Час волкодава - Зайцев Михаил Георгиевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/88
• Следующая

– А если ты один на льдине, доктор, если в одиночку, втихаря шакалишь, без «крыши», без зонтика – так уж и быть, как представитель закона, возьму тебя под свою защиту, – пообещал Макарыч елейным голосом, чуть сильнее сдавливая Мишины онемевшие пальцы. – Пять литров спиртяги плюс тонна гринов на закусь ежемесячно, и живи спокойно, работай, но сначала...

Закончить фразу Макарыч не успел. Его перебил звонок в дверь. Средней продолжительности «дзы-ы-нь» стерло улыбку с лошадиного лица Черепа, заставило Креветку вздрогнуть, а Макарыча застыть с разинутым ртом.

– Ты кого-то ждал, урод? – громким шепотом спросил Череп, буравя Мишу злобным взглядом.

– Никого я не жду! – огрызнулся Чумаков. – Не фига было погром устраивать! Соседи у меня очень нервные, не любят, когда шумно. Наверное, опять мужик снизу притащился... Вы бы переждали, пока ему звонить надоест, взяли баксы и свалили, а то он может участкового вызвать. Бывали уже прецеденты. Ни мне, ни вам на фиг не нужно, чтобы...

– Дзынь-дзы-ынь, дзы-ы-ы-нь! – На сей раз трель звонка не позволила договорить Чумакову.

– Участкового?! – Макарыч отпустил многострадальные Мишины пальцы и хлестко, сноровисто, будто дал пощечину, врезал Чумакову ребром ладони по горлу. – Срал я на участкового! Я сам милиция. Забыл, с кем дело имеешь, хрен моржовый?

Макарыч рубанул по Мишиной шее вскользь, расслабленной кистью. Напряги капитан кисть или стукни посильнее – последствия для Чумакова могли бы быть плачевными. Однако и хлесткого, небрежного капитанского касания Мише хватило с избытком. Дыхание перехватило, в глазах потемнело. Обеими руками Чумаков схватился за горло, съежился, уткнулся лбом в голые коленки.

– Не ссы, Череп! Разберемся с соседом... – Макарыч поднялся, оставив Мишу одного корчиться на забрызганном кровью из разбитого носа постельном белье, и двинулся к выходу из комнаты.

– Ты особо там не борзей, Макарыч. Лишний кипеж не в жилу, и хер его знает, сосед там, в натуре, или кто.

– Не учи ученого. Разберусь.

Макарыч прикрыл за собою комнатную дверь, очевидно, чтобы из прихожей не было видно последствий обыска, за какие-то несколько минут доведшего Мишино холостяцкое жилище до полного безобразия. Череп и Креветка замерли. Вытянули шеи, навострили уши. Чумаков же боялся даже случайно пошевелить травмированной шеей, но и он услышал, как замешкался Макарыч в прихожей, наверное, рассматривая в глазок визитера на лестнице, услышал очередную трель электрического звонка, затем знакомое пощелкивание замка, скрип давно просивших смазки петель и начальственный бас Макарыча: «Вам чего, гражданин?!» И сразу, без всяких пауз, чмокающий звук угодившего по животу кулака, смачный хлопок открытой ладонью, шелест одежды, тихое «ох», едва уловимое «ах», грохот упавшего тела и опять скрип петель, уханье закрывающейся двери, торопливое щелканье запоров, тяжелые приближающиеся шаги.

– Мудак! – с чувством высказался Череп. – Просил ведь засранца, как человека, не борзеть!

«Мудаком» и «засранцем» Череп обзывал, конечно же, Макарыча, ибо пребывал в полной уверенности, что потасовку в прихожей учинил ретивый костолом-капитан. Что Макарыч с ходу «разобрался» с соседом – любителем тишины, устроил абсолютно излишний «кипеж». Надо было похмелить мента, прежде чем идти на дело. Злой Макарыч с похмела и дурной – просто жуть!

Каково же было удивление Черепа, когда распахнулась комнатная дверь и из коридорчика прихожей на скрипучий паркет, усеянный листочками – черновиками Мишиной диссертации, уверенно шагнул отнюдь не Макарыч, а высокий крупногабаритный мужчина в синей джинсовой униформе, сапогах-казаках, бейсболке с загогулиной «найк», надвинутой глубоко на лоб, впритык к темным очкам-»хамелеонам».

Войдя, незнакомый мужчина замер манекеном. Ноги на ширине плеч. Руки свободно опущены. Массивная нижняя челюсть неподвижна. Человек-статуя. Каменный гость в джинсовой паре «Вранглер». Если что и шевелилось в этой плотно сбитой массе тугих мускулов, обтянутых джинсовой тканью, так это, наверное, глазные яблоки. Спрятанные под непрозрачным стеклом глаза наверняка шарили сейчас по комнате, «считывали картинку», оценивали ситуацию.

– А где Макарыч? – вытаращился на пришельца Череп. – Слышь, сосед? Макарыч наш куда делся, в натуре, а?

Игнорируя риторический вопрос обалдевшего Черепа, пришелец обратился к Чумакову:

– Михаил Викторович, вас обижают?

Знакомый голос. Вчера тем же ровным грудным голосом с металлическими нотками поблагодарил Чумакова раненный в плечо богатырь, выходя из состояния наркоза.

Ответить Миша не мог. Голосовые связки еще не оправились после знакомства с ребром ладони милиционера-садиста. Максимум, что сумел Чумаков, – закатить глаза и, сморгнув слезную пелену, взглянуть в темные провалы очков похожего на волкодава мужчины.

– Обижают, – бесстрастно констатировал человек-волкодав.

Первым опомнился Креветка. Череп, глупо моргая, пялился на российскую реинкарнацию Арнольда Шварценеггера как баран на новые ворота, а Креветка, часто битый тщедушный недомерок, остро почуял гусиной кожей боль синяков, сунул дрогнувшую руку в просторный карман расклешенных штанов, нащупал там трофейную мини-сирену фирмы «Экскалибэр», выхватил звуковой шокер и почти в точности повторил Мишины вчерашние маневры в «Трех семерках».

Активизированная Креветкой сирена, взорвавшись децибелами, упала к ногам бугая в джинсуре. Как и давеча, шокированный безумным воем, дурачок Череп непроизвольно дернулся и долбанулся ребрами о письменный стол. Стиснув под мышкой сумку с лекарствами, Креветка пулей проскочил мимо Черепа, прыгнул, пытаясь вписаться в промежуток между богатырем в темных очках и дверным косяком, стараясь угрем проскользнуть в прихожую. Как и Чумаков вчера во время попытки побега из дома раненого Волкодава, Креветка решил – удалось! Прорвался! Но точно так же, как и Миша, был пойман за шкирку невероятно сильной рукой.

Тельняшка затрещала по швам. Креветку подбросило вверх, мотнуло в сторону и кинуло на стену. Пролетев с метр, молодой наркоман врезался в обклеенный обоями бетон, отскочил от стены мячиком и шлепнулся на пол тряпичной куклой.

Разделавшись с Креветкой, атлет не спеша поднял ногу, обутую в остроносый сапожок, шагнув, раздавил каблуком «удароустойчивый» корпус сирены-шокера. Из-под каблука так и брызнули во все стороны осколки фирменного изделия, воющее хитрое устройство замолчало, теперь уж навсегда.

Наконец-таки опомнился Череп. Схватил тяжелую фарфоровую пепельницу, что валялась перевернутая на краешке письменного стола, вооружился ею, словно пролетарий булыжником, размахнулся и... упал. Поздно опомнился бандит с лошадиной рожей. И размахивался долго. Вчерашний Мишин пациент опередил Черепа. Мощный гуттаперчевый кулак ударил по сжатым в оскале желтым зубам бандита. Череп мгновенно обмяк и рухнул, как от точного выстрела. Фарфоровая пепельница колесом покатилась по полу.

Победитель поправил покосившиеся темные очки, ткнув пальцем себе в переносицу, вразвалочку подошел к скрючившемуся на разобранной постели Мише Чумакову, чуть согнувшись, бережно обхватил его правой здоровой рукой за плечи.

– Вставайте, Михаил Викторович. Пойдемте в ванную. Вам нужно умыться. Кровь с лица смыть и вообще – теплая вода поможет оправиться. Верьте мне. Я знаю, что говорю.

Очередной раз оглушенный сиреной, Миша не понял сказанного, не разобрал слов, но уловил спокойный, уверенный тон. Мускулистый мужчина рядом успокаивал одним своим присутствием. От него будто исходили флюиды уверенной в себе силы, умной природной мощи.

Кое-как с посторонней помощью Миша доковылял до ванной. По пути увидел распростертое посреди прихожей тело в милицейском кителе и ничуть не удивился. Сильная рука помогла Мише забраться в ванну, включила душ.

– Отдыхайте, Михаил Викторович. Я пойду пока, разберусь там, в комнате. Не беспокойтесь. Все будет хорошо.

И Миша остался один под дождем теплых крупных капель.

• Предыдущая
• 11/88
• Следующая