Генерал Дима. Карьера. Тюрьма. Любовь - Якубовская Ирина Павловна - Страница 28

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая

Дима не был в «Крестах» в привилегированных условиях, как казалось многим. Его держали в камере, где находились от восьми до двенадцати человек одновременно, причем народ постоянно менялся. В «Крестах» тоже своя иерархия. Можно оказаться в камере на нижнем этаже, где всегда сырость, а можно попасть «на солнечную сторону», куда, кроме яркого электрического света заглядывает живой теплый лучик…

Летом температура в восьмиметровой камере доходила до 50 градусов. В этой удушающей атмосфере не горела спичка — не хватало кислорода. Чтобы закурить, надо было подойти к окну, точнее, к щели, сквозь которую просачивалась тонюсенькая струйка воздуха. В эту щель и выдыхался дым от сигарет.

Двенадцать взрослых мужчин на восьми квадратных метрах. Спят, едят, справляют естественные надобности. Все превращается в проблему. Человеку, привыкшему следить за собой, выжить в таких условиях трудно. Смрад от испарений немытых тел, резкий запах пота, к которому примешивается букет ароматов тюремной кухни и параши.

Чтобы вымыться, приходилось прибегать к немыслимым ухищрениям. Существовало два способа мытья. Со стен обдирался цемент, который с помощью кипятка разводился в мягкую кашицу. Из этого раствора, в свою очередь, выкладывался на полу кантик высотой с сигарету — подобие короба. Таким образом, вода не растекалась по камере. Человек вставал в этот квадрат и поливал себя водой.

Грязную воду убирал шнырь. Это была задача не из легких. Из пластиковой бутылки изготавливался совок, которым вычерпывали воду, затем пол насухо протирался тряпочкой.

Второй способ мытья был ещё изощреннее. Если попадался шланг, его прикрепляли к крану с холодной водой. Затем из целлофана сшивали мешок без дна и без верха. Мешок складывался гармошкой. Человек становился на унитаз, мешок натягивался, и кто-то придерживал его сверху. Таким образом, вода стекала прямо в унитаз.

Тюремная баланда — особая тема. Если жрать то, что дают, в лучшем случае кончишь тюремной больницей. В так называемом борще больше грязи, чем овощей. Попадаются даже подошвы. Сравнение с пойлом для свиней будет в пользу хрюшек, потому что ни одна хозяйка не положит в бадью того, что бросают в котлы тюремные повара.

Этот «борщ» приходится переваривать. Я имею в виду не пищеварительный процесс, а чисто кулинарный. Технология такова: сначала сливают воду, марлей отжимают гущу, которую затем тщательно перебирают, как гречку. Грязь, щепки, подметки — в одну сторону, овощи — в другую. Потом съедобные остатки кипятят в течение часа, потом бросают бульонный кубик и, наконец, едят. Если увлекаться бульонными кубиками, можно получить заворот кишок.

Первые полгода в «Крестах» Дима практически не получал передач. Тюремная еда, на которую он вначале и смотреть не мог, была единственной пищей. За эти полгода Дима похудел на восемнадцать килограммов, чему был несказанно рад. Избыточный вес — его вечная проблема, с которой он не может справиться. Теперь он шутит: «Чтобы похудеть, надо заказывать еду из тюремной кухни!»

…Кормушка, через которую подают баланду, грязна, как канализационная труба, и омерзительно пахнет. Супы всякий раз выплескиваются, оставляя грязные, жирные потеки. Это не убирается годами, образуя отвратительные наросты.

Кормушка — это связь с тюремной администрацией. Через это грязное окошко в «мир» не только передают баланду, но и делают уколы. Арестант высовывает руку, медсестра втыкает шприц. Но уколы, как известно, делают не только в руку. Иногда, издеваясь, требуют просунуть в кормушку ягодицу, и бедный зек демонстрирует акробатические этюды, выполняя прихоть персонала…

Жизнь моя в то время была далеко не безоблачной. С одной стороны, мои карьерные планы начинали сбываться и сам подзащитный интересовал меня все больше и больше, но, с другой стороны, надо мной начинали потихоньку сгущаться тучи.

Как только я взялась работать с Димой, все мои друзья и родственники принялись меня отговаривать. Но я пошла против всех, и друзья от меня отвернулись. Почти сразу я потеряла всех, на кого, казалось, могла рассчитывать в трудную минуту. Родственников я, конечно, не могла лишиться, но все они единым фронтом были настроены против Димы. Моя мама пыталась меня переубедить даже накануне свадьбы, хотя сейчас у них с Димой сложились в общем-то нормальные отношения.

Все эти попытки отговорить меня от работы в адвокатской команде Якубовского были, конечно, не прихотью. Сильное давление со стороны заинтересованных служб началось почти сразу, как я стала защитником Димы. Они стремились ограничить контакты Якубовского с внешним миром, а я им, так получалось, в этом препятствовала.

Выдержать пресс мог не каждый. Из восемнадцати работавших на Диму адвокатов ежедневно посещали его только двое: я и ещё один мой коллега. Само собой, что и до меня и после меня Дима предлагал многим питерским адвокатам заняться его делом. Они соглашались, но потом все ограничивалось одним-двумя посещениями, и отношения прерывались. Обычно следователю легко удавалось повлиять на этих людей и они, ссылаясь на занятость, больше не приходили.

Меня следователь вначале особо не отговаривал, ему казалось, что я не представляю никакой угрозы. Кроме женской, пожалуй. Все думали, что Якубовскому нужна девушка для удовлетворения физиологических потребностей. Мне прямо об этом говорили, но я хорохорилась и уверяла всех, что это не так. У меня ведь были свои адвокатские амбиции, я знала, что кое-что могу. На самом деле, Дима не настолько хорошо знал законы, как я. Я могла ему помогать.

Итак, события стремительно развивались. 20 июня мы начали с ним работать, а уже 25 июня у меня происходит первая квартирная кража. Воры выбрали время, когда в доме никого не было, обычно у нас всегда кто-то находился. Вынесли вещи, никаких документов по делу Димы у меня в тот момент ещё не было. То есть все выглядело как обычная бытовая кража — ничего страшного. Удивляла только аккуратность воров, которые ухитрились вынести аппаратуру, золотые украшения, практически не нарушив порядка в квартире. Собственно, я даже не сразу поняла, что в квартире побывали. Я, конечно, заявила о случившемся в милицию.

Узнав о моих неприятностях, Дима насторожился: «Это не просто бытовая кража…» А время шло. Пролетела неделя, вторая. Я исправно ходила к следователю и наивно просила найти украденные вещи. «Пока не получается, не можем», — ответ был один.

Тогда я обратилась к людям, «курирующим» наш район по своей части, проще говоря, к бандитам. «Ребята, — говорю, — нехорошо адвокатов обижать!» Они соглашались помочь за 15 процентов от стоимости похищенных вещей, я была готова заплатить хоть 30 процентов, и буквально через пару дней мне дали адрес квартиры, где лежали мои вещи. Теперь уже, вооружившись этой информацией, я опять отправилась к оперативникам. Они пообещали проверить.

— Мы проверили, там действительно были вещи из вашей квартиры. Мы допросили хозяина, но ничего с ним сделать не можем, — ошарашили меня на другой день.

— Почему? — спросила я в полном недоумении.

— А потому что он наш негласный сотрудник и мы не можем его раскрывать.

Про вещи пришлось забыть. Дима сказал, что не стоит связываться с этими людьми. Так будет лучше. Он всегда немножко страховался, тем более что у него были подозрения.

• Предыдущая
• 28/53
• Следующая