Welcome to Трансильвания - Юденич Марина - Страница 63

• Предыдущая
• 63/89
• Следующая

Эту мысль, разумеется, он держал при себе. Достойный противник, вне всякого сомнения, достойный. Собственно, в этом не зазорно было бы признаться вслух. Но до поры по этому поводу он предпочел молчать. Зато по другому — дать волю чувствам. Вернее — гневу. Только гневу.

— Что значит пропал? Мои люди не пропадают просто так. Бесследно. Как иголки в стогу сена. Случается, они гибнут. Но не исчезают. Слышите вы, остолопы?! Найдите его! Живого или мертвого. Сутки — на все. Потом… Нет, сейчас вам лучше не думать о том, что будет потом. Страх парализует и лишает способности думать. Особенно таких недоносков, как вы.

— Да, господин.

Святое провидение!

Что еще могло ответить это двуногое, умеющее только стрелять, ловко сворачивать шеи себе подобным и взрывать…

Что, собственно, взрывать?

Какая разница? Все, что прикажут: дома, самолеты, города…

Слава Аллаху, он не отдавал таких приказов. И значит, этот выродок, вероятнее всего, не взрывал.

Гнев Ахмада рассыпался мгновенно, как песок, просочившийся сквозь пальцы.

Теплый даже ночью — невесомый и почти неощутимый в ладонях песок пустыни.

Мельчайший, растертый в пыль жерновами веков.

Последнее время он полюбил бескрайние песчаные просторы.

И позволял себе вдруг, бросив все дела, уехать в аравийскую даль, а там, преодолев одному ему известные расстояния, нежданно-негаданно свалиться на голову кочующего бедуинского племени.

Сомнений не было: ему всегда будут рады и примут как подобает.

Дело было даже не в древних обычаях, давно уж приобретших силу закона: одинокий странник в пустыне — всегда желанный гость.

И деньги, которыми он без счета снабжал кочевые племена сородичей, были здесь ни при чем.

Старики любили беседовать с ним, прихлебывая маленькими глотками крепчайший кофе у костра, под антрацитовым куполом звездных небес.

Подолгу.

Часами.

Ни о чем.

Как могло показаться любому, вкусившему плодов современной цивилизации. Тем более — западной.

Восток мыслит и чувствует иначе.

Они были рождены на Востоке, и, стало быть, бесконечная цепь времен тянулась у каждого не рядом, параллельно судьбе, а сквозь нее.

Словно тончайшая нить, на которую Аллах беспрестанно нанизывает бусинки своих четок — судьбы людские. Чтобы после задумчиво перебирать их смуглыми старческими пальцами.

Плавно текла беседа.

Освобождалась от груза земных тягот душа, возвращалась далеко назад, сквозь века, вопреки законам современного мира.

А после — поняв и почувствовав что-то — устремлялась вперед, туда, куда еще только предстояло переместиться когда-нибудь бренному телу.

В будущее.

Бывали минуты — случалось, они складывались в часы, а тех набегало целые сутки, — ему казалось: снизошел покой. Не нужно больше ничего, оставленного в чужом суетном мире, — признания, славы, денег. Чего-то еще, эфемерного, чему не знал он названия, что тяготило и мучило его с рождения, к чему стремился страстно, неистово — но никогда не мог достичь. Только маячило вдали — а порой совсем рядом — зыбкое сияние.

Нечто.

Фантом.

Мечта несбыточная и даже безымянная.

Нескончаемая тщетная погоня за ней давно измучила и обозлила его. К тому же он знал еще одно — самое, пожалуй, страшное, — чего до поры не замечали другие. Силы были на исходе.

Пустыня спасала.

Но только на время.

Покой снисходил для того, чтобы рассеяться в прах, как только задует свежий предрассветный ветер. Будь то второй рассвет, встреченный им в песках, третий или даже седьмой.

Невидимые и неслышные били где-то часы, и наступало время возвращаться.

Вновь закипала в крови горячая неуемная страсть, и дикий дьявольский гон охватывал тело.

Случалось — надолго.

Пока, родившись в душе, созрев и явившись на удивление миру, очередная дерзкая, безумная идея его не воплощалась в жизнь. Или же — редко, все реже с годами — проваливалась с оглушительным треском.

Не суть.

Все кончалось — успехом или провалом, — и приходила ясность. Снова, в который уже раз, бесспорная и беспощадная.

Фантом не стал материей.

Мечта — явью.

Так было.

Теперь, впрочем, до конца было еще далеко, и, значит, неугасаемая, жила в душе надежда.

Потому гнев туманил рассудок.

Однако говорить больше со своими боевиками он не стал.

Бесполезно.

На поиски Костаса — живого или мертвого — отправятся другие люди. Другого ранга, ума и полета.

Да и не в нем, в конце концов, дело. Хотя умный, энергичный грек, склонный к авантюрам, любитель риска и красивой жизни был ему симпатичен. Возможно, более других — прочих, работавших на него в разных концах планеты.

И все же судьба Костаса не столь занимала его теперь, сколь вещица, ради которой, возможно, тот уже пополнил ряды покинувших этот мир.

Все — ради нее, этой бесценной вещицы.

Хотя, если вдуматься, что в ней такого?

Несколько старых костей.

Прах.

Череп Дракулы.

Дракулы ли?

Кто он такой был, этот Дракула, на самом деле?

И был ли вообще?

Не важно!

Череп нужен был теперь, ибо мог стать ключом, путеводной нитью, которая приведет его, так долго блуждающего в лабиринте, к заветному выходу.

Теперь он не сомневался — начать надо именно с него, с ужасного вампира, проклятого во времени и пространстве.

И еще одно обстоятельство, то, в котором Ахмад аль Камаль не спешил признаться даже самому себе, приятно согревало душу.

И тешило самолюбие.

Лорд Джулиан, недосягаемый в своем высокородном величии, Энтони Джулиан, баловень судьбы, любимец общественности, самовлюбленный сноб и зазнайка, вдруг возник у него

Пути.

Это радовало.

И как будто даже приближало к мечте, придавало ей знакомые, почти земные, осязаемые черты.

Ибо это был достойный противник.

…Я остановился, оглядываясь.

Стоял недолго.

Небольшой листок белой бумаги, надпись от руки красным фломастером «M-r Teksky».

Впился глазами в того, кто держал листок, и… не поверил глазам.

Это был молодой человек.

Совсем молодой.

Смуглый.

А может, просто загорелый.

Мысль про загар мелькнула не случайно. Юноша неуловимо напоминал спортивных, белозубых, коммуникабельных чуть более, чем следует, ровесников. Таких можно встретить на всех модных курортах. Еще не плейбой, но готовятся — или очень хотят — ими стать.

Дамские любимцы и угодники.

Иногда — богаты и действительно принадлежат к нашему кругу.

Иногда — искусно имитируют богатство и принадлежность…

Не слишком люблю эту смазливую когорту и почему-то сразу причислил встречающего к ней.

Может, от разочарования? Не таким представлял доктора Брасова.

Да и не мог этот тип быть доктором Бросовым.

По определению не мог.

Значит, кто-то, посланный им.

А это уже обидно — вот и неприязнь.

Напрасная. Несправедливая.

Но все это — позже.

Пока же он, в свою очередь, вычислил меня. Приветственно поднял руку. Но не улыбнулся.

— Ваша светлость герцог Текский, если я не ошибаюсь?

— Верно. Но вы не доктор Брасов?

— Нет.

Отменный английский.

Просто отменный.

Не англичанин, но долго жил в королевстве.

Или англичанин, который долго не живет в королевстве…

Однако пауза.

Необычно яркие синие глаза смотрят на меня как-то странно.

Растерянно? Да, пожалуй.

И вроде оценивающе? Да! Но не меня. В том смысле, что не мою внешность — похож на герцога или не похож?

Потом я понял: он оценивал крепость моих нервов и мучительно соображал, когда же сообщить.

В определенном смысле я помог ему принять решение. Не смог сдержать разочарования и… раздражения.

• Предыдущая
• 63/89
• Следующая