Бродяга - Яцкевич Владимир - Страница 47

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая

Врач выписал какие-то капли и велел не переутомляться и побольше отдыхать.

– Не могу вам обещать этого, доктор, – сказал Рагунат. – Я не представляю себя без работы и не собираюсь уходить на пенсию.

К тому времени Рагунат сделал блестящую карьеру, его ценили и уважали, сам министр юстиции вручил ему орден за заслуги перед отечеством.

Преступники трепетали при одном его имени, все знали, что ждать от судьи Рагуната снисхождения – это все равно, что требовать от Ганга, чтобы он повернул вспять свои воды.

– Господин судья пришел, – раздался голос старого слуги.

Двери распахнулись, и Рита увидела своего опекуна, вошедшего в гостиную с усталым, измученным видом.

– Почему вы сегодня так поздно, – набросилась она, – вам же нельзя так много работать. Доктор говорил, что вы не должны переутомляться.

Рагунат, страдальчески морщась от боли в сердце, развязывал галстук.

– Давайте, я помогу вам снять пиджак. Сейчас будете обедать.

– Ничего, ничего, – отмахнулся Рагунат, довольный такой заботой.

– Как ничего? Сейчас я принесу вам халат. Так мы не хотите сказать, где вы задержались? Куда вы заходили после суда?

Рагунат подставил руки, Рита сняла с него дорогой темно-синий пиджак с золотыми пуговицами и пошла в гардероб за халатом.

– В колледже читал лекцию, а теперь плохо себя чувствую.

Он вновь поморщился, схватившись за сердце, стараясь, чтобы Рита этого не заметила.

– Ничего удивительного, вы же знаете, доктор велел вам соблюдать режим, а вы не слушаетесь. Обедать надо в семь, а сейчас сколько?

Рита посмотрела на бронзовые часы, украшенные фигурой Фемиды с завязанными глазами, весами в одной руке и мечом в другой. Стрелки, ушедшие далеко за восемь, сердито топорщились, словно усы инспектора полиции.

– Вот видите, даже часы бранятся! Идемте скорее поедать, вы, наверное, ужасно проголодались.

Рагунат сделал блестящую карьеру, его уважали как опытного, беспристрастного судью. Он всегда руководствовался только буквой закона. В суде перед ним вереницей проходили чужие беды, горести, несчастья, порожденные бедностью. Рагунат видел на скамье подсудимых взрослых мужчин, отцов семейств, обремененных многочисленным потомством, которое надо было прокормить; стариков, убеленных сединами, сложивших на коленях натруженные непосильной работой руки, которые так и не принесли им ни богатства, ни тихой старости; матерей с встревоженными глазами; их детей, пытающихся помочь взрослым прокормиться. Все они в борьбе за свою жизнь нарушили закон, а значит, были преступниками, и судья Рагунат беспощадно карал их, вынося приговор за приговором.

Подсудимые слились для него в единый образ вора и бродяги. Рагунат уже не различал человеческие лица, он действовал как машина, как конвейер правосудия.

Такой богатый опыт нельзя было не использовать, и судью Рагуната попросили прочитать курс лекций в юридическом колледже.

В этот день Рагунат чувствовал себя особенно плохо. Все его раздражало, от яркого солнечного света болела, голова. Он еле закончил судебное заседание, а тут еще надо было ехать в колледж. Впрочем, Рагунат с удовольствием бывал в студенческих аудиториях, и все было бы хорошо, если бы не этот глупый диспут…

Судья читал студентам лекцию. Как всегда, говоря о любимом предмете, он увлекся, произнес пламенную речь и в конце заговорил о наследственном факторе, влияющем на преступника:

– Я давно убедился в результате многолетней практики в суде, что сын честного человека, как правило, становится честным человеком, а сын бродяги и вора в конце концов становится бродягой и вором…

Когда он закончил лекцию и, привычно улыбаясь, слушал восхищенные аплодисменты зала, с места поднялся какой-то невзрачный молодой человек и задал ему вопрос:

– Скажите, пожалуйста, господин судья, значит, но вашей теории, нужно посадить в тюрьму всех детей воров? Но как же можно судить невинного сына плохого отца?

– Я не призываю вас чинить расправу над детьми, – сурово ответил Рагунат, – но ребенок, выросший в порочной среде, с молоком матери усваивает преступные наклонности.

Невзрачный студент не успокоился. Поправив сползающие очки, он задал ему новый вопрос:

– Из ваших слов, господин судья, следует, что мы должны, кроме отца-преступника, изгнать из общества и преступную мать вместе с ребенком?

При этих словах Рагунат почувствовал, как что-то острое кольнуло его в сердце, в глазах замелькали радужные точки и призраки прошлого обступили его.

… – Воды, я прошу воды! – стонала измученная женщина, лежащая в холодной темной комнате.

Под тонким сари ее живот, огромный, как гора, вдруг дернулся, словно от землетрясения. Рагунат стоял над ней, глядя на ее запавшие от боли глаза, растрепанные волосы.

– Помогите! – стонала она, но Рагунат не отвечал.

Женщина повернула голову, ее взгляд упал на неподвижную фигуру, стоящую у изголовья.

– Наконец-то вы пришли, муж мой, я так ждала вас. Теперь все позади, я спасена… Скорее, помогите мне, сейчас родится наш ребенок.

Но черная фигура оставалась безмолвной, трепещущий свет отбрасывал странные тени за спиной, будто фигура была облачена в мантию судьи.

– Но почему же вы молчите? Что с вами? Вы не радуетесь своему ребенку?

Зловещая фигура выносит беспощадный приговор, не подлежащий обжалованию:

– Уходите! Убирайтесь вон из моего дома, уходите немедленно прочь!

Женщина, пошатываясь, уходит из дома, унося с собой только самое дорогое, что есть у нее в жизни, – еще не родившегося ребенка. Тяжелые двери с протяжным скрипом закрываются за ней, и она исчезает навсегда…

…– Так что же, господин Рагунат, как мы должны поступать с матерью, которая носит в своем чреве сына преступника? Ответьте, мы ждем!

Невзрачный студент смотрит на Рагуната сквозь очки с толстыми стеклами, они сверкают отраженным солнечным светом, и этот свет колет судью прямо в сердце, никуда не уйти от острых лучей, они проникают в душу, высветляя то, что долгие годы скрывалось в глубине.

Рагунат пошатнулся и, чтобы не упасть, ухватился за край кафедры.

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая