-нашему правильно, — смерил он его угрюмым взглядом. — Русский, что ли?
— Русский, — доброжелательно улыбнулся Метлоу. — В Штатах много русских. У тебя, как и у всех нас, будет семья, дом и много долларов...
— Были бы свободны руки, придушил бы тебя, как крысенка, чмо бандеровское! — с ненавистью выдохнул морпех и влепил в его лицо кровавый сгусток.
Рука лейтенанта Метлоу от этого оскорбления непроизвольно сжалась в кулак, и, потеряв контроль над собой, он бросил его в лицо пленника. Трое негров-охранников тут же набросились на морпеха, как голодные псы на дичь. Однако им пришлось изрядно потрудиться, чтобы сбить его с ног. Вбежавший на шум пожилой офицер военной полиции молча вышвырнул охранников из комнаты и с презрением бросил Метлоу:
— Садизмом к русским пленным отличались нацисты! Ты, похоже, из их племени, лейтенант?
— Я из его племени, — снова вспыхнул тот. — Между русскими свои счеты. Не советую совать в них нос, капитан.
Офицер выругался и вышел, громко хлопнув дверью.
Через несколько дней после напряженной смены в радиорубке, чтобы унять головную боль и звон в ушах, Метлоу, по привычке, отправился слушать музыку моря. На подходе к берегу его внимание привлекла стая чаек, мельтешащая с тревожными криками над пенной кромкой прибоя. Подойдя ближе, он остолбенел — накатные волны били о камни бездыханное человеческое тело. На утопленнике угадывались остатки полосатой тельняшки. Кисти его раздувшихся рук сжимали стальные наручники.
«Русский морпех, — догадался Метлоу. — Охранники забили, а труп выбросили в море, сволочи черномазые!»
По его сообщению за трупом прибыли как раз те самые «черномазые сволочи», под началом того самого пожилого полицейского офицера.
— Из него можно было выжать важную информацию, — показал Метлоу на труп. — Садист не я, а ты, капитан.
— О чем ты? — не понял тот.
— Не думайте, что вам и вашим черномазым убийство пленного сойдет с рук!
— А-а-а, вот о чем, — дошло до того. — Мои черномазые после твоего допроса пальцем не дотронулись до русского, но парни из ЦРУ решили забрать его на авианосец, подальше от твоих кулаков, лейтенант. Когда выволокли беднягу из вертолета на палубу, он смел всех с дороги и бросился за борт. В наручниках сразу пошел на дно. Так сказать, самоликвидировался... Что же стоишь, лейтенант, иди допроси соплеменника...
Осознание своей вины в случившейся трагедии пронзило молнией все существо Метлоу.
— Но почему он так поступил, сэр? — пролепетал он.
— Кто поймет этих русских, — хмуро ответил тот. — Я в войну с английскими морскими конвоями ходил в Мурманск... До острова Кильдин конвои охраняли союзники, а дальше нас подхватывали русские. Сразу за островом люфтваффе набрасывалась на наши изувеченные корабли взбесившейся волчьей стаей. Можешь не верить, лейтенант, но я видел своими глазами, как русские летчики, расстреляв боекомплект, шли на самолеты нацистов в лоб и тараном опрокидывали их в преисподнюю.
— А сами спасались на парашютах?
— Арктика не Карибы, парень, — удивился наивности Метлоу полицейский. — Минуту в ледяных волнах не продержишься...
— Простите, сэр.
— Но самое непонятное даже не это было, — продолжил тот. — Половина наших экипажей от нацистских налетов приходила в Мурманск, можно сказать, полумертвыми... Русские старики, женщины — сами едва ноги волочат от голодухи, под глазами круги, лица синюшные, а с ночи выстраивались перед госпиталями в длинные очереди, чтобы бесплатно отдать нашим израненным парням свою кровь или поделиться с нами последним глотком спирта.
— Шутите, сэр?.. — прошептал потрясенный Метлоу.
— Если бы... Но мы с тобой тему русских не обсуждали, — сухо предупредил полицейский офицер. — В Америке, сам знаешь, они теперь не в моде, а мне, парень, хочется дослужиться до пенсии за выслугу лет.
— О'кей, сэр!.. — поспешил заверить его Метлоу.
Но «тема русских» не выходила из его головы, как и не уходило острое чувство вины за смерть соплеменника из-за железного занавеса.
Под влиянием этого чувства лейтенант «зеленых беретов» обложился в гарнизонной библиотеке книгами по русской военной истории. Впервые тогда он узнал о русской трагедии сорок первого года, о жертвах в блокадном Ленинграде и о многом другом, о чем доселе не имел понятия... О Сталинградской битве, перемоловшей в своих жерновах отборные дивизии немецкого вермахта, к своему стыду, он узнал тоже впервые...
Но особенно его поразили масштабы партизанского движения в тылу нацистских армий, о котором он никогда не слышал. Операция партизан «Рельсовая война» накануне Курского сражения в сорок третьем году явилась для молодого лейтенанта открытием незнакомой ему военно-диверсионной тактики. Она заинтересовала его настолько, что он стал дотошно анализировать основные тактические приемы партизан. Анализ привел его к пониманию их общей тактики, как то: активные действия мобильных диверсионных групп на флангах противника и его тыловых коммуникациях, сковывающие наступательный порыв основных ударных сил вражеской армии и подрывающие моральный дух ее личного состава, нарушение путей снабжения вражеских войск, но главное: самоотверженное отвлечение их на себя во время вынужденных отступлений и накануне наступательных операций регулярной армии.
Углубляясь дальше в изучение русской военной истории, он с удивлением обнаружил, что методы партизанской тактики русских со времен Золотой орды мало изменились: действия рязанских ратников сотника Евпатия Коловрата против Батыя, народного ополчения князя Пожарского против поляков гетмана Вишневецкого, действия отрядов иррегулярной конницы Дениса Давыдова, Дохтурова, донских казаков, атамана Платова и многочисленных отрядов крепостных крестьян против французов Наполеона. И наконец, партизанские операции против нацистов отрядов Федорова, Ковпака, Мазурова, Судоплатова и многих других имели общие закономерности. В основе их лежали: генетическая способность русских к быстрой военной самоорганизации, жертвенность во имя общего правого дела, неприятие коллаборационизма и конформизма в любых их проявлениях, высокий моральный дух, никак не объяснимый, в контексте вековечного деспотизма их государственного устройства.
И чем больше углублялся он в изучение народа, к которому принадлежал сам, тем меньше этот народ становился для него понятным. Психология русских никак не укладывалась в прокрустово ложе западного индивидуализма, который с младых ногтей впитал в себя выпускник Вест-Пойнта. Тем не менее, лейтенант Джордж Метлоу считал своим долгом не оставлять усилий по изучению потенциального противника — русских и их военной и разведывательно-диверсионной тактики. Со временем к нему пришло, хоть пока и смутное, понимание мотивов самоликвидации того русского морпеха. Знал он теперь, что означало брошенное ему морпехом: «чмо бандеровское». Тактику бандеровцев и «прибалтийских лесных» братьев он также не поленился скрупулезно проработать, но она его не впечатлила, так как была направлена не на сопротивление оккупационным войскам противника, а на террор против представителей гражданской власти и мирных жителей.
Жизнь еще не раз сводила Джорджа Метлоу с соплеменниками из-за железного занавеса, но до сердечного разговора с ними, как завещал дед, у него не доходило, так как видел он их, в основном, через оптический прицел снайперской винтовки. А вот чувство вины за смерть морпеха из своей юности почему-то не оставляло его никогда — лишь с годами притуплялось.
- Предыдущая
- 38/56
- Следующая
