Воин Арете - Вулф Джин Родман - Страница 47

• Предыдущая
• 47/81
• Следующая

Потом исчезли и кабан, и собаки.

Об исходе сражения особо и сказать-то нечего: хотя раны мои кровоточат до сих пор, помню я лишь какие-то неясные, отдельные эпизоды. Судя по всему, явившийся Асет убедил Нессибура (это он сам рассказывал недавно) принять его вместе с гоплитами, Эгесистратом, Эобазом и чернокожим; однако, прежде чем объявить сторонникам Тамириса о своем желании заключить мир, он пообещал осаждавшим дворец фракийцам, что откроет для них дворцовые ворота, если сможет. Он дал это обещание, как признался он сам, по совету Эгесистрата, который сказал, что это совершенно беспроигрышный ход – ведь ему не будет никакой нужды отпирать ворота крепости, если помощь тех, кто снаружи, ему не понадобится.

Похоже, что, когда кабан выбежал во двор, кто-то из находившихся там – то ли фракиец, то ли эллин – широко распахнул обе створки ворот, возможно, всего лишь в надежде выгнать зверя. Однако, завидев это, находившиеся снаружи фракийцы бросились в крепость, полагая, что это Асет выполнил свое обещание.

Нессибур, по слухам, погиб, а вместе с ним и все те, кто поддерживал Тамириса, за исключением нескольких пелтастов. В придачу к огромной сумме золотом Асет получил дочь одного высокородного фракийца, который сам предложил ему купить у него девушку. Золото поделили – большую часть передали членам нашей команды, но значительная сумма досталась также Гипериду, Эгесистрату, кибернетам, Эобазу, чернокожему и мне. Свою долю я спрятал в сундучке. Кое-что было в виде различных золотых монет, кое-что – в виде украшений: колец, застежек и тому подобного; делили по весу.

По-моему, мы могли бы получить куда больше золота, если бы остались во Фракии, но всем очень хотелось поскорее отправиться в путь. Мы ведь приплыли за Эобазом, так говорит Ио, и отыскали его. Отплыли мы так поспешно, что многие полезные вещи позабыли на берегу. Справедливости ради следует отметить, что Ио не забыла, похоже, ничего. Она взяла с собой тот меч, который, по ее словам, подарили ей амазонки, пращу, которую сделал ей Полос, а также мою и свою одежду, этот вот свиток и еще один, старый, а также разные другие вещи. Тот шлем, который я взял во дворце, по-прежнему со мной, а вот щит был так сильно изрублен, что я его бросил.

Я долго беседовал с Полосом, который задавал множество вопросов о кабане. Все эллины вокруг только о нем и судачат. Я отвел мальчика к Эгесистрату, который рассказал нам, что во фракийском искусстве кабан – символ Плейстора. Порою он носит имя Залмокс, считаясь колдуном, который может менять обличье, и часто представляется не кабаном, а медведем.

Эгесистрат и Полос говорят, что Плейстор – это тот бог, которому должны были принести в жертву Эобаза. Эгесистрат так и не смог объяснить, откуда у Тамириса в мегароне взялся кабан. Он говорил примерно то же самое, что и все остальные: в осажденной крепости обычно не убивают и не изгоняют ни одно животное, поскольку в случае особой нужды его можно съесть.

Полос хотел знать, видел ли того кабана сам Эгесистрат и действительно ли зверь был такой большой, как говорят.

– Видел, – сказал ему Эгесистрат, – и он действительно был огромен.

Хотя все же не настолько велик, как о том будут говорить, когда мы доберемся до Афин.

По-моему, отличный ответ!

Может, я бы и не стал писать обо всем этом так подробно, но мне больше просто нечем заняться, хотя кое-кто из свободных матросов вычерпывает воду или передвигает под палубой припасы, чтобы корабль сидел в воде ровнее.

Приходится признать, что мы, те, что были во дворце и участвовали в тамошней схватке, вызываем зависть у остальных. Гиперид сказал тем четырем матросам, которым Асет подарил шлемы, гоплоны и кирасы, что это награда за проявленное мужество. Такое снаряжение стоит кучу денег, но Асет сказал Клетону, что лучше мы ему за доспехи заплатим, но не вернем их. Гиперид намерен заставить столичных жрецов как следует раскошелиться; поскольку он везет Эобаза, они ему не откажут.

Сделав предыдущую запись, я пошел один к Эгесистрату и спросил его насчет тех гончих псов; меня очень удивляло, что никто о них даже не упомянул. Он сказал, что не видел их, хотя и слышал их лай; похоже, слышал его только он один. Я же точно видел и слышал их. Он говорит, что они принадлежат Синтии; это та богиня, перед которой мы оба в долгу. Он прямо-таки рассыпался в похвалах ей – особенно когда я описал ему, как гончие погнали кабана.

Элата все уговаривала нас искупаться, хотя море кажется ужасно холодным. (Это море эллины зовут Эгейским.) Кибернет велел матросу привязать к ахтерштевню длинную веревку, чтобы она тянулась за кораблем и можно было ухватиться за ее свободный конец, если купальщики испугаются, что отстанут. Когда Эгесистрат снял одежду, я увидел, что он был несколько раз ранен и некоторые шрамы совсем еще свежие; он сказал, что эти раны получил в том бою, когда мы сражались бок о бок с амазонками. (Ио говорит, что именно они подарили ей меч. По-моему, довольно странно, что женщины тоже воюют.) Эгесистрат показал мне самый старый свой шрам и спросил, помню ли я, откуда он взялся. Когда я признался, что не помню, он сказал, что эту рану получил в Сесте. Я не в состоянии вспомнить этот Сест, хоть и знаю, что на побережье Геллеспонта действительно есть такой город.

Когда Элата скинула одежду, все уставились на нее, и она, похоже, была даже этим довольна, но скоро замерзла на ветру и нырнула в море.

Эгесистрат отвязал свою деревянную ногу и тоже нырнул. Они звали и меня последовать их примеру, но, по-моему, Эгесистрат на самом деле вовсе этого не хотел. Поскольку никто больше в воду не полез, они довольно долго плавали вдвоем, а когда вернулись на корабль, то сели, прижавшись друг к другу и завернувшись в оба свои плаща. Они сказали, что хотя вода в море и холодная, но ветер еще холоднее.

Кибернет говорит, что показавшийся вдали остров называется Самофракией, потому что до него от фракийского побережья плыть ровно один день[52].

Все говорят о том, что мы были во Фракии, но я этого совершенно не помню.

Ио сказала, что у меня все записано в дневнике.

На этом острове, по словам Гиперида, отличные гавани, однако перед нами сейчас всего лишь рыбацкая деревушка. Мы не хотим заходить в более крупный порт, потому что никому не известно, на чьей стороне здешние эллины. А деревушка настолько мала, что нас на корабле в два раза больше, чем ее жителей. Да и беднякам этим совершенно наплевать на Персидскую империю, как и ей, впрочем, на них. Гиперид, Ио и я собираемся сегодня ночевать в деревне, в самом большом из ее домов. Хорошо выспаться, да еще под крышей!

Сегодня, наверное, было бы не слишком уютно спать под открытым небом, даже у костра и в защищенном от ветра месте.

В настоящий момент мы жарим дроздов, которые очень вкусны. Кроксин – хозяин этого большого дома – наловил дроздов сетью несколько дней назад; а теперь его жена ощипала птиц, и мы их жарим, надев на свежесрезанные прутья.

Кроксина интересует почти так же много вещей, как и Полоса, однако вопросы он задает главным образом взглядом. Когда у него совсем не хватает терпения, он спрашивает Ио. Но отвечает ему обычно Гиперид. Кроксин спросил, например, что привело нас во Фракию в самый разгар зимы, и Гиперид сказал, что мы прибыли исключительно для того, чтобы помочь сыну царя Котиса укрепиться на троне Апсинфии.

Кроксин о Котисе слыхал, но считал, что тот уже умер. (Во всем этом очень трудно разобраться, потому что сына Котиса зовут тоже Котис – в честь отца.) Гиперид сказал, что сейчас, когда Империя рушится, святой обязанностью Афин является насаждение основных законов правления на островах Эгейского моря и побережья Пелопоннеса. Его речи заставили меня думать, что теперь я, должно быть, более чем когда-либо нужен Великому Царю.

– А еще во дворце была большая драка, – вставила Ио, – в которой участвовали мой хозяин и Гиперид.

• Предыдущая
• 47/81
• Следующая