Дом свиданий - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 53

• Предыдущая
• 53/55
• Следующая

Никто по-прежнему не произнес ни слова.

— Здесь же, среди нас, есть другой человек. Не убийца, нет, но невольный соучастник преступления. Он знает, кто убил Якова Семеновича, и он… Он приговорен к смерти. До сих пор этот человек молчал, но ведь никто не умеет молчать лучше, чем мертвые. Он сидит за нашим столом, этот человек, и ни о чем не подозревает. Между тем яд, которым отравили Якова Семеновича, уже всыпан в его рюмку той же рукой.

И опять ответом было потрясенное молчание.

— Но я, — почти шепотом продолжал Иван Дмитриевич, — тоже знаю имя убийцы, о чем убийца не знает. И я незаметно поменял местами два бокала. Еще одной смерти не будет. Теперь отравленное вино стоит перед тем человеком, кто сам же и всыпал в него яд.

Первым опомнился старший из куколевских приятелей. Чтобы отвести от себя подозрение, он схватил свою рюмку и поволок ее ко рту, но Иван Дмитриевич прикрикнул на него:

— Поставьте на место!

— Почему? — заспорил тот. — Я никого не убивал, и я выпью. Пусть все увидят, что я не виноват.

— Поставьте, я вам сказал!

— Но почему, господин сыщик?

— Я прошу всех мужчин не прикасаться к своим рюмкам. Пьют одни только женщины.

— Значит, — весело спросил Нейгардт, — вы думаете, что убийца — женщина? Я вас правильно понял?

— Да. Пьют лишь дамы.

— А девицы? — поинтересовалась Катя.

Нина Александровна пожала плечами:

— Надеюсь, вы шутите, господин Путилин. Шутка не из удачных.

— Я серьезен, как никогда. Пейте, мадам.

— И не подумаю! С какой стати вы мне приказываете?

— Я служу в полиции…

— Ни у одной полиции в мире нет таких полномочий.

— Иван Дмитриевич, — спросил Зайцев, — а если вы, не дай бог, что-нибудь перепутали? Что, если мы сели как-нибудь не так и отравленное вино стоит не перед тем человеком, а совсем перед другим?

— Я вижу вас всех, все сидят, как сидели раньше. Будьте покойны, я не ошибся. Местами поменялись именно те две рюмочки, что и нужно.

— Послушайте, — резонно заметил деверь Шарлотты Генриховны, — для чего устраивать этот спектакль? Подойдите к той, кого вы подозреваете, да и велите ей выпить. А уж мы поглядим, откажется она или нет.

— Боюсь, одна она пить не станет. Получится, будто я ее одну оскорбляю подозрением, и она вправе будет отказаться. Вот ежели все, тогда другое дело.

— Как хотите, а я не стану пить, — заявила госпожа Гнеточкина, в упор глядя на Ивана Дмитриевича своими бесцветными глазками. — Для меня это унизительно.

— И я не буду, — поддержала ее Нина Александровна.

— И я, — капризно сказала Лиза. — Почему я должна пить, когда я вообще не пью вина?

— А херес кто выпил у вашего папеньки? — напомнил Иван Дмитриевич.

— Тем более. Один раз я уже травилась, хватит с меня! Недовольных было больше, чем ожидалось. Шум нарастал, в общем гаме Ивану Дмитриевичу приходилось подбадривать колеблющихся, усмирять строптивых и одновременно следить за той женщиной, чтобы не делала вид, будто пьет, и не вылила бы себе за бюстгальтер.

— Я пью! — провозгласила жена. — Смотрите, я пью! Она выпила и закашлялась под устремленными на нее взглядами.

Иван Дмитриевич посмотрел на вдову. Вся в черном, бледная, с черными подглазьями, Шарлотта Генриховна поднялась, как тень, нависая над праздничным столом, и хрипло сказала:

— Как хозяйка я прошу всех выпить. Я прошу…

Голос у нее сорвался, плечи задергались, и сестра усадила ее на место, приговаривая:

— Лотточка, Лотточка, успокойся. Если ты просишь, то пожалуйста.

Она выпила, за ней лихо осушили свои рюмки Лиза и Катя. Теперь обе сидели с каменными лицами, напряженно прислушиваясь к тому, что творится у них в животах.

— Я не стану пить, не стану, — повторяла госпожа Гнеточкина.

Катя сказала:

— Кажется, меня тошнит.

И громче:

— Мама, меня тошнит!

Нина Александровна, казалось, не слышала, зато Куколев-старший вскочил, опрокинул стул, на ходу бросив Ивану Дмитриевичу что-то невнятное, но угрожающее, и кинулся к дочери, которая при его приближении с невинной улыбкой заявила, что это была шутка.

— Дура! — сказала ей Лиза.

— Я не буду, — ныла Гнеточкина. — Я боюсь…

— Ой! — внезапно вскрикнула Зайцева.

Она локтем зацепила свою рюмку, но сидевший рядом один из куколевских приятелей успел подхватить ее.

— Не беда, — иезуитским тоном утешил он соседку, — не все пролилось. Кое-что осталось.

Шарлотта Генриховна впилась в Зайцеву стекленеющим взором и опять начала медленно подниматься со стула, но в этот момент раздался звонкий и спокойный голос баронессы:

— Господин Путилин, а вдова тоже должна пить?

— Ну что ты, что ты? — попытался утихомирить ее Нейгардт. — Перестань!

— А что такое? Я спрашиваю о том, о чем думают все.

Действительно, если раньше такая мысль не многим приходила в голову, то сейчас все призадумались. Стало тихо, лишь слышен был яростный шепот Лизы:

— Сергей Богданович, скажите этой дуре, что она дура…

Зеленский не отвечал. Он сидел как опоенный, лицо у него было таким, словно он уже покинул этот мир и все здесь происходящее его не касается.

— Шарлотта Генриховна, — все так же спокойно сказала баронесса, — я взяла свою рюмку, берите же и вы вашу. Помянем Якова Семеновича.

И вот тут-то Иван Дмитриевич по-настоящему перепугался, услышав бестрепетный голос жены.

— Паскуда, — произнесла она негромко, но отчетливо. Последствия могли быть непредсказуемы. Все повисло на волоске, но, к счастью, страшное слово потонуло в крике Гнеточкина:

— Я выпил вместо моей жены! Иван Дмитриевич, почему вы не обращаете внимания? Вы видели?

— Да-да.

— Я уверен в моей жене и выпил вместо нее…

— А моя жена выпила сама! — торжествовал Зайцев, призывая в свидетели соседей; — Вы заметили? А вы? Курочка моя, дай я тебя поцелую!

Между тем Шарлотта Генриховна откликнулась на призыв баронессы и взяла рюмку. Все смотрели на них, а они — друг на друга. Две женщины в черном, их взгляды скрестились над яблочным пирогом, которого Иван Дмитриевич так и не попробовал, и он явственно ощутил, как в воздухе запахло горелым. Безмолвная дуэль продолжалась несколько секунд. У обеих вздрагивали руки. Ледяная наливка чуть заметно колебалась в помутневшем стекле. Наконец обе разом припали губами к хрусталю. Слышно было, как у кого-то из них лязгнули зубы.

— Фу-у, — облегченно выдохнул Нейгардт.

Остальные притихли. Зайцева даже слегка окривела от страстного ожидания, что одна из этих двоих вот-вот забьется в предсмертных судорогах, но ничего не произошло, и тогда вдруг все увидели, что Нина Александровна до сих пор не притронулась к своему бокалу. Наливка переливалась в нем, как лунный свет, — мертвенная, ядовито-желтая, и казалась даже иного цвета, чем в других рюмках.

— Ниночка! — прошептал Куколев. — Ты… Ты не пьешь?

Она молчала.

— Я так и думал, что у вас недостанет мужества покончить с собой, — усмехнулся Иван Дмитриевич.

Он взял ее рюмку и поглядел на просвет. По цвету наливочка была очень хороша. Интересно, какова на вкус?

Прежде чем кто-то успел сообразить, что происходит, Иван Дмитриевич поднес рюмку ко рту. Жена завизжала, но поздно. Поздно! Янтарная влага уже растеклась по нёбу, затем горячей нежной струей вошла в горло и по пищеводу двинулась дальше вниз.

— Ваня-а! — взвыла жена.

Он аппетитно причмокнул, промокнул салфеткой губы и поставил пустую рюмку обратно на стол. Нина Александровна подняла на него свои козьи глаза. Только что в них стоял ужас, а теперь он уступал место блудливой надежде.

— Ваше самоубийство, мадам, даже если бы вы на него решились, никак не входило в мои планы, — сказал Иван Дмитриевич. — Бокалов я не переставлял. Отравленный по-прежнему стоит перед тем человеком, кому вы его предназначили.

Может быть, он еще сумел бы помешать тому, что произошло в следующее мгновение, но отвлекла жена. Она и всхлипывала у него на груди, и молотила по ней кулачками, а пока он отбивался, одновременно винясь и утешая ее, Зеленский вдруг схватил стоявшую перед ним рюмку и опрокинул себе в рот.

• Предыдущая
• 53/55
• Следующая