Блефовать, так с музыкой - Яковлева Елена Викторовна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая

Я бросилась к окну, отодвинула тяжелую бархатную портьеру и выглянула на улицу. Убедившись в том, что дом напротив не лежит в руинах, я посмотрела вниз. А там пылала зеленая машина, припаркованная у подъезда, очень похожая на ту, в которой меня возил Самуил. Минуты две я не могла отвести взгляда от адского костра, а потом опустилась на пол и обхватила голову руками.

– А ведь я хотела поехать с ним, – прошептала я, уставившись на ближайший ко мне ореховый комод.

Потом я поднялась и еще раз выглянула в окно, чтобы убедиться в том, что горящий автомобиль мне не пригрезился. Он все еще полыхал, но во двор уже въезжала пожарная машина, а у подъезда собралась толпа. Возбужденные люди кричали и жестикулировали, а один указал на окно, у которого я стояла. Только после этого до меня дошло, что пора уже подумать о себе. Того и гляди милиция приедет, и что я им скажу?

Я натянула сапоги и стремглав кинулась в прихожую. С замками пришлось повозиться, и, ломая ногти, я покрывалась испариной от одной мысли, что могу не успеть. Но успела: когда раскрашенный, как попугай, милицейский «уазик» подкатил к подъезду, я была уже на противоположной стороне улицы.

Сначала я бежала, хотя меня никто не преследовал. Бежать было тяжело не столько из-за усталости, сколько из-за ушибленной во дворе больницы на тридцать седьмом километре ноги и тяжелых промокших сапог. Я чувствовала себя загнанной в прямом и переносном смысле этого слова. Как бы я ни относилась к милиции в целом и к майору Сомову в частности, он был единственным человеком, к которому я могла обратиться за помощью. И больше ни к кому. Поэтому, немного отдышавшись, я отправилась к ближайшему телефону-автомату.

К сожалению, и в этот раз мне не повезло. Как и накануне, мне ответил бравый басок, бесстрастно сообщивший, что майор Сомов будет через час. Через час, который мне нужно было как-то прожить. И я отправилась домой, там по крайней мере я могла напиться горячего чаю и переодеться.

Но ни того, ни другого я так и не сделала, а всему виной пронзительный телефонный звонок, который я услышала еще на лестничной площадке. Из-за волнения я долго не могла попасть ключом в замочную скважину, а он все звонил, звонил…

– Да! – отчаянно крикнула я в трубку.

Ответом мне был протяжный всхлип.

– Кто это? – спросила я испуганно.

– Это Люся, – снова всхлипнула трубка.

– Какая еще Люся?

– Я… насчет Бориса, – продолжала хныкать трубка, – он… он при смерти…

Это все водовороты, подумала я.

Борькина фифа была в том же коротком халатике, из-под которого по-прежнему торчали костлявые коленки, покрывшиеся гусиной кожей от сквозняка. Я молча отодвинула ее в сторону и ворвалась в квартиру. Фифа же щелкнула за моей спиной замками.

В комнате Бориса не было, зато на диване, вольготно развалясь, сидел импозантный, хорошо одетый дядька с тщательно зачесанными седыми висками. Я тряхнула головой в надежде прогнать наваждение и обернулась к впустившей меня в квартиру сопливой Борькиной зазнобе.

– В чем… – Я не договорила, потому что потеряла дар речи. У двери, прислонившись спиной к косяку и сложив на груди руки, стоял Ангелочек. На его губах играла издевательская улыбочка. Что касается коварной Люси, то ее не было видно: то ли в прихожей осталась, то ли на кухню завернула.

Я больше не могла выносить ухмылку Ангелочка, а потому перевела взгляд на импозантного:

– Где Борис?

У Импозантного был прямо-таки бархатный баритон:

– Не волнуйтесь, с ним все в порядке, просто он ненадолго отлучился.

– А что же эта… – я не нашла подходящего эпитета для Борькиной «пипетки». – Что же она сказала, что он при смерти?

– Вы про Люсеньку? – уточнил этот Сахар Медович. – Она не виновата. Это мы попросили, чтобы она вам позвонила. Очень нам нужно с вами поговорить.

– Догадываюсь, на какую тему. – Я покосилась на Ангелочка.

– Тем лучше. – Импозантный был сама любезность. – Значит, мы скорее договоримся.

– Сомневаюсь, – я посмотрела на него с вызовом.

– А зря. Люсенька, принеси письмо! – Он щелкнул пальцами, словно официантку подзывал.

Люсенька моментально нарисовалась в дверном проеме, сделала два шага в мою сторону и протянула сложенный вчетверо лист бумаги.

Я демонстративно спрятала руки за спину, и она, коротко взглянув на Импозантного, положила листок на подлокотник кресла.

– Ну почитайте, почитайте, – попросил Импозантный.

Я заколебалась. А потом подумала: ну что я теряю? – и развернула сложенный вчетверо лист.

Когда я дочитала письмо до конца, у меня перехватило дыхание. Я судорожно глотнула воздуха и раскашлялась, громко, натужно, даже слезы из глаз брызнули.

– Вы узнаете почерк? – Этот вопрос словно с небес прозвучал. Так мне показалось, хотя задал мне его Импозантный, который распоряжался в моей бывшей квартире, как у себя дома.

Я посмотрела сквозь него и снова уткнулась в письмо. Что я при этом чувствовала, не поддается описанию. Мне казалось, что я держу в руках не сложенный вчетверо листок бумаги, а кусок собственной плоти, теплой и кровоточащей. Письмо, за которое десять лет назад я отдала бы душу, каким-то необъяснимым образом возникло в моей жизни, когда его автор лежал в морге на тридцать седьмом километре. Было от чего тронуться умом.

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая