Вашингтон - Яковлев Николай Николаевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/99
• Следующая

Мэри с мученическим сладострастием взялась нести свой крест. Она не вышла снова замуж, как можно было бы ожидать по нравам тогдашней Вирджинии, а посвятила себя семье, выполняя долг по собственному разумению. Наставляя детей на путь истинный, она подкрепляла увещевания увесистыми затрещинами и добрыми пинками. Все, что дошло до нас о Мэри, неопровержимо свидетельствует, что эта женщина повергала в панический ужас знавших ее. Один из друзей детства Джорджа вспоминал: «Я боялся ее в десять раз больше моих родителей». Другой рассказывал: «Я часто бывал с ее сыновьями, здоровыми парнями, и мы все при ней помалкивали как мыши».

При всей вспыльчивости и своеволии Мэри сообразила, что на Ферри-Фарм трудно поднять пятерых детей. Спустя несколько месяцев после смерти мужа она согласилась, чтобы Джордж жил у сводных братьев. Осенью 1743 года он отправился к Августину, а через два года к Лоуренсу. Ноги самой Мэри в этих домах никогда не было.

Хотя Мэри считала естественным возложить выполнение родительского долга на сводных братьев, она не желала, чтобы Джордж покинул родные края. По всей вероятности, именно она воспрепятствовала его отъезду в Англию, в Аплби. Это, несомненно, нанесло непоправимый ущерб его образованию, но упрямство Мэри, проявленное в другом случае, американские историки задним числом благословляют. Когда Джорджу было лет четырнадцать, она не сдалась на упорные уговоры Лоуренса и его друзей определить сына в королевский флот.

Ее упрямство, возможно продиктованное родительским инстинктом, опиралось и на совет брата, жившего в Англии. Достойный родственник в ответ на просьбу Мэри сообщить свое мнение высказался с обескураживающей откровенностью: «Я думаю, что лучше отдать в подмастерье к меднику, где его обломают, будут обращаться как с негром или скорее как с собакой. Если бы он выбился в капитаны вирджинского судна (что чрезвычайно трудно), то плантатор, имеющий 120–160 гектаров земли, трех-четырех рабов, при надлежащем прилежании лучший добытчик для семьи, чем такой капитан».

Годам к шестнадцати отношения Джорджа с матерью приобрели холодный и формальный характер. Ничего от немногого, связывавшего их, не осталось. Трагедия Мэри заключалась в том, что, высоко ценя свою деспотическую родительскую любовь, она полагала, что дети перед ней в неоплатном долгу, и пыталась властно взыскать все. Джордж (не без содействия Лоуренса) вырвался из ее рук, других детей она просто сломала. Чарлз спился и умер, Самюэль скончался, подорвав силы развратом. Последний сын — безвольный Джон — не видел никаких недостатков у Мэри. В 1772 году она переехала с Ферри-Фарм в Фридриксбург к дочери и жила с ее семьей.

Только Джордж вышел на большую дорогу жизни, и Мэри никогда не простила ему этого. Отношения между прославленным генералом и его матерью приобрели столь скандальный характер, что современники стыдливо умалчивали о существовании Мэри. После смерти Вашингтона бойкие биографы попытались изобразить Мэри в духе матерей древней Спарты — она-де много ожидала от своего сына и поэтому никогда не удовлетворялась его достижениями.

Мэри действительно никогда не выражала ни малейшего удовлетворения по поводу побед, одержанных под предводительством Вашингтона. «Ему слишком много льстят», — во всеуслышание повторяла она. Рассказывают, что в годы войны за независимость Мэри выражала твердую уверенность желавшим слушать, что «Джорджа все равно поймают и вздернут». Но она никогда не упускала случая напомнить сыну, что живет в страшной нужде, и постоянно требовала денег. Он был щедр, но требования Мэри все возрастали.

