Джим с Пиккадилли - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 18

• Предыдущая
• 18/74
• Следующая

— На чем основаны эти утешительные слова?

— Миссис Крокер, сэр, полупенсовых газет не читает.

— И то правда. Забыл совсем. Однако, с другой стороны, велика вероятность, что она узнает об этом маленьком инциденте из других источников. По-моему, простейшее благоразумие подсказывает, что не стоит болтаться у нее на глазах, если я не хочу, чтоб меня подвергли допросу. Отвечать сегодня я не в состоянии. У меня голова раскалывается. Боль начинается в пятках и чем выше, тем хуже… А где, кстати, мачеха?

— Миссис Крокер у себя в комнате, сэр. Она заказала машину, та прибудет с минуты на минуту. По-моему, миссис Крокер собирается до ленча покататься в парке.

— А на ленч она куда-то едет?

— Да, сэр.

— Значит, последуем превосходнейшей тактике разумной песчанки. Вы про нее, несомненно, знаете? Едва заслышав гон охотничьих собак, она закапывается в грязь хвостом кверху и остается в такой позиции, пока не минует опасность. Спросят, где я — раздуйте грудь, отвечайте честно и мужественно, что я ушел, а куда — неизвестно. Могу я, Бейлисс, рассчитывать на благожелательный нейтралитет?

— Конечно, мистер Джеймс.

— Ладно, пойду пересижу пока у отца в кабинете. Недурное укрытие.

С охами и стонами Джимми поднялся с диванчика, поморгал и устремился в берлогу, где его отец в глубоком мягком кресле покойно покуривал трубочку, читая разделы газеты, не повествующие о крикете.

Берлогой назывался небольшой кабинет на задворках дома, совсем не шикарный. Выходил он окнами на пустынную дорожку, но Крокер любил его больше всего в огромном особняке, где некогда звенело эхо аристократических шагов. Тут, как однажды заметил он сыну, человек может передвигаться свободно, не рискуя споткнуться о герцогиню или напороться на графа. Тут, в мирной заводи, можно выкурить трубку, забросить ноги на стол, снять пиджак — словом, купаться в свободе и счастье, которые дарует Конституция любому свободнорожденному американцу. Сюда никто не заходил, кроме него самого да еще Джимми.

Когда вошел сын, Крокер от газеты не оторвался и бормотнул что-то сквозь дым, не поднимая глаз. Джимми уселся в соседнее кресло и тоже молча закурил. Неписанным законом берлоги было утешительное молчание. Прошло целых четверть часа, прежде чем Крокер-старший наконец поднял глаза из-за газеты.

— Слушай-ка, Джимми, хотел с тобой поговорить.

— Валяй! Слушаю в оба уха!

— Серьезно…

— Приступай, не упуская, однако, из виду, что перед тобой инвалид. Вчера, папа, выдалась ночка на болотах…

— Я насчет твоей мачехи. За завтраком она говорила о тебе. Вначале оскорблялась, что ты угощал в «Карлтоне» Спайка Диллона. Не води ты его туда, Джимми! Это ее задело. Она была там со всякой знатью, а пришлось слушать, как Спайк разглагольствует о боксе.

— Чего они взбеленились? Боксер он — высший класс.

— В общем, она грозилась, что побеседует с тобой. Решил тебя предупредить.

— Спасибо, пап. Все?

— Все.

— Только про это хотела говорить? Ни про что больше?

— Вроде ничего не сказала.

— Значит, не читала, слава тебе, Господи!

Ноги несчастного отца, грохнув, слетели с каминной решетки.

— Джимми, ты что, опять ад на рога поставил?

— Ну что ты, пап! Ничего серьезного. Забавы резвого аристократа. Так и полагается в моем положении. — Джимми, пора тебе завязывать. Честно, пора. Не о себе пекусь. Мне-то как раз по нутру, если ты развлекаешься. А вот мачеха твоя говорит, что из-за твоего шалопайства может застопориться дело с этими, наверху. Богу известно, мне-то все равно, а вот ей… Сейчас объясню. До сегодняшнего утра я сам — ни сном ни духом. А тут она и бухни. Я часто гадал, с какой такой стати все заварилось — и эта здешняя жизнь, и погоня за знатью. Никак не мог понять. А теперь выяснилось. Джимми, она от них добивается, чтобы меня произвели в пэры.

— Да ты что!

— Честное слово!

— Папаш, это ж классно! Комедия высшей пробы! Пэр! Господи! Если дельце выгорит, кем же стану я? Титулы у них такие запутанные. Конечно, придется сменить имя… скажем, буду почтенный Ролло Чолмли или там достопочтенный Обри Мейджорбенкс. Желательно бы узнать, какое именно? Хочу приготовиться к худшему.

— Так что, понимаешь, эти шишки, которые титулы раздают, за тобой следят. Ты ведь унаследуешь после меня титул, и, натурально, вляпаться им неохота. Слушай-ка, Джимми, я не требую многого, но одно ты можешь для меня сделать, не особо надрываясь.

— Пап, обязательно! Тресну, а сделаю! Давай, выкладывай.

— У этой леди Корстофайн есть племянник…

— Нет! Такие загогулины сюжета не под силу человеку с головной болью. Надеюсь, дальше все упростится…

— Твоя мачеха желает, чтоб ты с ним сдружился. Понимаешь, его папаша — друг премьер-министра и может потянуть за струну, когда дойдет до этих титулов.

— И всего-то? Положись на меня. Недели не пройдет, как мы с ним будем — не разлей вода. Включу все свое лучезарное обаяние, чтоб завоевать его симпатии. Как, говоришь, его зовут?

— Лорд Перси Уиппл.

Трубка Джимми стукнулась об пол.

— Па-па! Ты все-таки сосредоточься! Подумай как следует. Ведь ты не всерьез! Это совсем другой лорд. Не Перси Уиппл.

— А?

— А может… пап, ты сейчас обхохочешься. — Джимми хлопнул отца по плечу. — Прямо угоришь с хохоту. Вчера вечером я наткнулся на этого самого лорда и мы сцепились.Как все началось, не помню. Нам обоим почему-то приспичило занять один и тот же столик. Знаешь, папа, я бы пальцем к нему не прикоснулся, разве что ласково, по-дружески. Я представления не имел, кто он, а из репортажа следует, что я накидал бедняге шишек.

Ошеломляющая информация оказала на мистера Крокера приблизительно тот же эффект, что объявление о банкротстве на добряка-отца в мелодраме. Он вцепился в подлокотники кресла, воззрясь в пространство и не произнося ни слова. На его измученном челе отражалось смятение.

Прострация эта отрезвила Джимми. Первый раз до него дошло, что у ситуации, помимо юмористической, есть и оборотная сторона. Он-то предвкушал, что отец, который разделял его представление о смешном и всегда хохотал в нужном месте, поразится и причудливому совпадению: жертвой оказался именно тот, с кем мачеха хотела подружить его. Сейчас Джимми увидел, что отец расстроился всерьез. Ни младший Крокер, ни старший не были склонны к шумной демонстрации чувств, но их связывала глубокая привязанность. Отца Джимми любил больше всех в мире, и мысль, что он огорчил его, причиняла ему почти физическую боль. Смех оборвался и он принялся сглаживать новость.

• Предыдущая
• 18/74
• Следующая