Пара беллум - Зиновьев Александр Александрович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/49
• Следующая

Он теперь чуть ли не каждый день «прокручивает» в сознании один и тот же сюжет. Вот он встречает пожилую миллионершу... Пусть старую!.. Чем старее, тем лучше — скорее умрёт. Он женится на ней. Она передаёт ему свои миллионы. Но эти мечты беспочвенны. Он встречал много миллионерш. Богатые старухи тучами шляются по миру. Но из них не выжмешь даже чашку кофе без сливок. Если бы он был юным прекрасным плейбоем, то, может быть, на него и клюнула бы семидесятилетняя грымза. И за десяток лет непорочной службы она бы отвалила ему пару сотен тысяч, не более. Но он не юн и не прекрасен. В молодости он был лётчиком — прекрасным принцем для русских девчонок в нищих, разорённых из-за войны или войной деревушек. Но для западных богатых старух лётчик всё равно что мусорщик. Многие из этих старух сами летают на своих собственных самолётах...

Что же остаётся? Продаться западным секретным службам? Но таких, как он, тут не покупают. Был у него один агент из невозвращенцев послевоенного времени. Сначала работал добросовестно. Но потом почему-то продался какой-то западной контрразведке. Его выманили в Москву как туриста и там расстреляли якобы за старые грехи. Но всем, причастным к секретным службам, было ясно, за что именно. И правильно сделали — урок. Кроме того, в Москве немедленно перекупили чуть ли не всех агентов той страны, которым было разрешено до сих пор считаться неразоблачёнными. Тоже урок. После этого он не знает ни одного случая, чтобы агентов такого рода перекупали на Западе. Желающих продаться, надо думать, полно. Но желающих покупать уже нету. Боятся!

Обычно он останавливается в самых дешёвых отелях. Получив деньги из Москвы, он решил «шикануть» — снял номер в дорогом отеле. Надо несколько дней пожить на уровне благополучных людей. Посидеть в хороших барах и в ресторанах. Побродить по городу. В музеи заглянуть. Отдохнуть, короче говоря. Хороший ресторан, однако, оказался дорогим, но не таким уж хорошим в смысле еды. В музее ему стало скучно. В кино шли фильмы, от которых его давно мутило. Он вернулся в отель. Ему показалось, что в его вещах кто-то рылся, пока он гулял. Но среди его вещей не было ничего такого, что следовало бы скрывать. Он включил телевизор. Шла передача о состоянии сельского хозяйства в США и в СССР. Положение в США преподносилось как катастрофа для фермеров, а в СССР — как рай для крестьян.

Не может быть, подумал он, чтобы немцы, делавшие Передачу, не знали о том, что фильм о советском колхозе есть пропагандистская «липа» явно в просоветском духе. И всё-таки фильм сделали и показали! И миллионы немцев примут эту «липу» за чистую монету! При этом мало кто вспомнит о том, что Советский Союз из года в год закупает зерно в США, а в США оно производится в изобилии. Почему Советский Союз с его необъятной территорией и с такими процветающими колхозами не может прокормить сам себя?

Судьба Социолога была небезразлична ему, как судьба русского человека. Он уже давно заметил, что русскому деятелю культуры труднее войти в мировую культуру, чем любому другому. На Западе русских пускают в число выдающихся деятелей мировой культуры в исключительно редких случаях, да и то при этом стремятся занизить их фактические масштабы. А в Советском Союзе стремятся не выпускать выдающихся русских деятелей культуры в мировую культуру, навязывая неприемлемые для Запада заурядные фигуры. В деле уничтожения и занижения русских гениев Запад и Советский Союз едины.

Он, Немец, тоже гений в своём роде. Если бы собрать все его донесения, написанные в Москву за годы его агентурной работы, и издать в нескольких томах, то это могла бы быть мировая сенсация. Трудно назвать какую-то сторону жизни Западной Германии, которую он не подвергал бы тщательному и беспощадному анализу. Жаль, он не оставлял для себя копии своих донесений.

