Князь ветра - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая
Книга была вынута и, раскрытая на закладке, предложила следующий кулинарный рецепт:
3 части тонко нарубленной полыни;
2 части смоляного церковного ладана высшего качества; 1 часть смолы камедного дерева;
1/2 части оливкового масла высшего качества; 1/4 части кладбищенской пыли;
3 капли крови заклинателя.
Начало списка находилось на обороте страницы, как и название этой смеси: «Ладан для вызывания мертвых». Здесь же записаны были еще два рецепта: «Ладан для вызывания мертвых возлюбленных» (то же, с добавлением меда и мирры) и «Ладан гнева и проклятия».
– Мы же с вами современные люди, – сказала Каменская.
Надеюсь, вы понимаете, что это не более чем игра. Вы, мужчины, играете в одни игры, мы – в другие.
– Я-то понимаю, – заверил ее Иван Дмитриевич, – но всегда найдутся люди не столь современные, как мы с вами. Они могут и не понять.
С утра он догадался освежить в памяти соответствующие статьи уголовного законодательства и теперь с купюрами процитировал статью двести вторую:
– «Кто будет колдовать или чародействовать и для сего чинить начертания на земле, творить курения, пугать чудовищами, предвещать по воздуху или по воду, искать видений, нашептывать на бумагу, траву или питье, тот наказывается…»
– По приговору Совестного суда [8], – закончила Каменская. – В худшем случае могут приговорить к штрафу или к покаянию, да и то лишь в теории. На практике этого уже лет сто как не бывает.
– Боюсь, мне придется развеять ваши иллюзии. Возьмем для примера упомянутую здесь кладбищенскую пыль. Опытному законнику не составит труда подвести ващи действия под статью двести тринадцатую.
– Что это за статья?
– О разрытии могил и осквернении праха.
– Но я ничего не разрывала и не оскверняла!
– Верю, но опровергнуть такое обвинение вам будет нелегко. Особенно если удастся доказать, что вы в неблаговидных целях использовали человеческий череп. Он ведь является чьим-то прахом, и манипуляции с ним можно толковать как глумление над останками.
– Интересно, как вы докажете, что имело место глумление?
– Ваша бывшая горничная готова свидетельствовать против вас.
– Паршивка! – вырвалось у Каменской.
– К тому же в этой вашей книге наверняка сыщется немало такого, что подпадает под статью сто восемьдесят вторую. Она трактует случаи богохуления и поругания священных символов христианской религии, а это даже в наши либеральные времена грозит серьезными неприятностями.
– Перестаньте! Что может мне сделать Совестный суд? Сослать в каторжные работы?
– Преступления, караемые по названным мною статьям, подлежат юрисдикции Уголовного суда. Со всеми вытекающими последствиями.
– Господи, да кто станет меня судить! Кому я нужна!
– Мне, – ответил Иван Дмитриевич. – Яне вижу другого способа заставить вас говорить правду.
– Какую еще правду? Вам и так все про меня известно. Да, я зарабатываю на жизнь гаданиями, потому что на гонорары мужа мы попросту не могли бы существовать. Да, я рассчитала горничную, потому что ей велено было молчать об этом. Мало того что такой способ добывать себе пропитание унизителен для интеллигентной женщины, если бы о моих занятиях узнали в литературных кругах, Николай Евгеньевич стал бы всеобщим посмешищем.
– Мир тесен. Могло дойти через ваших клиенток.
– Их я обслуживаю под псевдонимом.
– А муж знал, на какие деньги вы его содержите?
– Разумеется.
– И как он к этому относился?
– Терпел. Что ему оставалось делать?
– Судя по вашей книге, вы не только гадаете, но и вызываете духов. Я не ошибся?
– Это лишь так называется. Тут нет ничего сверхъестественного, все дело в химическом составе этих веществ. Сгорая, они дают особый запах, который воздействует на мозг и вызывает что-то вроде слуховых и зрительных галлюцинаций.
– А к нечистой силе вы при этом обращаетесь? К какому-нибудь Бафомету?
– Это не по моей части. Я такими делами не занимаюсь.
– Но один рогатый здесь все-таки был.
– Кто вам сказал? – не сдержалась Каменская. – Наталья?
