Жестокость и воля - Зверев Сергей Иванович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/66
• Следующая

— Болт, пацанов видел? — спросил Михута.

— Не-а, наверное, массу давят. Я вчера, когда сваливал, они еще там баб трахали по подсобкам.

— Тебе-то хоть досталось?

— Да ну их на хрен, — Болт махнул рукой. — Я как белый человек еще пузырь с собой прихватил, но где допивал, не помню. Утром проснулся под каким-то забором.

— Это заметно, — сказал Чернявый, разглядывая испачканные, измятые брюки и рубашку Болта. — Скажи спасибо, что менты не повинтили.

— Кому сказать?

— Господу Богу.

— Бога нет, — деловито ответил Болт, сдвигая стаканы с Михутой. — Ну, вздрогнули.

Они выпили, захрустели маринованными огурцами.

— Бог есть, — с не свойственной ему задумчивостью сказал Чернявый.

Михута с Болтом многозначительно переглянулись: мол, что это, у шефа крыша поехала?

— Если б не Бог, — продолжал Чернявый, — нас бы уже давно на тот свет отправили.

— Кто, «обезьяны»? — с пренебрежением сказал Болт.

— Не «обезьяны», так мусора.

— Да ну, на хрен забивать себе бошку хренотой разной. Давай, Михута, еще по сто граммов накатим.

— Вы особо не разгоняйтесь, — сказал Чернявый, равнодушно наблюдая за тем, как его бойцы заглатывают еще по полстакана.

— А че? — вытирая скуластую физиономию ладонью, спросил Болт. — Опять с «обезьянами» рамцы?

— Дурень ты, Болт, — спокойно сказал Чернявый. — Все мозги отпил. Сегодня солнцевские пацаны приезжают.

— Да ладно, Чернявый, что ты кипишуешь? Ну приезжают, а мне-то что? Ты же с ними перетирать будешь.

— Увидят такое мурло, как у тебя, и сразу умотают. Вот тогда у нас действительно рамцы начнутся.

Бросив незатушенный окурок в покрытую жиром, ржавчиной и еще Бог знает чем раковину, Чернявый покинул кухню.

— Шеф, все будет тики-так! — крикнул ему вслед Михута. — Мы еще по полтинничку, и все.

— Распустил я вас, — укладываясь на кровать поверх одеяла, сказал Чернявый.

Снова звякнули стаканы, раздался характерный хруст. Потом в комнату вошел Михута с надкушенным огурцом в руке.

— Ты бы съел чего-нибудь. Огурчика хочешь? — предложил он. — А то вон скоро высохнешь весь от этой дури.

— Не хочу, — буркнул Чернявый.

— Как знаешь, мое дело предложить.

Чернявый вертел в руке пистолет, потом что-то заметил, поднес оружие ближе к глазам и стал рассматривать затвор.

— Вот козел, — выругался он.

— Кто? — недоуменно спросил Михута.

— Оруженосец наш, Сухой. Говорил я ему, пили номера как надо. Это же настоящая родная «тэтэшка», а не китайское говно какое-нибудь.

— А что, номера видны?

Михута подошел к Чернявому и, наклонившись, внимательно посмотрел на пистолет.

— По-моему, ни хрена тут не разобрать.

— Это ты так думаешь, — раздраженно бросил Чернявый.

— Так скажи ему.

Пожав плечами, Михута вышел из комнаты.

— Чего там? — спросил Болт, сверля взглядом недопитую бутылку водки.

— А, шеф не в духе. Его щас лучше не трогать.

— А че, че, мы ж ничего не делали.

Михута ничего не успел объяснить, потому что в это мгновение в дверь квартиры постучали. Братки вздрогнули и замерли.

Стук повторился.

— Чего это они стучат? — прошептал Болт, враз покрывшись испариной.

— Тут звонка нет. — А.

— Эй, дворник, как там тебя, — донесся сварливый женский голос, — открывай.

Михута, стараясь не издавать ни единого звука, на цыпочках прошел в комнату. Чернявый сидел на кровати, направив пистолет в сторону входной двери.

— Кто это? — одними губами спросил он.

— Петровна из домоуправления, — просипел Михута.

— Чего ей надо?

— А я откуда знаю.

— Слышишь, эй, дворник, открывай. Или ты уже нажрался с утра. Я видела, как ты из магазина шел.

— Тьфу бля, старая сука, какого хера ее сюда принесло? Небось хочет, чтоб я щас взял метлу и шел двор мести. Ладно, подождем, может, свалит.

Но снаружи продолжали стучать.

— Открывай, мать твою перемать! — кричала женщина. — Тут главный инженер пришел, и не один, а с участковым.

— Иди глянь в глазок, — шепнул Чернявый своему отбойщику, не сводя пистолета с двери.

— Да я бы глянул, если б там глазок имелся.

— Тьфу, мудила.

— Ладно, шеф, спрячь ствол, убери куда-нибудь под подушку. А я пойду узнаю, чего там этому волчаре надо.

Он направился к двери, нарочито громко стуча ботинками.

— Иду, иду, поспать не дадут.

Едва Михута подошел к порогу и щелкнул дверным замком, как дверь резким рывком распахнулась и отшвырнула хозяина квартиры к стене. В двухметровую прихожую влетели двое невысоких темноволосых парней, один из них держал в руке автомат. Другой был вооружен пистолетом.

Автоматчик тут же саданул Михуту, не успевшего подняться, прикладом «Калашникова» по голове. Второй направил свой пистолет на Чернявого и крикнул:

— Руки!

Болт, находившийся на кухне, едва успел соскочить со стула, как увидел направленный на него ствол автомата.

— Тихо. Оружие есть?

Болт отрицательно затряс головой.

В распахнутую дверь, перешагивая через валявшегося на полу хозяина квартиры, вошла перепуганная пожилая женщина. Следом за ней — высокий молодой азербайджанец с черными курчавыми волосами, державший в руке большой, сверкающий никелированной сталью пистолет.

Закрыв за собой дверь, он ударил женщину по голове рукояткой пистолета. Она упала рядом с Михутой.

Гость вошел в комнату и, направив ствол на Чернявого, с легким кавказским акцентом произнес:

— Здравствуй, дарагой.

Ведущий хирург «Центра протезирования и реабилитации больных с нарушением опорно-двигательного аппарата» Долгушин рывком открыл дверь приемной главврача и сразу же направился в кабинет Мокроусова. Его круглое тонкогубое лицо нервно дергалось.

— Куда вы? — воскликнула секретарша, выскакивая из-за стола. — Владимир Андреевич занят.

— Мне нужно увидеть его. Долгушин схватился за дверную ручку, но секретарша встала стеной.

— Никита Григорьевич, я не могу пропустить вас. Вы же знаете, он не любит, когда ему мешают.

— Отойди, потаскуха, — прошипел Долгушин, нейтрализовав секретаршу. — У меня личное дело.

Он решительно вошел в кабинет, захлопнул за собой дверь и щелкнул внутренним замком. Мокроусов, который стоял у окна и меланхолически созерцал парковый пейзаж, обернулся.

— Никита? — его лицо выражало некоторое недоумение. — Что случилось?

— Пока еще ничего, — нервно воскликнул Долгушин, сунув руки в карманы белого халата. — Пока еще ничего не случилось, но может.

— Что может? К чему такая спешка?

— Он опять здесь.

Мокроусов, теребя свою аккуратно подстриженную бородку клинышком, сел в кресло.

— Никита, успокойся, — сказал он почти ласковым голосом. — Сядь на диванчик.

— Я сяду, да, я сяду, — Долгушин плюхнулся на кожаные подушки. — Объясни мне, что он здесь делает?

— Кто он? О ком ты говоришь?

— Тот, которого ты принял тогда без записи и любезничал с ним целый час.

— Ах вон оно что, — с облегчением улыбнулся Мокроусов и стал рыться в бумагах, которые громоздились на его потертом дубовом столе.

Наконец он вытащил какую-то папочку, открыл ее и прочел:

— Константин Петрович Панфилов.

— Да, да, именно Панфилов. Не прикидывайся, что ты не помнишь, как его зовут. Я сразу заметил, как ты положил на него глаз.

— Ну что ты, милый Никита, — мягко засмеялся Мокроусов, — тебе показалось.

— Мне ничего не могло показаться. Я слишком давно тебя знаю, — взвизгнул Долгушин.

Мокроусов закрыл папку и отложил ее в сторону.

— Он просто привез пациента, своего брата.

— А зачем тебе понадобился его брат? Мы вынуждены отказывать людям со Старой площади, потому что у нас не хватает мест, а ты берешься оперировать какого-то деревенского комбайнера.

— Он вовсе не деревенский комбайнер, — все тем же увещевающим тоном продолжал Мокроусов. — Этот случай показался мне интересным. Вот и все. Двойной компрессионный перелом… Такие операции приводят к успеху лишь в одном случае из миллиона.

• Предыдущая
• 43/66
• Следующая