Сбежали бы они куда-нибудь с Социологом, обработали бы эти бесценные материалы и... Впрочем, на этом «и» и пришлось бы остановиться. Никто на Западе не решился бы напечатать их труд. На Западе так же не любят правду о себе, как и в Советском Союзе. На другой день он покинул город раньше того срока, до которого собирался отдохнуть здесь. Когда он выходил из отеля, на какое-то мгновение ему показалось, что за ним следят. Внимательно осмотревшись, он, однако, не заметил ничего подозрительного.

У одних выбор жизненного пути обусловлен серьёзными причинами, мотивами и обстоятельствами. У него же вся жизнь была делом случая. Случайно попал в авиационную школу и стал лётчиком. Неплохо воевал. Мог сделать военную карьеру. Но опять случай резко изменил ход жизни: в пьяном виде подрался с командиром эскадрильи, и его уволили из армии. После увольнения из армии он устроился в детский театр, минуя театральное училище, и быстро добился успеха. Ему доверили роль Серого Волка в пьесе «Красная Шапочка». Это возбудило зависть коллег. Они боялись, что его после этого возьмут в Художественный театр, где он будет играть роль Гамлета или даже Ленина. И они подстроили ему пакость, из-за которой его выгнали из комсомола и из театра. К этому времени он уже оказался на учёте в разведке: ценный кадр — знает немецкий язык и обладает артистическими способностями! Когда вербовавший его офицер сказал ему, что для разведчика очень важна способность перевоплощаться, он хохотал так, как не смеялся ни разу до этого. Так, смеясь, он и подписал своё согласие поступить в шпионскую школу. После этого он уже ни разу в жизни не смеялся. Лишь усмехался иногда, причём криво.

В шпионской школе он стал первым во всех дисциплинах, и ему стали прочить роль сотрудника посольства — самую соблазнительную роль в разведке, Имеющую все достоинства работы разведчика, но не имеющую её недостатков. И опять вмешался нелепый случай, отбросивший его на самую низшую ступень Шпионской иерархии: на экзамене он перенёс столицу ФРГ в Западный Берлин. В эту «столицу» его и направили под видом перебежчика-немца.

Кличку Немец ему дали ещё в полку: он был белобрыс и хорошо говорил по-немецки. Эту кличку сохранили за ним и в КГБ.

Работа в качестве агента не принесла ему удовлетворения. Он мог бы стать гением в подрывной и разведывательной работе на Западе, а его заставили заниматься мелкими и грязными делишками. Он даже стал подумывать о том, чтобы перейти на сторону Запада по той причине, что советская система не даёт ему возможности развернуть свои способности по причинению зла Западу. Но вспомнил, что у него уже был предшественник: Пеньковский. Тот стал английским шпионом в знак протеста против того, что не мог реализовать свои шпионские таланты в качестве советского шпиона на Западе. Тогда это была сенсация на Западе. Но Пеньковский был шпионом Запада в Москве. А зачем Западу свои западные шпионы у себя на Западе, да ещё талантливые?!

К тому же Запад оставался для него лишь полем деятельности, а не объединением близких ему человеческих существ. Он ощущал себя тут одиноким охотником во враждебных джунглях, охотящимся не на грозных и прекрасных зверей, а на жалких и омерзительных червяков. Непосредственно обслуживающих его агентов он воспринимал лишь как аксессуары охотничьего снаряжения. С этими людьми у него тем более близости не могло быть. Они вызывали в нём антипатию, переходящую в отвращение.

Он забросил все дела и запил. Из Москвы прислали человека привести его в норму. Московский «врач» предложил поехать в тёплые края — позагорать, с девочками побаловаться, отведать вин...

— Тебе плохо, — сказал московский «врач». — Но не ты первый, не ты последний. И ты ведь русский Иван, а не кто-нибудь! Ты же боевой офицер! Сколько раз смерти в лицо смотрел? А тут раскисать от какой-то ностальгии!.. Мы можем тебя отозвать. Но ты думаешь, что в Союзе тебе лучше будет? Месяц-другой будет немного легче. А потом? Ты же потом от тоски по этому проклятому Западу повесишься. Проверено. Не ты первый, не ты последний.

• Предыдущая
• 20/49
• Следующая