– Я имею в виду вашего покойного мужа, которому вы наставляли рога, – отметив ее реакцию, пояснил Иван Дмитриевич.
Она поняла мгновенно и, похоже, успокоилась.
– В наблюдательности вам не откажешь… Вы правы, Килин – мой любовник.
– В связи с этим хотелось бы знать, почему из лежавшей на столе рукописи исчезла последняя страница. Та, где героиня спрашивает любовника: «Скажи, ты мог бы убить моего мужа?»
– Я ее сожгла.
– Вы так спокойно в этом признаетесь?
– Рассказ все равно не закончен. Страницей больше, страницей меньше, это уже не важно. Я боялась, что напрасные подозрения отвлекут вас от поисков настоящего убийцы.
– Но теперь я тем более вправе подозревать Килина.
– И зря. Книжки о вас, то есть о Путилове, приносили ему хороший доход, несравнимый с гонорарами Николая Евгеньевича. Кто станет резать курицу, которая несет золотые яйца! К тому же я готова засвидетельствовать его алиби.
– А он – ваше?
– Да, вчера утром мы были вместе.
– Вы любите его? – помолчав, спросил Иван Дмитриевич. Она криво усмехнулась.
– Самое большее, что я могу сказать о моем к нему отношении, это то, что он мне не противен. Но не будь я его любовницей, гонорары мужа стали бы еще ничтожнее. Причем за серьезные произведения, такие, как рассказы из книги «На распутье», он бы не получал ни копейки. Килин с бумагой и карандашом доказал мне, что эта книга не окупила расходов даже на типографию.
– Покойный догадывался, чему он обязан своими гонорарами?
– Упаси боже! При его-то самолюбии? Для него это было бы смерти подобно.
– Вчера, однако, вы отвергли саму мысль о возможности самоубийства.
– И сейчас отвергаю. С чего ему было стреляться? О моих отношениях с Килиным он понятия не имел.
– Вы уверены? Сюжет его предсмертного, незаконченного рассказа говорит о другом, – не согласился Иван Дмитриевич. -Впрочем, я вас понимаю, наше законодательство не самое гуманное в Европе. Как вам, конечно же, известно, у самоубийцы по закону не может быть наследников, его имущество поступает в казну, да и церковные правила тоже не располагают к откровенности на эту тему. Но давайте договоримся так: вы будете со мной предельно искренни, а я дам слово, что все останется между нами. Согласны?
– Ну, – заколебалась Каменская, – если честно, он мог покончить с собой, хотя не думаю, чтобы из-за меня. Не знаю, был ли у него револьвер, но… Обождите минуточку!
Она вышла и вскоре вернулась, на ходу листая том Тургенева. Наконец нужная страница была найдена.
– Это роман «Отцы и дети», недавно я обнаружила его на столе у мужа, раскрытый вот здесь. Прочтите, пожалуйста, от сих и до сих.
Ее ладонь осталась лежать на странице сбоку, прикрывая что-то написанное на полях.
«Завтра или послезавтра мозг мой, ты знаешь, в отставку подаст, – прочел Иван Дмитриевич. – Я и теперь не совсем уверен, ясно ли я выражаюсь. Пока я лежал, мне все казалось, что вокруг меня красные собаки бегали».
Последняя фраза была подчеркнута.
– Это умирающий Базаров говорит отцу, – объяснила Каменская.
Затем она указала еще одно место несколькими строками ниже:
– И вот здесь, пожалуйста.
Тут, напротив, подчеркнута была первая фраза: «А теперь я опять к моим собакам».
Дальше до конца абзаца шел следующий текст: «Странно! Хочу остановить мысль на смерти, и ничего не выходит. Вижу какое-то пятно… и больше ничего».,
Каменская отняла руку. Иван Дмитриевич увидел надпись на полях и узнал почерк ее мужа. «Это я!» – написано было по вертикали такими крупными буквами, что их достало на все расстояние между двумя подчеркнутыми фразами.
– И что? – спросил он. – Что, по-вашему, означают эти собаки?
То, что Николая Евгеньевича преследовали мысли о смерти.
– Вы спрашивали его, что тут подразумевается?
[8]
Иван Дмитриевич ошибся. Совестный суд был упразднен в 1862 году (примеч. Сафронова).
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая