Дом свиданий - Юзефович Леонид Абрамович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/55
• Следующая

Проездили зря, ни Рябинина, ни даже Гельфрейха дома не оказалось. Напоили лошадей, затем Иван Дмитриевич решил ехать в Министерство финансов. Он уже имел дело с Куколевым-старшим и понимал, что ни исчезновение матери, ни смерть брата не способны заставить этого человека пренебречь служебными обязанностями. «Сегодня я до вечера буду в министерстве», — сказал он и не обманул: дежурный чиновник сообщил, что коллежский советник Куколев у себя в кабинете.

— Входите, — пригласил он, когда Иван Дмитриевич робко приоткрыл сановную дверь. — Есть новости о Марфе Никитичне?

— Вообще-то я прежде всего ищу убийцу вашего брата.

— Тогда кто ищет мою мать?

— Тоже я.

— Не многовато ли на себя берете?

— Я убежден, что одно тут связано с другим.

— Вот как? Это уже что-то новенькое.

Куколев сел за свой стол, заваленный ворохами разграфленных листов с колонками цифр, и предложил садиться гостю.

— Вам что-нибудь известно о завещании вашей матери? — спросил Иван Дмитриевич.

— Я его не читал, оно хранится у Якова. Он же и назначен главным наследником.

— Но ведь старший-то — вы.

—Яков занялся коммерцией, как наш отец, а я, сами видите, не барыши считаю. Кроме того, мать с детства любила его больше, чем меня. Хроменький, несчастненький, ну и все такое прочее.

— Это, однако, не мешало ему изменять жене. Как, по-вашему, она не могла отомстить мужу за неверность?

— Сомневаюсь. Шарлотта была влюблена в него как кошка. То есть в гневе чем угодно могла по голове стукнуть, но хладнокровно заманить, отравить… Да, — спохватился Куколев, — я говорил вам, кого подозреваю в убийстве Якова?

— Вы мне ничего не говорили.

— Значит, подумал, а не сказал. Со мной так бывает… Воспользовавшись паузой, которую Куколев сделал, чтобы усилить эффект, Иван Дмитриевич опередил его:

— Нейгардта?

— Значит, все-таки говорил. Но неважно… У них с Яковом были какие-то совместные дела, причем наверняка не вполне законные. Он и по этой части был не промах, не только по женской. Что-то они, вероятно, с бароном не поделили, чем-то Яков ему помешал. Со мной у него не вышло, Лизе мы успели дать рвотное, а тут в нужный момент никого рядом не оказалось. И жетончик Нейгардт ему подкинул раньше в качестве угрозы. Помнишь, мол, что ожидало твоего брата? Вот и тебе то же будет. Но, видать, Яков-то не внял.

— Вы думаете, Яков Семенович знал, что Нейгардт собирается вас отравить?

— Прежде я в это не верил. Но теперь… Как тогда прикажете понимать? Хорошо, убили. То есть нехорошо… Но жетончик-то как при этом очутился? Значит, Нейгардт их тогда не один заказал сделать, а несколько. Про запас.

— Ходят слухи, — сказал Иван Дмитриевич, — что Яков Семенович сам отравился.

— С чего это?

— Влез в долги.

— Подумаешь! Не причина, чтобы травиться. Мог бы объявить себя банкротом. Имущество-то числилось не за ним, а за матерью.

— Будто бы Яков Семенович узнал о ее смерти и решил покончить с собой, чтобы наследство досталось дочери. До своего совершеннолетия она могла бы отказаться от уплаты долгов.

— Угу. — Куколев задумался. — Шарлотта вам сказала?

— Да.

— И вы ей поверили?

— Нет, разумеется.

— Я тем более никогда не поверю, что Яков мог пожертвовать собой ради кого бы то ни было. Не тот он был человек.

— Только я вас очень прошу, Семен Семенович, никому ни слова! При всей вашей нелюбви к брату вы, я думаю, не захотите, чтобы ему как самоубийце не нашлось бы места в освященной земле. Чем черт не шутит! Вдруг он и в самом деле наложил на себя руки?

Внезапно лицо Куколева осветилось какой-то новой мыслью. Он повеселел.

— Так-так, любопытно. Скажите-ка мне, господин Путилин, это Шарлотта велела вам никому не говорить о его якобы самоубийстве?

— Тут всякому придет в голову.

— Шарлотта, Шарлотта, не юлите… Вы видели моего брата мертвым?

— Естественно.

— И щупали ему конечности? Проверяли пульс?

— В этом не было нужды. Если бы вы там присутствовали…

— Зеркальце подносили ко рту? — перебил Куколев.

— Там был доктор.

— А вы ему доверяете, этому доктору? Не могли его подкупить? Как вам кажется, он человек честный?

Чем-чем, а воображением Иван Дмитриевич обделен не был. В мгновение ока оно услужливо развернуло перед ним следующую картину: Яков Семенович бесшумно встает со своего смертного ложа, вручает Крамеру конверт с деньгами, наклеивает усы, меняет одежду. Все это вполне могло произойти в то время, пока сам Иван Дмитриевич, не желая говорить с Крамером, сидел в соседнем номере. Впрочем, зачем такие сложности? Отчего бы покойнику не ожить прямо у себя на квартире? Ай, молодец! На спину и лапки кверху, чтобы потом и наследством попользоваться, и долги не платить. Добудет чужой паспорт, уедет со своей Шарлоттой и дочерью за границу… Нет, не может быть!

— Анекдотец есть, — усмехнулся Куколев, словно читая мысли собеседника. — Полицейский говорит бродяге: «У тебя, сволочь, паспорт фальшивый »

— «Никак нет. Паспорт настоящий, да вот сам я не тот».

— Но вы понимаете, что из этого следует? — спросил Иван Дмитриевич. — Если ваш брат жив, то ваша мать — мертва. Иначе ему не было смысла инсценировать свою смерть. Понимаете? Или он, или она.

Куколев опустил голову на грудь и долго не отвечал.

— Я понимаю больше, чем считаю нужным говорить, — сказал он наконец.

— Дело серьезное. Я бы все-таки попросил вас объясниться.

— Господин Путилин, поставьте себя на мое место. Мы братья, вместе росли. Такие вещи не высказывают вслух. Даже перед самим собой страшно быть человеком, который… понимайте, как хотите.

«Который, — мысленно продолжил Иван Дмитриевич, вспомнив при этом Каллисто, Аркада и Зеленского, — способен родного брата назвать матереубийцей…» Но как же легко этот человек забыл про барона Нейгардта! А ведь сам только что именно его обвинял в убийстве брата.

Куколев сжал руками виски:

— Господи, о чем я? Чушь, чушь, какая чудовищная чушь, Господи! Ступайте, господин Путилин. Я думаю, мы еще встретимся… Обратно дорогу найдете? Или проводить вас?

— Да я, знаете, — спокойно глядя на него, ответил Иван Дмитриевич, — как шел сюда, горбушку крошил и крошки за собой бросал. По ним и доберусь, если, конечно, птицы не склевали.

Выйдя на улицу, он увидел извозчичью пролетку, из которой вылезла и торопливо направилась к подъезду Нина Александровна.

— Были у моего мужа? — спросила она. — Не нашлась Марфа Никитична?

— Пока нет. Ищем.

— Благодарю вас, господин Путилин. Мы все безумно переживаем, особенно мои девочки. Они так любят бабушку Марфу! Моя мать всегда значила для них несравненно меньше.

— Не теряйте надежды. Мы делаем все, что в наших силах.

— Мне тут пришла одна мысль, — сказала Нина Александровна, провожая Ивана Дмитриевича к его пролетке. — Вернее, не мне, а Кате, моей младшей. Мы подумали: что, если с Марфой Никитичной прямо на улице случился удар? Вы же знаете, свекровь у меня женщина грузная, с такими чаще всего и бывает. Собралась к нам, а по дороге ей стало дурно. У нее мог отняться язык, тогда она не в состоянии объяснить окружающим, кто она, и подать нам весточку о себе.

— Этого нельзя исключить, — согласился Иван Дмитриевич.

— Я приехала предупредить мужа, что меня допоздна не будет дома, и взять его экипаж с кучером. Он доберется домой на извозчике, а я прямо сейчас начну объезжать городские больницы. Лиза с Катей уже отправились, я дала им лакея в провожатые.

— Если найдете, дайте знать в часть. Меня известят.

— Непременно, — пообещала Нина Александровна с такой проникновенной интонацией, словно вопрос о том, найдется ли ее свекровь, для самого Ивана Дмитриевича был вопросом жизни и смерти.

По дороге он опять заглянул на службу в надежде застать там Крамера, но тот уже уехал. Гайпеля тоже не было. Помнилось, впрочем, что вчера в «Аркадии» Гайпель к мертвому Куколеву не притрагивался, равно как и хозяин гостиницы, и горничная Наталья, и швейцар, и пристав Будягин, который составил протокол, даже не поднимаясь на второй этаж, не взглянув на покойника. Никто, кроме Крамера, его не щупал, не переворачивал, не давил на глазные яблоки, не проверял, туманится ли поднесенное ко рту зеркальце. Крамер же, сволочь, отлично знал, что Иван Дмитриевич избегает прикасаться к мертвецам, если в том нет прямой необходимости. Он, правда, один раз взял Куколева за руку, выискивая след ожога, но держал ее сквозь простыню. Теперь в пальцах оживало смутное воспоминание о том, что сквозь простыню рука была слишком теплая, к тому же как-то странно мотнулась, когда он ее отпустил, и, пожалуй, чуть дольше, чем нужно, качалась туда-сюда, пока окончательно не замерла в исходной позиции.

• Предыдущая
• 26/55
• Следующая