Зэками не рождаются - Южный Александр - Страница 58

• Предыдущая
• 58/65
• Следующая

В этот день дежурил «крюковой» контролер Ефимов Сергей, хороший парень с понятием, который люто ненавидел Муху и готов был его раздавить при подходящем случае, потому что Мухин как-то заложил его.

И когда Узбек втихаря передал ему через своего преданного мальчика, что Мухин «затарен», тот лично задержал его в присутствии двух других контролеров, обыскал и выудил, к великому изумлению Мухи, анашу, деньги и выкидной нож. Ефимов составил рапорт начальнику колонии, который подписал постановление о водворении Мухина в изолятор на 15 суток.

И вот наконец наступила долгожданная весна. Хотя весны на Севере бывают гололедистыми и вьюжными, само ощущение и осознание того, что на календаре уже мартовские даты, вселяет уверенность, надежду, оптимизм и радостное восприятие жизни.

Для Осинина эта жестокая зима, которая должна была, по его мнению, быть для него последней в этих людьми проклинаемых местах, показалась затяжной и нудной.

И когда наступил май, этот по-настоящему для таежных мест весенний месяц, вся душа его ликовала в предвкушении приближающейся свободы. В этом он был уверен. К Осинину пришло даже поэтическое вдохновение. Слова рвались на бумагу:

— Ну что, придумал, как свинтить? — спросил его Ангел, когда они оказались одни на берегу реки.

— Что-то в голову ничего не приходит, признался откровенно Виктор, — но думаю, что-нибудь получится, я почему-то в этом уверен. Такая уж у меня натура. Если чего задумал, обязательно должен добиться.

— А я придумал, — заинтригован но заявил довольный собой Ангел, и его ширококостное обветренное лицо озарилось приятной улыбкой. Неожиданно он замолчал, решив, видимо, помучить Осинина.

— Ну! Чего же ты молчишь, говори, — потребовал Ураган.

— Нет, не скажу, боюсь сглазить. Я еще раз все продумаю. Впрочем, ты и сам мог бы догадаться. Вон, видишь, деревья толстые старые валяются.

— Ну?

— Подковы гну, — подзадорил его Леха. — Подумай!

— Черт! — хлопнул себя по лбу Виктор. — Ты имеешь в виду залезть под дерево и проплыть с ним до определенного места?

— Тупой ты, — рассмеялся по-дружески Ангел, — как три балды вместе.

— Ну, не мучай, я прошу тебя, Леша, магарыч с меня хороший будет.

— Ладно, так уж и быть, уговорил. Смотри, мы выдалбливаем потихоньку дерево, ты залазишь туда, и я тебя заклеиваю крышкой. Усек? А потом связываем это дерево вместе с другим в плот и спускаем его в речку.

— Я же там задохнусь.

— А мы в дереве просверлим специальные отверстия.

— Да, но их может залить водой, дерево может перевернуться в воде. А потом, не каждое бревно подойдет. Это легко сказать, а когда коснется дела, можно ведь в дуру попасть.

— Я с тобой вполне согласен, Виктор. Давай замерим, рассчитаем все, спешить не будем.

— А когда деревья будут укладывать в вагоны, не покажется ли бревно с моим телом слишком тяжелой ношей?

— На этот счет у меня все продумано. На товарной станции у меня корефан один работает бригадиром грузчиков. Я ему черкану ксиву — и все будет абгемахт. А вот похудеть бы тебе не мешало, смотри, какой мамон отъел на дармовых харчах, — полугрубо-полушутливо проговорил Ангел, похлопав Виктора по животу.

— Это мои соцсбережения, — похвастался Виктор и продемонстрировал Ангелу свои жировые накопления, что считалось в этих местах капиталом, — пригодится в побеге, может, хавать долго не придется.

— Тоже верно, — согласился Ангел. Долго Леха и Осинин присматривались к собригадникам. Осинин боялся предательства. У Ангела были свои люди среди контролеров, и им стало доподлинно известно, что в их бригаде кумовки не обитают, но тем не менее они никого из членов бригады в свои планы не посвящали, ибо Ураган хорошо помнил поговорку: «Когда знает один человек — это тайна, два — полутайна, а три — далеко уже не тайна».

В середине июля, когда стояла невыносимая жара и бдительность охраны, спасающейся от солнца под деревьями, была притуплена (многие солдаты, разомлев под солнцем, дрыхли без задних ног), Ураган и Леха решили больше не тянуть и организовать как можно быстрее побег.

Причину дневной сонливости солдат можно было еще объяснить их непомерным увлечением тунеядками и поселенками, которые готовы были отдаваться солдатам за пачку сигарет или чая. Хотя солдаты и зэки-поселенцы знали, что среди тунеядок было много разносчиков венерических болезней, они не могли устоять и подчинялись зову природы.

Рассказывают, что одна тунеядка по кличке Казбек умудрилась наградить венерическими болезнями дюжину поселенцев. Кончилось для несчастной это трагически: поселенцы-зэки ее выловили, связали и, не долго мешкая, швырнули под поезд.

В начале августа специально подобранное бревно огромного кедра с сильно исхудавшим Осининым, который в течение месяца сидел на диете, чтобы поместиться в дупле дерева, уже находилось в вагоне, который направлялся в центр России.

Осинин рисковал многим. Бревна, лежащие в штабеле, могли раздавить его, но бригадир грузчиков, получивший ксиву от Ангела, все предусмотрел, и бревно, в котором находился Осинин, было расположено в безопасном месте в середине вагона.

Вагон фактически закрыт не был. Для видимости на засов повесили бутафорную проволоку.

Несколько часов, проведенных в бревне, показались для Виктора целой вечностью.

Как только поезд тронулся, он с трудом выбрался из добровольного заточения и с большим облегчением размял затекшие конечности.

Когда поезд подходил к какой-то станции и стал замедлять ход, Ураган с трудом открыл дверь вагона и, рискуя сломать себе шею, выпрыгнул в кромешную тьму и неизвестность навстречу своей Судьбе.

Известие об аресте Мухи произвело в зоне эффект взорвавшейся бомбы.

— Кто бы мог подумать, — рассуждали менты, — что такой добропорядочный зэк, который на протяжении почти пяти лет безукоризненно вел себя, был, можно сказать, правой рукой самого «хозяина», и вдруг оказался наркоманом, да еще вооруженным! Да разве можно теперь верить исправлению зэков? Никогда. Зэк есть зэк. От него что угодно можно ждать.

Многие же осужденные, которых на работе притеснял Муха, были в неописуемом восторге от такой новости. Их злорадство переходило все границы и приличия. Когда в изоляторе узнали, что привели Мухина, да еще водворили на пятнадцать суток, арестанты разразились несусветной, очень цветистой и самобытной бранью в адрес прораба.

— Шмара коридорная, вафлерша бановая! — орали из одной хаты.

— Пес троекуровский, помет шелудивой овцы, сжечь тебя мало на костре, крыса кумовская и т. д. и т. п. — раздавались возгласы из другой камеры.

Муха затаился в одиночке и не подавал даже писка. Он был раздавлен, уничтожен и дрожал от страха от одной только мысли, что может встретиться со своими врагами в четырех стенах, а их у него была почти вся зона!

Но через некоторое время он пришел в себя и немного приободрился. Он даже огрызаться начал, когда его полоскали[153], и написал жалобу на имя Романова, в которой указывал, что все ему подстроил Погорелов, он, мол, специально подпоил его и устроил ему подлянку. Но «хозяин», получив его послание, порвал на мелкие клочки заявление и выбросил в корзину. «Ума нет — считай калека», — подумал про себя «хозяин»: ему не было резона защищать Мухина, так как толку от него как от прораба практически не было. А вот Погорелов — совсем другое дело, хоть и негодяй, но умница, за счет него он сможет приобрести себе лавры и почести. На всякий случай «хозяин» вызвал все же к себе Погорелова и чуть ли не с восхищением в голосе спросил:

• Предыдущая
• 58/65
• Следующая