В 1781 году жалобы Мэри растопили даже каменные сердца джентльменов, заседавших в вирджинской ассамблее, и они принялись обсуждать вопрос о назначении пенсии матери Вашингтона. Когда он узнал об этом, то написал конфиденциальное письмо спикеру ассамблеи, решительно высказавшись против, ибо жадность Мэри клала пятно и на его репутацию. Вашингтон указал, что купил матери дом, обстановку, она имеет рабов, живет в полном довольстве. «Я, — добавил Вашингтон, — уверен, что все ее дети готовы разделить с ней последнюю полушку, если бы было нужно избавить ее от настоящей нищеты. Я неоднократно заверял ее в этом, и все мы были бы смертельно обижены, зная, что мать получает пенсию в то время, как мы в состоянии содержать ее. Она имеет более чем достаточный собственный доход».

Для вирджинской ассамблеи объяснений было достаточно. Мэри тем не менее продолжала плакаться. Тогда Вашингтон пишет брату Джону: «Из надежных рук я узнал, что она при каждом случае и в любом обществе жалуется на трудные времена, что она в нужде и если не прямо, то достаточно прозрачными намеками выпрашивает подачки, что выставляет в неблагоприятном свете не только ее, но и всех связанных с ней. Что у нее нет неудовлетворенных нужд, я уверен. Воображаемые же нужды понять невозможно, и часто их нельзя удовлетворить, ибо они беспричинны и всегда изменчивы. Выясни, в чем же она действительно нуждается, чтобы удовлетворить ее».

По сохранившимся шести письмам Джорджа к матери (четыре написаны в 1755 году, а два в 1787 году) видно, что Мэри постоянно выставляла абсурдные претензии, которые сын отклонял, ссылаясь на собственные стесненные обстоятельства. Самое большое письмо (от 15 февраля 1787 года) выглядит как пространная бухгалтерская справка о доходах плантаций и о том, почему он не может сделать для матери большего.

Известно, что Мэри никогда не бывала в доме сына после его брака. Это можно только частично отнести за счет ее характера. Прославленный генерал предупредил мать, что его дом напоминает «многолюдную таверну». Вследствие этого «если тебе придется быть в нем, то перед тобой встанет выбор: 1) всегда быть одетой, чтобы появиться в обществе; 2) выходить... неприбранной; 3) сидеть узником в спальне. Первое не понравится тебе... второе не понравится мне... а третье... будет неприятно нам обоим».

В 1789 году Мэри мучительно долго и трудно умирала от рака на восемьдесят третьем году жизни. На смертном одре она пробормотала: «Мне бы только весточку, писанную его рукой, о том, что он жив и здоров». Письма она не получила, сын — первый президент США — был в Нью-Йорке. Она скончалась в Фридриксбурге 25 августа 1789 года, завещав Джорджу негритенка-раба, кровать, зеркало, туалетный столик, подушку, две простыни, одеяло и участок земли, который Вашингтон так и не получил.

Неисправимый завистник Вашингтона, второй президент США Д. Адамс изрек: «Что Вашингтон не был ученым, ясно, что он был слишком невежествен, неучен и неначитан для своего положения, также не нуждается в доказательстве». Бесспорно, Вашингтон не мог тягаться с плеядой блестяще образованных людей, возглавлявших Американскую революцию. Его нельзя сравнить с земляками-вирджинцами Томасом Джефферсоном и Джеймсом Мэдисоном. Он даже отдаленно не походил на крупного ученого своего времени Бенджамина Франклина. Все это дошло через многие поколения и в США ныне является общеизвестной истиной. Джон Ф. Кеннеди, принимая лауреатов Нобелевской премии, напомнил о разнообразных дарованиях Т. Джефферсона и шутливо добавил: «Никогда еще в Белом доме не собиралось столько талантов и знаний, кроме разве случаев, когда Томас Джефферсон обедал здесь в одиночестве».

Вашингтон всю жизнь остро чувствовал недостаток образования, и его пресловутая сдержанность, во всяком случае в обществе, способном свободно рассуждать о разнообразных высоких материях, наилучшим образом объясняется именно этим. В молодости он страдал от незнания французского языка, а в зрелые годы отклонил предложение посетить Францию, сославшись на необходимость вести разговор через переводчика. Молодежи Вашингтон на склоне лет завещал учиться, подчеркивая, что все знание стоит на фундаменте из книг, предостерегая только против получения образования в Европе. Там, опасался старик, молодые люди могут-де набраться принципов, «враждебных республиканскому образу правления и правам человека».

• Предыдущая
• 6/99
• Следующая