Казароза - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/44
• Следующая

— Ты где была, когда этот курсант начал стрелять? — спросил Свечников.

— Ушла в конец зала.

— Зачем?

— Впереди было душно, а там открыли окно.

— Тебе не показалось, что стреляли из двух разных мест?

— Нет, — не сразу ответила Ида Лазаревна. — А что?

— Ничего. Нет, так нет.

— А тебе не показалось, что от нее пахло мукой? — в свою очередь спросила она с той хорошо знакомой Свечникову интонацией, которая ничего хорошего не предвещала.

— От кого? — не понял он.

— От Казарозы.

— Почему от нее должно пахнуть мукой?

— Потому что певицы никогда не моют голову. Малейшая простуда, и тембр голоса уже не тот. Они волосы посыпают мукой, а потом вычесывают ее вместе с грязью.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего. Просто я заметила, как ты вчера на нее смотрел. Ты рассказывал, что когда-то она произвела на тебя впечатление, но я не думала, что настолько сильное. Я даже, грешным делом, ей позавидовала. На меня ты тоже иногда смотрел такими глазами, но только на голую, и то не совсем так. Чем она тебя пленила?

— Перестань, — попросил Свечников.

— Я обратила внимание, у нее изумительно тонкие длинные пальцы, — не вняла его просьбе Ида Лазаревна. — Конечно, очень красиво, но должна тебе заметить: если у женщины длинные пальцы на руках, такие же у нее и на ногах. А это уже не так привлекательно.

— Я тебя прошу, прекрати!

— С волосами та же история, — невозмутимо продолжала она. — Если их много на голове и они густые, то подмышками и в известном женском месте заросли тоже дай бог. Как у меня. Тебе ведь это не нравилось, правда?

Свечников резко встал и плечом задел чересчур низко для его роста подвешенную полочку с книгами. Они посыпались на пол. Среди них что-то упало с тяжким железным стуком. Ида Лазаревна быстро нагнулась, но он успел первый. За книгами был спрятан маленький бельгийский «байяр» без кобуры.

Когда-то Свечников снял такой с пленного немецкого офицера. У курсантского «гассера» калибр одиннадцать миллиметров, а у этого — шесть. Почти вдвое меньше. Казароза была убита пулей как раз такого калибра. Все это промелькнуло в мозгу, пока он поднимал отлетевший к стене пистолет, выдвигал из рукояти обойму, в которой не оказалось ни одного патрона, и с пистолетом в руке поворачивался к притихшей Иде Лазаревне.

— Твой?

— Теперь мой.

— А был чей?

— Не знаю.

— Ты же ненавидишь солдат, войну, оружие. Откуда он у тебя?

— Нашла, — сказала она.

— Вот как?

— Честное слово, я его нашла! Вчера после того, как тебя увели, зашла во двор училища, и он там валялся.

— Зачем ты пошла во двор?

— Тебе все нужно объяснять? Сам не догадываешься?

— Нет. Чего тебя туда понесло?

— Решила зайти в особый отдел.

— Извини, не понял.

— Ну, в два нулика. Это те же буквы О, по первым буквам получается особый отдел. Как в чека. В училище женский туалет не работает, а во дворе есть будка. Мне срочно нужно было сделать пи-пи.

— Что ли, до дому дотерпеть не могла? Тут ходу пять минут.

— Не могла, — строго сказала Ида Лазаревна.

— Хорошо. Нашла ты этот пистолет, принесла домой. Предположим, я тебе верю. Но зачем ты его спрятала?

— Так. На всякий случай.

— Кого-нибудь застрелить?

— Самой застрелиться.

— Здрасте! Что это вдруг?

— Не из-за тебя, не думай.

Она снова села на кровать и сказала:

— Что ты вообще обо мне знаешь! Думаешь, если я с тобой спала, то ты знаешь обо мне все?

— Я так не думаю.

— Думаешь, думаешь. Все вы так думаете. По-вашему, главная тайна у женщины — между ног. Побываешь там, и все с ней понятно.

В такие моменты спокойнее было не прерывать ее, а дать ей выговориться. Поигрывая пистолетом, чтобы она о нем все-таки не забывала и не слишком далеко уклонялась от темы, Свечников молча ждал продолжения.

Последовало еще несколько обвинений того же плана, затем она вдруг сообщила:

— Однажды я уже хотела покончить с собой.

— И давно это было?

— В шестнадцатом году. Когда убили моего мужа.

— Ты была замужем? — поразился Свечников.

Она не ответила и отвернулась к окну. Там зеленели грядки школьного огорода, за ними маячила знакомая фигура в черной кепке. Этого парня Свечников приметил еще возле гортеатра, но тогда кепка на нем была белая, парусиновая. Он знал, что при старом режиме уличным филерам рекомендовалось носить при себе несколько головных уборов и время от времени их менять, чтобы не фиксировать на себе внимание наблюдаемого. Теперь это правило применялось в борьбе с контрреволюцией. С врагом приходилось сражаться его же оружием, а к тому, что в агентурную разработку взяли его самого, Свечников отнесся с пониманием. Караваев и Нейман имели полное право не доверять ему и установить за ним наружное наблюдение.

— Знаешь песню «Ночь порвет наболевшие нити»? — спросила Ида Лазаревна.

— Нет.

— Странно. В шестнадцатом году это была самая популярная песня, ее всюду пели.

Из груды упавших с полки и оставшихся на полу книг она извлекла толстую тетрадь. На обложке еще сохраняла остатки былого блеска наклеенная на дерматин переводная картинка с двумя милующимися голубками. Нужная страница отыскалась быстро.

Свечников придвинул к себе тетрадь, узнал ее почерк и прочел:

— Он тоже погиб недалеко от Львова, — сказала Ида Лазаревна, когда Свечников поднял глаза от тетради. — Там его и похоронили. Последнее письмо, которое я от него получила, он продиктовал сестре в лазарете. Сам писать уже не мог. Только вот мальчика Вовы у нас не было.

Заметив, что на огороде под окошком две девочки волокут тяжелую лейку, она прервалась и закричала:

— А ну поставьте немедленно! Идите позовите мальчиков. Я велела поливать им, а не вам.

Девочки упорхнули, но мальчики не появились. Вздохнув, Ида Лазаревна заговорила снова:

— За большие деньги достала я в госпитале морфий, купила шприц, взяла самое лучшее свое платье, еды на дорогу, положила все в чемодан и поехала на Юго-Западный фронт. Где он похоронен, мне написали. Решила, что надену это платье, приду к нему на могилу и впрысну себе смертельную дозу морфия… В общем, добыла денег на билет, села в поезд. Первые сутки совсем не спала, потом сама не заметила, как заснула. И увидела сон…

Ей снилось, будто она долго-долго бежит с горы к ослепительно сверкающей под солнцем реке. Пологий травяной склон никак не кончается, хотя берег, кажется, совсем близко, шагах в десяти, не больше, а она все бежит и бежит, и полевые цветы звенят у нее под ногами, как маленькие колокольчики, которые рыбаки привязывают к воткнутым в землю удилищам, чтобы слышно было, если клюнет.

Слушая, Свечников думал, что да, он рассказывал ей про Казарозу, но не настолько же она сумасшедшая, чтобы застрелить такую соперницу! Этот вариант он сразу отверг, зато два других были куда вероятнее. Во-первых, стрелявший мог незаметно передать ей револьвер прямо в зале — на тот случай, если кто-нибудь заметит, что стреляли из разных мест. Тогда всех мужчин стали бы обыскивать, а женщин — вряд ли. Во-вторых, из тех же соображений этот человек мог после выстрела выкинуть револьвер в окно. Свечников мысленно прочертил возможную траекторию его полета и понял, что она вполне способна пересечься с маршрутом Иды Лазаревны от ворот к будке во дворе.

• Предыдущая
• 19/44
• Следующая