Выбери любимый жанр

Князь ветра - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 27


Изменить размер шрифта:

27

Ниже написано было: «Старец смотрел на заходящее солнце и думал о том, что…» И все!

В ярости Иван Дмитриевич хотел сей момент сдернуть этого поганца с постели и усадить за стол, но помешала жена.

– Ваня, – открыв дверь и оставаясь на пороге, тихо сказала она, – я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Не знаю. Когда ты так вот вдруг, среди ночи, подходишь к Ванечке, будто ищешь в нем покоя и защиты, мне всегда становится страшно.

– Давно хочу спросить, – сказал Мжельский, – почему в рассказах о вашей семье никогда не упоминаются ни кухарка, ни горничная? Неужели у вас не было прислуги?

– Была, но приходящая, – объяснил Иван Дмитриевич. – Сразу после свадьбы мы с женой условились, что вечерами в нашем доме не должно быть посторонних.

– Почему?…

– А вы, простите, женаты?

– Женат.

– Женились по любви или по расчету?

– По любви.

– И вам не бывает тесно в вашей спальне?

– Тесно? Как это понимать?

– Ну, не возникает порой желание повизжать, погоняться друг за дружкой по коридору, поиграть в прятки? Улюбящих супругов это бывает обычно вечером, перед сном, но и по утрам тоже. В таких случаях присутствие чужих людей в доме как-то сковывает. Если,,конечно, считать кухарку за человека.

– Нет, знаете, у нас с женой подобных желаний не возникает.

– Мне вас жаль.

– А мне вас, – парировал Мжельский. – Сначала спальня, потом коридор, потом вся квартира, а там, глядишь, в погоне за свежестью чувств придется на улицу нагишом бегать. Типично русская психология, между прочим. Русский мужик знает, что за Уралом земли много, проще перебраться в Сибирь, чем изучать агрономию.

Иван Дмитриевич пропустил эту колкость мимо ушей.

– Помню, – сказал он, щурясь на лампу, – жена о чем-то заспорила с соседкой, и та, стерва, заявила ей, что женщина, у которой нет горничной, не вправе судить о таких вещах. Жена тут же поставила ее на место. Она ответила ей; сударыня, вас раздевает горничная, а меня – мой собственный муж.

Из записок Солодовникова

Однажды мы с Баабаром сидели у меня на квартире в Урге. Он выпил немного хорзы и вдруг взялся ругать свою жену-бурятку, прелестную молодую женщину, с отличием, кстати сказать, окончившую гимназию в Чите и очень его любившую. Баабар женился на ней еще до отъезда в Париж, тогда она казалась ему идеалом степной женщины, какой та явится в своем развитии через двести лет. Примерно из тех же побуждений наши тяготеющие к социализму фабричные рабочие женятся на интеллигентных еврейках. Теперь Баабар был разочарован в жене. Он обвинял ее одновременно в лжеевропеизме и в неумении следить за собой, в присущей якобы всем бурятам хитрости и в неспособности экономно вести хозяйство, но прежде всего в вину ей ставилась духовная неразвитость. По-видимому, за этой туманной формулировкой скрывалось ее равнодушие к древним монгольским обычаям. Он забыл, как она, бедная, висла на нем, как целовала его, как плакала, когда мы уходили из Урги навстречу наступающим по Калганскому тракту китайцам.

Я тоже глотнул хорзы, снял со стены гитару и спел старинный русский романс про офицера, который перед отъездом на войну прощается с молодой женой, перечисляя все грозящие ему там опасности, а она, не слушая, твердит одно: привези мне из похода шелковые чулки!

Этим я намекал, что жены бывают всякие, и Баабару на свою грех жаловаться.

Мы вышли на улицу. Темнело, от храмов Да-хурэ доносились вечерние трели башкуров. Баабар молчал. Я спросил, действительно ли он верит в царство Ригден-Джапо, каким оно описано в его трактате. Он ответил, что нет, разумеется, просто ему было удобно использовать эту легенду для пропаганды современных идей в привычной для монголов форме. «С другой стороны, – продолжал он, – дыма без огня не бывает, все легенды на чем-нибудь да основаны».

«Даже та, – спросил я, – что агенты Ригден-Джапо прорыли подземные ходы под Европой?»

«Думаю, тут дело вот в чем, – сказал Баабар. – Вы, наверное, слышали, что два-три столетия назад под влиянием иезуитов многие китайцы и японцы обратились в христианство. Потом они подверглись гонениям, большинство вернулось к вере предков, но некоторые продолжали совершать христианские обряды в уединенных местах, в пещерах или в специально выкопанных убежищах. А теперь представим себе зеркальное отображение этой ситуации на Западе. Допустим, лет сто назад в Петербурге появились русские люди, обратившиеся в буддизм…»

«Откуда они там взялись?» – поинтересовался я.

«Мало ли! Я не настаиваю, но предположим, что такие люди появились. Разве им позволено было бы открыто исповедовать сатанинскую, по мнению православных священников, религию? Нет, конечно! Тогда, чтобы не угодить в Сибирь, они стали собираться и совершать буддийские обряды в подвалах, в заброшенных каменоломнях, в тех же пещерах. Словом, под землей. Вот вам реальная канва, а уж по ней народная фантазия могла расшить любые узоры».

Спорить мне было лень. В то время я даже помыслить не мог, в какой кровавый кошмар выльется эта мистерия.

Глава 4

Казнь обезьяны

18

Утром, еще в полусне, в постели, Иван Дмитриевич вспомнил своего вчерашнего преследователя и понял наконец, откуда знакома ему эта бледная, будто мукой натертая харя с мстительно съехавшим вниз и вбок углом рта, как бывает после кровоизлияния в мозг. Именно так, этими самыми словами в «Загадке медного дьявола» описывался один из членов Священной дружины – тот, у кого маска упала на пол, когда гадалку вели в комнату со статуей Бафомета.

За завтраком Иван Дмитриевич без аппетита съел свой любимый творог со сметаной, усадил Ванечку дописывать сочинение, слегка повздорил с женой из-за того, что отказался пить полезный для желудка травяной чай вместо настоящего, но избежал большого скандала, вовремя согласившись взять с собой зонт. Этот зонтик жена ему навязывала в любую погоду и с такой страстью, словно тут был вопрос его жизни и смерти, чего он по глупости своей не понимал.

– Ванечка уверен, что я не пустил его в гимназию из-за ненаписанного сочинения. Пожалуйста, ничего ему не говори, – предупредил Иван Дмитриевич.

– Я не такая дура, как ты думаешь, – ответила жена, закрывая за ним дверь.

Он услышал, как дважды повернулся ключ в замке, как загремел засов и зазвенела цепочка, и лишь затем стал спускаться по лестнице.

Полицейский экипаж стоял у подъезда.

– Я прогуляюсь. Поезжай без меня, – сказал Иван Дмитриевич кучеру.

Было солнечно и сухо. Закинув на сиденье зонт, он пошел пешком и минут через десять, обернувшись, увидел: идет, гад, на той же безопасной дистанции, что и вчера. При утреннем свете асимметричность его черт не так бросалась в глаза, но лицо по-прежнему было мертвенно-белым, как после обморока. Зато в его повадках появилось кое-что новенькое. Когда Иван Дмитриевич обернулся, он даже попытки не сделал уклониться от его взгляда. Понимал, значит, что бесполезно, одного раза достаточно, чтобы навсегда запомнить такую рожу. Этот малый лишь замедлил шаги и вынул руки из карманов, на всякий случай приготовившись к бегству. Гоняться за ним не имело смысла. Проще было заманить его поближе к Сыскному отделению, там ребята живо с ним разберутся.

Больше за всю дорогу Иван Дмитриевич головы не повернул, но за квартал до цели решил все-таки удостовериться, что проклятый филер все еще тут, на хвосте. Оглянулся, и как раз в этот момент, прячась за спинами прохожих, косорылый сделал рукой неприметный жест, обращенный куда-то в сторону. Жест был характерный, отточенный многократным употреблением. В качестве условного сигнала он мог означать единственное: бери на себя. То есть, как понял Иван Дмитриевич, дальнейшее наблюдение за ним перепоручалось кому-то другому, кто находился поблизости, но кого он не знал в лицо. Сейчас, на людной улице, вычислить этого подлипалу было задачей практически безнадежной. Он плюнул и больше уже не оборачивался.

27
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело