Воин Арете - Вулф Джин Родман - Страница 4

• Предыдущая
• 4/81
• Следующая

Мы дружно кивнули в знак согласия.

Гиперид глубоко вздохнул и сказал:

– Если бросить на уголья жаровни соленую сардину – на раскаленные уголья, заметьте! – не может ли получиться так, что когда ее жир растопится и потечет, она как бы вдруг шевельнется? Не может ли растопленный жир брызнуть с такой силой, что перевернет рыбку?

Я уверенно кивнул. Чернокожий только пожал плечами.

– Ага, – сказал Гиперид. – Я присоединяюсь к мнению Латро, а Латро сам вчера видел это, хотя ничего и не помнит.

Тут над толпой поднялся рев.

Чернокожий мотнул головой в сторону толпы, а Гиперид воскликнул:

– Смотрите! Вон они идут – и, хотя каждый из них стоит целую сотню талантов, обоих сейчас зарежут, как баранов! – Он горестно покачал головой.

Мужчине было, по-моему, лет пятьдесят; он был коренастый, крепкий, среднего роста, с бородой стального цвета. Сыну Артаикта на вид было лет четырнадцать; черты его лица еще не сформировались окончательно, как это обычно бывает у подростков; темные глаза казались бездонными. У мужчины руки были связаны впереди.

Их вел высокий, худой человек в доспехах, но без щита и копья. Я не заметил, чтобы он подал какой-нибудь сигнал, но глашатаи вдруг разом завопили: "Молчите! Все молчите! Будет говорить Ксантипп, благородный стратег из Афин!" И когда разговоры в толпе немного стихли, Ксантипп выступил вперед.

– Граждане Сеста! – воззвал он. – Эолийцы, дети ветра! Эллины! – Он говорил громко и четко, видно, что привык командовать войском. – Слушайте меня! Хотя я выступаю перед вами, увы, не от имени всех эллинов.

Это заявление настолько поразило собравшихся, что все тут же умолкли и стали слышны крики птиц над Геллеспонтом.

– Мне жаль, что я вынужден говорить так, – продолжал Ксантипп. – Но не настали еще такие времена, когда брат перестанет наконец поднимать руку на брата.

По толпе пролетел гул одобрения. Когда все снова стихло, Гиперид улыбнулся мне:

– Они, кажется, решили, что мы забудем, как они совсем недавно выступали против нас.

– И все же я обращаюсь к вам, – продолжал Ксантипп, – и горжусь этим! Я представитель афинского собрания, и это мой город вернул вам величайшее сокровище, которым только может обладать человек, – свободу! – Снова последовал взрыв одобрительных выкриков. – Но мы не требуем за это ничего, кроме благодарности. – Громко выраженная благодарность тут же последовала, и Ксантипп заговорил снова:

– Как я уже сказал, я не могу сейчас выступать от имени всех эллинов. Кто знает, каковы планы Коринфа? Мне это неизвестно. Кто знает, на что способен дикий народ Аркадии? Только не я.

О, граждане Сеста! Те спартанцы, что появились здесь, уплыли на своем корабле еще до того, как город был освобожден, вы сами это знаете. Что же касается Фив, то всем ли известно, что его воины, славящиеся своей жестокостью, выступали заодно с варварами? – Эти слова вызвали в толпе ропот возмущения, а Гиперид прошептал: "Бей сильнее, Ксантипп, они еще дышат!" – Многие из моих друзей-храбрецов – а они были и ваши друзья, не забывайте об этом! – пали в великой битве при Платеях. И пали они вовсе не под стрелами варваров, но от копий конников Асоподора из Фив.

Толпа испустила такой стон, будто тысяча женщин одновременно начали рожать. Я еще подумал, что в какой-то степени это так и есть – возможно, в грядущие столетия люди будут считать, что сегодня на свет родилось нечто совершенно новое и произошло это здесь, на узкой полоске земли, далеко врезавшейся в воды Геллеспонта.

– Но у моего родного города есть и другие храбрые сыновья, их много, и если у вас возникнет в них нужда – только позовите, и они явятся немедленно! – Восторженные вопли были Ксантиппу ответом. – А теперь к делу! Все мы здесь – и вы, и я – слуги богов. Мне нет нужды перечислять все прегрешения и преступления Артаикта. Вам они известны лучше, чем мне.

Многие говорили мне, что его выгоднее было бы отправить в Персию, раз он готов заплатить богатый выкуп.

Тут мне показалось, что Ксантипп метнул быстрый взгляд в сторону Гиперида, хотя сам Гиперид этого не заметил.

– Но я отверг все подобные предложения! – Толпа ревом выразила свое одобрение. – И все же, прежде чем свершится правосудие, мы поступим так, как всегда поступают свободные люди, – мы проголосуем! В моем родном городе, где изготавливают немыслимое количество всяких ваз, урн, тарелок и прочей глиняной посуды, мы обычно голосуем с помощью черепков. Каждый гражданин может нацарапать на черепке инициалы того кандидата, за которого он отдает свой голос. В Сесте, как мне говорили, есть традиция голосовать с помощью камней – белый камень означает "да", черный – "нет". Так что сегодня вы снова будете голосовать с помощью камней. Мальчик, что стоит рядом со святотатцем Артаиктом, – его сын! – Ксантипп указал на Артембара.

Толпа негодующе загудела, а какой-то мужчина слева от меня даже погрозил кулаком. – Граждане Сеста, вы сами определите, жить ему или умереть. Если вы пожелаете, чтобы он жил, отойдите в сторону и дайте ему бежать. Но если хотите, чтоб он умер, преградите ему путь и бросьте в него камень. Выбор за вами!

Ксантипп махнул рукой воинам, стоявшим возле Артаикта и его сына, один из них сказал что-то на ухо мальчику и шлепнул его по спине. Ксантипп, видимо, полагал, что мальчик бросится сквозь толпу, но он бросился прочь от толпы по сужающейся полоске земли – прямо к морю. Наверное, надеялся спастись вплавь, если успеет достигнуть воды.

Но воды он не достиг. Вслед ему тотчас полетели камни, несколько мужчин бросились вдогонку. Я видел, как мальчик упал, когда ему в голову попал камень величиной с мой кулак. Он сумел подняться, шатаясь, сделал еще несколько шагов и снова упал – в него попало не менее полусотни камней.

Надеюсь, он умер быстро, хотя и не могу судить, когда именно он испустил дух; несомненно одно: многие продолжали кидать в него камни и после того, как он уже был мертв.

Что же касается его отца, то после того, как он стал свидетелем гибели собственного сына, его опрокинули спиной на столб и прибили к этому столбу – вбив гвозди в обе щиколотки и в оба запястья; затем столб подняли вертикально и нижний его конец опустили в вырытую яму, засыпали песком и камнями и укрепили. Некоторые женщины начали было швырять камни и в него, но воины заставили их прекратить это, опасаясь, что камни попадут в стражников, выставленных Ксантиппом для охраны казненного.

– Пошли, – сказал Гиперид. – Представление окончено, а мне еще надо много чего успеть. Ты, Латро, ступай на рынок и купи плащи, о которых я тебе говорил. Сумеешь? Я дам тебе денег.

Я сказал, что сумею, если такие плащи есть на рынке.

– Наверняка, – успокоил меня Гиперид. – Возьми с собой чернокожего и Ио, пусть сами себе выберут. Слишком большие не бери, с длинным плащом и в беду недолго попасть. Да, вот еще что: мне купи что-нибудь поярче. Только не красный – пусть уж спартанцы носят красные плащи! – хотя вряд ли кто-нибудь примет меня за спартанца, как мне кажется. И не желтый – желтые слишком быстро выцветают. Пусть будет синий или зеленый, побогаче на вид, если у них подходящий найдется. И смотри, чтоб по длине мне подходил. – Он был на полголовы ниже и меня, и чернокожего. – И потолще выбирай, потеплее!

Я кивнул, и он выдал мне четыре серебряные драхмы. Чернокожий тронул его за плечо и показал, будто тянет за веревку.

– А, ты насчет отъезда! Ты прав. Я же обещал рассказать вам. Ну, это очень просто. Вы ведь оба знаете про мост, построенный Великим Царем?

– Да, я помню, глашатаи кричали, что казнь состоится как раз возле начала этого моста, – сказал я. – Наверное, армия Великого Царя шла по той самой дороге, по которой сейчас идем мы?

– Совершенно верно. Этот мост был построен из лодок, из сотен лодок, и все они были связаны длинными канатами, а сверху накрыты настилом из досок. Этот мост продержался почти год, насколько мне известно, пока штормом не разорвало канаты. Персы так и не стали его чинить, но канаты собрали и сложили здесь, в Сесте. Они, должно быть, стоят очень дорого.

• Предыдущая
• 4/81
• Следующая