Дело о старинном портрете - Врублевская Катерина - Страница 17

• Предыдущая
• 17/64
• Следующая

У меня мелькнула мысль, и я остановила хозяйку, уже выходившую из дверей:

— Мадам де Жаликур, постойте. Не подскажете, где находится пивная «Ла Сури»? Мне срочно нужно туда попасть!

Глаза у хозяйки чуть не выскочили на лоб от удивления. Ее можно было понять. Что прикажете думать, если изысканно одетая дама, путешествующая с дорогими чемоданами, говорящая на прекрасном французском, вдруг первым делом по приезде в Париж интересуется пивной, прибежищем нищих художников и гаменов-попрошаек? Мадам де Жаликур явно засомневалась, достойна ли я снимать комнату в ее отеле, но воспоминание о полученных двухстах франках отрезвило ее, и она лишь деланно улыбнулась:

— Это недалеко, мадам Авилова. Дойдете до улицы Дуэ, а там и «Ла Сури» рядом. Простите, не могу дать вам кого-либо в провожатые, мои слуги не посещают подобные заведения.

Подпустив на прощание шпильку, мадам Соланж закрыла за собой дверь.

Оставшись одна, я достала из чемодана платье из тонкого светло-лилового крепа, вышитого небольшими бутонами, с широкими воланами по подолу. Андрей однажды сказал, что я в нем похожа на фею. Шляпка с фиалками и перчатки в тон платью завершили ансамбль.

Я вышла из отеля и направилась на улицу Дуэ. Меня пугала неизвестность: найду ли я сегодня Андрея? Обрадуется ли он нашей встрече? А мысль о том, что он заливает судьбу пивом, просто сводила меня с ума.

Я шла по парижской улице. Меня пьянил горьковатый воздух, напоенный незнакомыми ароматами. На высоких каштанах топорщились колючие зеленые плоды. Даже булыжник на мостовой был совсем другой формы и цвета, чем в Москве или нашем N-ске. Мимо проезжали кареты, немногие из них — с лакеем на запятках. Шли мастеровые и художники, модистки и военные в ярких мундирах. Дама в чепце с оборками несла корзину, из которой торчал длинный багет. Куда-то спешил приказчик со штукой сукна под мышкой.

На перекрестке мальчишка торговал газетами. Он выкрикивал последние новости, зазывая покупателей. Я сунула ему монету и пробежала глазами последнюю страницу: в цирке Фернандо на бульваре Рошешуар новая программа — выступления акробатов, жонглеров, наездниц во главе с восхитительной мадемуазель Клодин; в театре-кабаре «Фоли Бержер» — зажигательный канкан; полиция не может опознать утопленника; из колоний прибыл корабль «Генрих Четвертый»…

За чтением на ходу я чуть было не пропустила поворот на улицу Дуэ, но издали увидела яркую вывеску «Ла Сури». Остановившись, я стала наблюдать за публикой, сновавшей туда и обратно. Глубоко вздохнув и набравшись храбрости, я отворила тяжелую дверь с нарисованной на ней пивной кружкой, вошла и огляделась по сторонам.

Зал «Ла Сури» был обставлен обветшавшей мебелью времен Второй империи. Стены были отделаны буковыми панелями, сколоченными из дверец отживших свое шкафов. Сверху, с толстых потолочных балок, свисали газовые лампы, изготовленные в виде масляных светильников. В большом камине, выложенном красным кирпичом, стояли чугунки и массивные сковородки. На стенах — медальоны с головами кабанов и оленей, на полках — глиняная и медная посуда. Окно украшал настоящий церковный витраж, изображавший Благовещение. Сквозь три выбитых стеклышка в витраже в пивную проникали солнечные лучи.

Внутри стоял густой дым. Из-за шума нельзя было различить ни слова. За дубовыми столами сидел самый разный люд: мужчины в рабочих блузах и испачканных краской беретах, девицы сомнительной репутации. Старый пьяница спал в уголке, уронив голову на скрещенные руки. Две старушки с облезлыми перьями на шляпках что-то громко кричали друг дружке на ухо. Сновали официанты, наряженные в костюмы лотарингцев… Мне стало не по себе: я отчаялась найти в этой толпе Андрея. Кажется, мои опасения оправдались — надо выбираться из этого непристойного места.

— Что ты здесь потеряла, прелестница-незнакомка? — услышала я за спиной насмешливый голос.

Обернувшись, я увидела молодого человека, брюнета с истинно французским, то есть большим и с горбинкой, носом, в узком костюме-тройке. Шелковое кашне было завязано бантом. Его глаза смеялись. Карман сюртука был измазан чернилами.

— Ищу одного человека, — ответила я.

— Кого именно? Может, я его знаю и смогу вам помочь.

— Буду весьма признательна, мсье…

— Меня зовут Доминик Плювинье, репортер «Ле Пти Журналь». — Он слегка поклонился.

— Очень приятно. Ап… Полин Авилова.

— Какая интересная фамилия. — Он взял меня за талию и легонько прижал к себе: оказалось, на нас надвигалась могучая официантка с подносом, уставленным кружками. — Ты из Бретани, Полин?

Мне было неловко: незнакомец обнимал меня, называл по имени, на «ты»…

— Простите, мсье Плювинье. — Я попыталась высвободиться из его объятий, но мне это не удалось. Мужчина держал меня крепко и не отпускал. — Вряд ли вы сможете мне помочь. Я ищу одного художника, но, к сожалению, тут его нет.

— Кто он? Опишите мне его. Я знаком со многими художниками Парижа.

— Приятно было познакомиться. — Я резко оторвала его руки от своей талии. — Поговорим в следующий раз, а сейчас прощайте.

— Брось дурачиться, Полин. Ты, кажется, не поняла, где находишься. Пришла в такое место без провожатого и, наверное, хочешь, чтобы тебя уволок первый попавшийся клошар, которому ты приглянешься?

— А чем вы отличаетесь от него? Что вы в меня вцепились?!

Плювинье словно опомнился и разжал руки.

— Я хочу тебе помочь, глупая, — широко улыбнулся он. — С первого взгляда видно, что ты не парижанка, забрела сюда в нелепой прошлогодней шляпке. Куда тебя занесло? Ты бы попала в мерзкую историю, если бы не я. Вон посмотри, тот забулдыга явно имеет на тебя виды.

А я-то считала, что выгляжу сногсшибательно… Но не об этом следовало сейчас думать.

В словах Плювинье был резон. Поэтому я подавила неприязнь и решилась с ним поговорить.

— Откуда ты приехала? — спросил репортер.

— Из России.

— О-ля-ля!.. Это очень далеко. «Бистро, бистро!», казаки, Сибирь, медведи. — Он выпалил банальности, которые обычно говорят иностранцы, узнав, что собеседник русский, но тут же спросил: — Ты пиво пьешь, Полин? Пойдем, я угощаю.

— Пожалуйста, мсье Плювинье, помогите мне найти художника и не задавайте больше глупых вопросов. Не хочу я вашего пива!

— Он тоже русский?

— Да, мы из одного города. У меня для него письмо.

Никакого письма у меня, конечно, не было, но должна же я была придумать хоть какой-то повод, заставивший меня прийти в это место.

— Хорошо, — согласился он, — давай подойдем вон к тому столу в центре. Я тебя познакомлю кое с кем.

Мы подошли к большому столу, за которым сидела компания молодых людей. К ножке одного из стульев был прислонен складной мольберт. Хмурый парень что-то чертил на салфетке, окуная палец в горчицу. На коленях у высокого верзилы с перебитым носом сидел карлик и сумрачно глядел на окружающих. Чернявый толстяк громко рассказывал собратьям высоким пронзительным голосом:

— Работал я вчера у Дюран-Рюэля на улице Лаффит, реставрировал этажерку орехового дерева. Заходит в галерею одна дама, важная донельзя, но сразу видно — провинциалка. Одета безвкусно, шляпа бархатная с птицами и перьями, в красном марселиновом платье. Пальцы унизаны массивными безвкусными перстнями. Видит, что я в блузе, запачкан краской, и думает, что я тут в приказчиках. Подзывает меня пальцем и спрашивает: «Скажи, милейший вот это — рококо?» — и тычет в кресло «разбитая герцогиня» 18. — «Нет, это барокко, очень интересный образец…» — «А вот это — тоже барокко? — перебивает она и показывает на стул „Версаль“ — „Нет, — отвечаю, — это как раз рококо“. — „Обосраться!“ — восклицает она.

Когда все отсмеялись, тот же толстяк, заметив нас, крикнул:

— Доминик, где тебе удалось отхватить такую красотку? Что-то я не встречал ее на Монмартре.

Второй подхватил:

— Оставьте его, мадемуазель, зачем он вам? Плювинье может лишь написать о вас заметку в паршивой газетенке, а я напишу ваш портрет и прославлю вашу красоту. Садитесь ко мне поближе!

• Предыдущая
• 17/64
• Следующая