Исс и Старая Земля - Вэнс Джек Холбрук - Страница 8

• Предыдущая
• 8/98
• Следующая

Голос Арлеса стал слишком звонким.

— Не помню никакой почты. Была только уйма мусора, просто помойка какая-то, когда мы вошли.

Глауен кровожадно рассмеялся.

— Если ты только посмел выкинуть мою почту, то отправишься носом долбить скалы дней этак на восемьдесят. Подумай хорошенько, Арлес!

— Нечего разговаривать со мной таким тоном! Если твоя почта была, значит, ее выкинул кто-то из прислуги и валяется она где-нибудь в коробках для мусора.

— Я уже обшарил все, но писем не нашел. Почему, интересно знать. Да потому, что это ты вскрыл их и прочел.

— Чушь какая! Полная ерунда! Если я и увидел почту с именем Клаттука, то, конечно, мог автоматически и заглянуть.

— И что дальше?

— Говорю тебе — я не помню!

— Ты давал ее читать своей матери?

— Она, конечно, могла подобрать их, ну… чтобы прибрать, — Арлес нервно облизнул губы.

— Значит, она читала их прямо у тебя перед носом!

— Я бы так не сказал. И, вообще, я ничего не помню. Я же не слежу за матушкой. Так это все, что ты хотел спросить?

— Не совсем, но я подожду, пока найдутся письма. — И Глауен оборвал связь.

Еще какое-то время он постоял в центре комнаты, раздумывая, потом натянул форменный китель Бюро «Б», кепи и направился вниз, в квартиру Спанчетты.

На звонок вышла горничная и провела его в приемную, восьмиугольную комнату, посреди которой возвышался тоже восьмиугольный диван, обтянутый серым шелком. По четырем альковам, четыре напольных вазы лили аромат пурпурных лилий, стоявших в высоких букетах. Скоро появилась и Спанчетта. Сегодня она решила затянуть свой гигантский бюст в матовое черное платье, украшенное лишь серебряными пуговицами. Трен платья мел пол, длинные рукава почти скрывали кисти. Волосы были убраны в какую-то непонятную пирамиду примерно в фут вышиной, а лицо густо и мертвенно забелено косметикой. Секунд пять она стояла в дверях, глядя на Глауена глазами черными, как агаты и, наконец, вошла в комнату.

— Что тебе здесь надо, и зачем ты явился ко мне в своей кукольной форме?

— Это официальная форма, и я здесь нахожусь на служебном расследовании.

— И в чем же я в таком случае обвиняюсь? — язвительно засмеялась Спанчетта.

— Мне нужно вас допросить относительно неправомерного и недобросовестного отношения к почтовым отправлениям — а именно о тех письмах, которые приходили мне во время моего отсутствия.

— Что я могу знать о твоей почте? — презрительно дернула плечом Спанчетта.

— Я уже снесся с Арлесом. И если вы сейчас не выложите сюда письма, я немедленно получу разрешение на обыск всей квартиры. И в таком случае вы окажетесь под следствием уже вне зависимости, найдется почта или нет. Арлес подтвердил под присягой, что письма попали в ваше распоряжение.

Спанчетта немного подумала, отвернулась и выкатилась из приемной. Глауен пошел следом. Спанчетта остановилась и бросила через плечо:

— Вы вторгаетесь в частные владения! Это чудовищное оскорбление!

— Не при таких обстоятельствах. Я хочу увидеть, где вы держали мои письма. К тому же я не собираюсь околачивать целый час груши в приемной, пока вы будете заниматься своими делами.

Спанчетта выдавила ухмылку и отвернулась. В коридоре она остановилась у высокого шкафа и вытащила перевязанную лентой пачку писем.

— Вот тебе то, что ты ищешь. Я о них просто забыла. Да никакой тайны тут и нет.

Глауен просмотрел конверты, которых оказалось всего четыре; все были вскрыты. Спанчетта молча глядела на его действия.

У Глауена не находилось слов выразить свое возмущение и он только глубоко вздохнул.

— Я сам мог бы рассказать тебе гораздо больше.

Молчание Спанчетты становилось оскорбительным. Глауен развернулся на каблуках и молча ушел, чтобы хоть как-то сохранить достоинство. Горничная вежливо открыла ему дверь, и молодой человек снова оказался в коридоре.

Глауен вернулся к себе, и долго стоял в гостиной, пылая ненавистью. Поведение Спанчетты было просто возмутительным. И, как всегда после очередной оскорбительной выходки Спанчетты, было совершенно непонятно, как же поступить в ответ. И снова и снова всплывало чье-то обидное, но верное замечание: «Спанчетта есть Спанчетита! Она как естественная сила природы, сделать с ней ничего нельзя! С нею можно только смириться — иного выхода нет!»

Глауен посмотрел на письма, все еще судорожно сжатые в руке. Все были вскрыты, а потом тщательно заклеены, все это оставляло неприятное ощущение надругательства и насилия. И с этим ничего нельзя было сделать, выкинуть письма невозможно — значит, оставалось смириться с унижением.

— Надо быть практичным, — напомнил себе Глауен, подошел к дивану, силой усадил себя на него, и одно за другим стал читать несчастные письма.

Первое оказалось отправлено с Андромеды 60111У, места, откуда Уэйнесс только и могла отправить первую почту. Второе и третье посланы с Йисинджеса, деревни на Земле неподалеку от Шиллави, четвертое же — из Мирки Пород на Драшени.

Глауен бегло просмотрел послания одно за другим, а уже потом перечитал медленно во второй раз. В первом письме девушка писала о своем путешествии по Хлысту к порту Синяя Лампа на Андромеде 60111У. Во втором объявляла о своем прибытии на Старую Землю, рассказывала о Пири Тамме и его изысканном старинном доме неподалеку от Йисинджеса. Там мало что изменилось с ее последнего посещения, и там себя девушка чувствовала, как дома. Пири, конечно, очень расстроился, услышав о смерти Мило, и выразил соболезнования по поводу того, какие дела творятся нынче на Кадволе. «Дядя Пири выполняет обязанности секретаря Общества как-то против своей воли, и ему было неинтересно обсуждать эти дела со мной. К тому же, возможно, он счел меня слишком любопытной, даже назойливой. Почему это я, в таком возрасте, так занята какими-то древними документами и их местонахождением? Порой он был резок почти до неприличия, и мне пришлось вести себя более осторожно. Мне кажется, он вообще хочет замять всю эту проблему, в том смысле, что если прикинуться, будто проблемы нет, то ее и действительно не будет. В целом, боюсь, дядя ведет себя не очень красиво».

Дальше Уэйнесс писала о своих «изысканиях» и о препятствиях, которые постоянно возникают на ее пути. Обстоятельства, с которыми ей пришлось так или иначе столкнуться, оказались не то, что загадочными — скорее устрашающими. Устрашающими настолько, что ей трудно было заставить себя поверить в то, что они действительно реальны. «Старая Земля, — писала Уэйнесс с горечью, — конечно, все так же свежа, прелестна и невинна, как в древние времена, но в ней кроется множество темных и довольно гнусных тайн». А посему она весьма хотела бы видеть рядом с собой Глауена, и хотела бы этого по многим причинам.

— Не волнуйся, — прошептал Глауен в лист бумаги. — Я буду с тобой, как только смогу.

В третьем письме Уэйнесс выражала беспокойство по поводу отсутствия писем от него и о своих поисках говорила уже более осторожно, хотя и намекала, что они смогут увести ее в самые отдаленные части мира. «Странные события, о которых я писала, все еще продолжаются, — сообщала она. — Я почти уверена в их разгадке, но не буду об этом писать, ибо об этом страшно даже подумать».

Глауен скривился. «Что там могло случиться? Почему она так неосторожна? По крайней мере, до тех пор, пока я не приехал?»

Четвертое письмо было коротким и самым отчаянным из всех, и о передвижениях девушки можно было судить лишь по штемпелю Драшени на Мохольке. «Больше не буду ничего писать до тех пор, пока не получу от тебя ответа! Или до тебя не доходят мои письма или с тобой и вовсе случилось что-то ужасное!» Обратного адреса не было, а только в конце стояла коротенькая приписка: «Я уезжаю отсюда завтра. Как только узнаю что-нибудь определенное, немедленно свяжусь с отцом, а уж он даст знать тебе. Не рискую сообщать больше ничего конкретного из-за того, что эти письма могут попасть в чужие и враждебные руки».

• Предыдущая
• 8/98
• Следующая